"Приключения Гекльберри Финна"

Роман о Геке начинается точно простое продолжение книги о Томе Сойере. Геку не нравятся строгие порядки, заведенные добродетельной и сердобольной вдовой Дуглас, которая взяла его на воспитание, ему не сидится в ее доме. Неутомимый Том берет на себя инициативу организации новых приключений.

В первых главах книги читатель обнаруживает добродушный юмор и легкую сатиру, совсем как в "Приключениях Тома Сойера". Здесь есть и забавные пародии на приключенческие романы и знакомое противопоставление трезвого разума религиозным предрассудкам скучных ханжей.

Но вскоре становится ясно, что "Приключения Гекльберри Финна" резко отличаются от повести о приключениях Тома Сойера.

Гек и Том теперь куда менее сходны обликом, чем раньше. Поступки Тома все чаще носят характер забав, милых и наивных. Не случайно Твен постоянно подчеркивает, что источником фантазии Тома по большей части служат книги. Эти бесстрашные и кровожадные разбойники, в кругу которых он хочет жить, ничего общего с подлинной действительностью, конечно, не имеют. Том обитает в мире выдумки. Ему ничего не стоит вообразить, например, что школьники на прогулке в лесу - это караван богатых арабов. Он упрекает Гека за незнание книжных правил поведения разбойников. Но в этой книге Том бледен. Центральная фигура здесь Гек.

Он выглядит полнокровным, живым, убедительным. Его чувства сложны и глубоки. Устремления Гека порождены миром подлинных человеческих отношений. Он хочет жить свободно, так, чтобы его не стесняли, не мучали. Это вполне реалистический образ.

И жизнь, окружающая Гека, - реальная жизнь.

Начиная с пятой главы романа, где рассказывается о том, как в городок вернулся отец Гека, все повествование принимает суровый и даже мрачный оттенок.

Нет ничего от романтической выдумки уже в первой сцене встречи героя книги с его отцом. В "Приключениях Тома Сойера" отец Гека, о котором сообщалось лишь мимоходом, казался просто занятным бродягой. Теперь роль этого бродяги и пьяницы в судьбе ребенка показана со всей серьезностью.

Находясь в доме вдовы Дуглас, где многое, его раздражало, Гек все же вспоминал о прошлой жизни, жизни с отцом, без всякой радости. Мысль о возможности возвращения отца даже внушала ему ужас. Мальчик не верил, что навсегда избавлен от встречи с ним. И он не ошибся.

Вот как рассказывает Гек о появлении отца: "Я затворил за собой дверь. Потом повернулся, смотрю - вот он, папаша! Я его всегда боялся - уж очень здорово он меня драл. Мне показалось, будто я и теперь испугался, а потом я понял, что ошибся, то есть сперва-то, конечно, встряска была порядочная, у меня даже дух захватило - так он неожиданно появился, только я сразу же опомнился и увидел, что вовсе не боюсь, даже и говорить не о чем".

Но читатель по-настоящему встревожен. Ведь страшного человека, которого рисует Твен, видишь с полной отчетливостью. У этого отвратительного пьяницы черные волосы "совсем без седины", а шляпа с провалившимся верхом похожа на обыкновенную кастрюльку с крышкой. Лицо у него белое, как "рыбье брюхо".

Самые кровавые сцены в "Приключениях Тома Сойера" не производят такого жуткого впечатления, как картины жизни мальчика с отцом в "Приключениях Гекльберри Финна".

"Папаша" заставляет Гека поселиться с ним. Старик Финн пьян, как всегда. Он заболевает белой горячкой, и каждый час пребывания с отцом становится для Гека пыткой. "Отец как сумасшедший,- рассказывает мальчик, - метался во все стороны и кричал: "Змеи!" Он жаловался, что змеи ползают у него по ногам... Я не видывал, чтобы у человека были такие дикие глаза... Скоро он сбросил одеяло, - продолжает Гек, - вскочил на ноги как полоумный, увидел меня и давай за мной гоняться. Он гонялся за мной по всей комнате со складным ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет и тогда я уже больше не приду за ним. Я его просил успокоиться, говорил, что это я, Гек; а он только смеялся, да так страшно!.. Он очень скоро задремал. Тогда я взял старый стул с провалившимся сиденьем, влез на него как можно осторожнее, чтоб не наделать шуму, и снял со стены ружье. Я засунул в него шомпол, чтоб проверить, заряжено оно или нет, потом пристроил ружье на бочонок с репой, а сам уселся за бочонком, нацелился в папашу и стал дожидаться, когда он проснется".

Ни одним словом не выражает мальчик любви к своему отцу. В читателе тоже не просыпается жалость к старому бродяге. И Твен правдиво обосновывает это - ведь отец Гека не только пьяница, который избивает сына, он еще и негроненавистник. По убеждению этого нищего человека, рабовладельческое правительство США еще недостаточно жестоко обращается с неграми.

С решительностью и сосредоточенностью взрослого Гек задумывает и осуществляет побег. Наконец он на воле. Вдвоем с негром Джимом они вывели плот и поплыли.

У Джима есть достаточно своих собственных оснований, чтобы покинуть Санкт-Петербург. Он узнал, что хозяйка собирается продать его на плантации далекого Юга. Джим и Гек мечтают доплыть на своем плоту до места впадения в Миссисипи притока Огайо, ведущего в "свободные" штаты. Там Джим приобретет свободу. Но ночью плот минует устье Огайо. Вверх по течению плыть нельзя, а на берегу беглый негр будет сейчас же пойман, и невольные путешественники вынуждены двигаться все дальше на Юг, в районы хлопковых плантаций и самого жестокого рабовладения.

Если быть придирчивым, то можно сказать, что в книге есть некоторая несуразность. Джиму не нужно было плыть до Огайо, чтобы попасть в штаты, где нет рабовладельчества. Ему достаточно было пересечь Миссисипи в том месте, где находится городок Тома и Гека, чтоб очутиться в "свободном" штате Иллинойс.

Но читатель, взволнованно листающий "Приключения Гекльберри Финна", обычно не обращает на это внимания. И читатель прав. Условность, введенная в роман, оправдана всем его содержанием - ведь это в значительной мере книга о рабовладельческой Америке, и писатель рассказывает правду о судьбе раба на Юге.

"Приключения Гекльберри Финна" вышли в свет через два десятилетия после освобождения негров-рабов. Однако чернокожие по-прежнему оставались на Юге (и не только на Юге) в положении зависимых, эксплуатируемых, повседневно унижаемых "полулюдей". Твен понимал это. И потому такого возмущения полны страницы книги, рассказывающие о жизни невольников.

Нескольких невольников продали торговцам неграми. Они увезли "двоих сыновей вверх по реке, в Мемфис, а их мать - вниз по реке, в Новый Орлеан". "Я думал, - говорит Гек, - что... у негров сердце разорвется от горя..."

Как относились на Юге к неграм, видно также из знаменитого по краткости и выразительности диалога между Геком и сердобольной женой фермера. Гек упомянул о том, что на пароходе взорвалась головка цилиндра. Женщина спрашивает:

"- Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?

- Нет, мэм. Убило негра...

- Ну, это вам повезло, а то бывает, что и ранит кого-нибудь".

Главный путь обличения рабства для Твена - через раскрытие духовного богатства человека с черной кожей, через изображение истинно человеческого в душе негра.

Джим - обаятельнейшее существо, человек, способный на самопожертвование и героизм. Этот беглый негр идет на страшный риск и всякие муки во имя свободы. Он облегчает своему юному другу тяготы путешествия на плоту. Он ставит жизнь на карту, чтобы оказать раненому мальчику помощь.

Джим - истинно сердечный человек, и потому так трогает его обида, когда Гек, как это принято среди белых, начинает "врать да морочить голову старику Джиму".

С какой теплотой и человечностью написана сцена, изображающая, как Джим вспоминает семью, оставленную при побеге! Гек говорит: "Я лег спать, и Джим не стал будить меня, когда подошла моя очередь. Он часто так делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел и, опустив голову на колени, стонал и плакал. Обыкновенно я в таких случаях не обращал на него внимания, даже виду не подавал. Я знал, в чем дело. Это он вспоминал про жену и детей и тосковал по дому, потому что никогда в жизни не расставался с семьей..."

И дальше Твен вкладывает в уста Гека слова, полные сарказма. Мальчик говорит, что Джим любил своих детей не меньше, чем "всякий белый человек", и добавляет: "Может, это покажется странным, но так оно и есть".

Наконец следует рассказ негра о том, как он обидел свою крохотную дочь,- рассказ, который нельзя читать без волнения.

"- Вот отчего мне сейчас так тяжело, - говорит Джим, - я только что слышал, как на берегу что-то шлепнуло или хлопнуло, - от этого мне и вспомнилось, как я обидел один раз мою маленькую Лизабет. Ей было тогда всего четыре года, она схватила скарлатину и очень тяжело болела, потом поправилась; вот как-то раз стоит она рядом со мной, а я ей и говорю:

- Закрой дверь!

Она не закрывает, стоит себе и стоит, да еще глядит на меня и улыбается. Меня это разозлило; я опять ей говорю, громко так говорю:

- Не слышишь, что ли? Закрой дверь!

А она стоит все так же и улыбается. Я взбесился и прикрикнул:

- Ну, так я же тебя заставлю!

Да как шлепну ее по голове, так она у меня и полетела на пол. Потом ушел в другую комнату, пробыл там минут десять и прихожу обратно; смотрю, дверь так же открыта настежь, девочка стоит около самой двери, опустила голову и плачет, а тут как раз - дверь эта отворялась наружу - налетел ветер и - "трах!" - захлопнул ее за спиной у девочки, а она и с места не тронулась. Я так и обмер, а уже что я почувствовал, просто и сказать не могу. Подкрался, - а сам весь дрожу, - подкрался на цыпочках, открыл потихоньку дверь у нее за спиной, просунул осторожно голову да как крикну во все горло! Она даже не пошевельнулась! Да, Гек, тут я как заплачу! Схватил ее на руки и говорю:

- Ох ты, моя бедняжка! Прости, господи, старика Джима, а сам он никогда себе не простит!

Ведь она совсем оглохла, Гек, совсем оглохла, а я так ее обидел!"

Чудовищно, что подлинный человек - а Джим именно таков! - невольник. К этому выводу подводит читателя Твен.

Действие и "Приключений Тома Сойера" и "Приключений Гекльберри Финна" развертывается лет за десять-пятнадцать до Гражданской войны. Основные герои книги те же, и они не успели состариться. Но, читая и перечитывая роман о Геке, видишь, как много черт реальной жизни Америки середины прошлого века, обойденных вниманием в повести о Томе, теперь находят вполне очевидное и яркое отражение. В книге проявилось также отношение Твена к американской буржуазной действительности конца XIX века. Оно дает себя знать и в общей резко критической тональности романа о далеком довоенном прошлом страны и в некоторых существенных особенностях важнейших его образов.

В городке, где происходят события первой из этих двух книг, очень многое дышало довольством и прелестью. Но теперь Америка поворачивается к читателю своей теневой стороной.

На жителей маленьких земледельческих поселений времен своего детства Твен смотрит глазами человека, который не может отрешиться от впечатлений и мыслей самого последнего времени. Он хорошо помнит, в частности, все, что видел во время недавней поездки по реке. Разочарование простых людей Америки в том, что принесла им жизнь, рост капитализма в сельском хозяйстве, страдания рабочих и их борьба против угнетателей, сомнения в буржуазной демократии - все это с еще невиданной силой сказалось на картинах жизни, нарисованных Твеном, придало новой книге совсем иные тона.

Вспомним солнечный Санкт-Петербург и сравним его с городком, куда попал Гек и где он был свидетелем некоторых важных происшествий. Этот маленький городок, расположенный в чудесном месте, изображен самыми черными красками. Там все говорит о нищете, упадке, навевает тоску. "Почти все лавки и дома здесь были старые, рассохшиеся и испокон веку не крашенные; все это едва держалось от ветхости. Дома стояли точно на ходулях, фута на три, на четыре от земли, чтобы река не затопила, когда разольется. При домах были и садики, только в них ничего не росло, кроме дурмана и подсолнуха, да на кучах золы валялись рваные сапоги и башмаки, битые бутылки, тряпье и помятые ржавые жестянки. Заборы, сколоченные из разнокалиберных досок, набитых как попало одна на другую, покривились в разные стороны, и калитки в них держались всего на одной петле - да и та была кожаная".

Рисуя рядовых американцев из долины Миссисипи, автор книги о Геке будто заливает их светом ярчайшего прожектора, позволяющего разглядеть все морщины, все уродливые черточки этих людей. Твен повторяет нам снова и снова: они лодыри, бездельники. "Под навесами, - говорит Гек, - на пустых ящиках из-под товара, целыми днями сидели здешние лодыри, строгали палочки карманными ножами фирмы Барлоу, а еще жевали табак, зевали и потягивались, - сказать по правде, все это был препустой народ. Все они ходили в желтых соломенных шляпах, чуть не с зонтик величиной, зато без сюртуков и жилетов, звали друг друга попросту Билл, Бак, Хэнк, Джо и Энди, говорили лениво и врастяжку и не могли обойтись без ругани. Почти каждый столбик подпирал какой-нибудь лодырь, засунув руки в карманы штанов; вынимал он их оттуда только для того, чтобы почесаться или одолжить кому-нибудь жвачку табаку".

Обитатели города весьма неумны. Мошенники "король" и "герцог", как и проходимцы проповедники, легко их обманывают.

Если в книге о Томе Сойере возникают образы добрых, трудолюбивых, хотя и несколько ограниченных людей, то в "Приключениях Гекльберри Финна" мы видим нечто совершенно иное. Отупевшие обыватели "гекфинновского" городка не только ленивы и легко поддаются любому влиянию, они жестоки. Их, пишет Твен, "ничем нельзя... так расшевелить и порадовать, как собачьей дракой, разве только если смазать бездомную собачонку скипидаром и поджечь ее...". Они охотно готовы принять участие и в погоне за беглым негром.

Есть в "Приключениях Гекльберри Финна" страшные и замечательные по силе воплощенного в них реализма страницы, повествующие о том, как южанин-"аристократ" Шерборн убил надоедавшего ему, но, по сути дела, безвредного нищего старика Богса. Этот эпизод романа, несомненно, перекликается с историей убийства Смарра ганнибальским торговцем Оусли.

Гек рассказывает:

"Я обернулся поглядеть, кто это крикнул, а это был тот самый полковник Шерборн. Он стоял неподвижно посреди улицы, и в руках у него был двуствольный пистолет со взведенными курками, - он не целился, а просто так держал его дулом кверху. В ту же минуту я увидел, что к нам бежит молоденькая девушка, а за ней двое мужчин. Боге и его приятели обернулись посмотреть, кто это его зовет, и, как только увидели пистолет, оба приятеля отскочили в сторону, а пистолет медленно опустился, так что оба ствола со взведенными курками глядели в цель. Боге вскинул руки кверху и крикнул:

- О господи! Не стреляйте!

"Бах!" - раздался первый выстрел, и Богс зашатался, хватая руками воздух. "Бах!" - второй выстрел, и он, раскинув руки, повалился на землю, тяжело и неуклюже. Молодая девушка вскрикнула, бросилась к отцу и упала на его тело, рыдая и крича:

- Он убил его, убил!"

После того как свершилось это преступление, толпа бросилась к дому Шерборна, чтобы наказать его. Однако полковник вышел с двустволкой на крышу веранды, один против целой толпы, и заставил ее отступить.

Шерборн обращается к собравшимся с речью.

"- Неужели я вас не знаю? - говорит он. - Знаю как свои пять пальцев. Я родился и вырос на Юге, жил на Севере, так что среднего человека я знаю наизусть. Средний человек всегда трус... Ваши газеты так часто называли вас храбрецами, что вы считаете себя храбрей всех, - а ведь вы такие же трусы, ничуть не лучше... Самое жалкое, что есть на свете, - это толпа... Теперь вам остается только поджать хвост, идти домой и забиться в угол".

Итак, этот южный "аристократ" и безжалостный убийца бросает вызов целой толпе. Он обвиняет "среднего человека" в трусости. И Твен с глубокой горечью показывает, что противники Шерборна действительно оказались трусами.

Немало осложнений внесли в жизнь Гека и Джима встретившиеся на их пути мошенники "король" и "герцог". Есть в "короле" и "герцоге" что-то от персонажей из рассказов ранних американских юмористов.

Им нельзя отказать в ловкости. Они присваивают себе имена знаменитых актеров "Дэвида Гаррика-Младшего" и "Эдмунда Кина-Старшего". Они ловко водят за нос провинциалов. Ведь все дураки в городе, по ядовитому замечанию "короля", за них стоят.

Писатель вкладывает в их уста уморительную пародию на знаменитый монолог Гамлета "Быть или не быть". Когда "герцог" читал этот монолог, говорит Гек, он "и зубами скрипел, и завывал, и бил себя в грудь, и декламировал - одним словом, - заключает он, - все другие актеры, каких я только видел, и в подметки ему не годились".

Итак, жулики, проходимцы фигурируют в качестве "короля" и "герцога". Это дает Твену возможность выпустить несколько новых стрел в адрес монархии и дворянства. Замечание Джима, что "наши короли - сущие мошенники", вызывает у Гека возглас: "Ну, а я что тебе говорю: почти что все короли мошенники, дело известное".

Однако настойчивее всего Твен подчеркивает в "короле" и "герцоге" те черты, которые делают их родными братьями американских дельцов. Ведь в конечном счете "король" и "герцог" - бессовестные стяжатели.

Желая завладеть наследством некоего кожевника, они выдали себя за его родственников и стали изображать безутешное горе. Геку это не показалось смешным. Ему сделалось "стыдно за род человеческий". Он все время мечтал избавиться от непрошеных попутчиков. Казалось, что его желание, наконец, осуществилось. Когда же Гек обнаружил, что "король" и "герцог" нагоняют его и Джима в лодке, он "повалился прямо на плот и едва-едва удержался, чтобы не заплакать".

Такую острую неприязнь эти люди вполне заслужили. Они выше всего на свете ценят деньги и ради золота готовы погубить кого угодно. Вспомним, как "король" и "герцог" жадно хватали золото руками, пропускали его сквозь пальцы, со звоном роняли на пол. Великолепно показал Твен алчность этих воров. Они захватили обманом много денег, принадлежавших кожевнику, но не удовлетворились этим. "Что? А остальное имущество так и не продадим? - говорит "король". - Уйдем, как дураки, и оставим на восемь, на девять тысяч добра, которое только того и дожидается, чтобы его прибрали к рукам?" Позднее у этих мерзавцев "хватило духу", как с презрением восклицает Гек, продать Джима, "опять продать его в рабство на всю жизнь за какие-то паршивые сорок долларов, да еще чужим людям".

В конечном итоге "король" и "герцог" - живое воплощение буржуазного духа, достигшего зрелости в Америке послевоенных лет. Это образы-близнецы, и они усиливают друг друга, заставляя читателя полнее ощутить, что частное здесь слепок с целого.

"Приключения Гекльберри Финна" - очень емкая книга. Перед нами целая панорама жизни в США. Твен рассказывает в романе и о буржуазных сторонах американской действительности, и об уходящих в прошлое специфических особенностях быта плантаторского Юга. Он изображает и "белых бедняков" - ремесленников, захудалых фермеров - и богатых рабовладельцев.

Они горды и смелы, эти южные плантаторы старого закала, Грэнджерфорды и Шепердсоны, джентльмены "с головы до пяток", к которым попадает Гек во время своих скитаний. Но феодально-рабовладельческий Юг осужден на гибель. И в "Приключениях Гекльберри Финна" повествуется о том, как Грэнджерфорды и Шепердсоны враждуют между собой и как кровавая месть уносит представителей то одного, то другого рода.

Мальчик Грэнджерфорд рассказывает о гибели своего кузена Бада от руки старика Шепердсона. "Плешивый Шепердсон" долго гнался за Бадом, и когда мальчик понял, что ему не уйти от смерти, он "остановил лошадь и повернулся лицом к старику, чтобы пуля попала не в спину, а в грудь, а старик подъехал ближе и убил его наповал. Только недолго ему пришлось радоваться; не прошло и недели, как наши его уложили".

Все это звучит на первый взгляд неправдоподобно. Но взаимоуничтожение южных "аристократов" было явью.

Чем шире раскрывается перед нами с каждой новой страницей книги жизнь Америки, тем больше духовного богатства мы обнаруживаем в Геке. Ведь о чем бы ни повествовал Твен в "Приключениях Гекльберри Финна", мы воспринимаем все это глазами Гека. Он и основной персонаж романа и главный рассказчик.

От главы к главе Гек мужает, кажется все старше. Том по сравнению с ним просто ребенок. Имеется немало свидетельств тому, что если в образе главного героя "Приключений Тома Сойера" воплотились некоторые черты Сэма Клеменса, то образ Гека был отчасти навеян особенностями жизни и характера обитателя Ганнибала Тома Бланкеншипа. И небезынтересно, что этот Бланкеншип был старше Сэма примерно лет на пять.

У Гека острый, недетский взгляд на мир. Только взрослый человек мог завершить рассказ о белой горячке, которой заболевает отец Гека, восклицанием: "И до чего же медленно и тоскливо потянулось время!" Поведав о судьбе Грэнджерфордов, Гек продолжает: "Все я рассказывать не буду, а то, если начну, мне опять станет нехорошо... До сих пор все это стоит у меня перед глазами..."

Почти по-взрослому воспринимает Гек природу. В его описаниях Миссисипи нет трафаретной "красивости", он точен и конкретен. И в картинах, им создаваемых, мы ощущаем истинную поэзию.

О рассвете на реке Гек рассказывает так: "Нигде ни звука, полная тишина, весь мир точно уснул, редко-редко заквакает где-нибудь лягушка. Первое, что видишь, если смотреть вдаль над рекой, - это темная полоса: лес на другой стороне реки, а больше сначала ничего не разберешь; потом светлеет край неба, а там светлая полоска расплывается все шире и шире, и река, если смотреть вдаль, уже не черная, а серая; видишь, как далеко-далеко плывут по ней небольшие черные пятна,- это шаланды и всякие другие суда, и длинные черные полосы - это плоты; иногда слышится скрип весел в уключинах или неясный говор,- когда так тихо, звук доносится издалека; мало-помалу становится видна и рябь на воде, и по этой ряби узнаешь, что тут быстрое течение разбивается о корягу, оттого в этом месте и рябит; потом видишь, как клубится туман над водой, краснеет небо на востоке, краснеет река, и можно уже разглядеть далеко-далеко, на том берегу, бревенчатый домик на опушке леса - должно быть, сторожка при лесном складе, а сложен домик кое-как, щели такие, что кошка пролезет; потом поднимается мягкий ветерок и веет тебе в лицо прохладой и свежестью и запахом леса и цветов, а иногда и кое-чем похуже, потому что на берегу валяется дохлая рыба и от нее здорово несет тухлятиной; а вот и светлый день, и все вокруг словно смеется на солнце, и певчие птицы заливаются вовсю!"

Только Гек мог от запаха леса и цветов перейти к запаху дохлой рыбы.

Гуманизм Твена проявляется в "Приключениях Гекльберри Финна" сильнее и ярче, нежели в каком-либо его произведении, написанном раньше. И он сливается с гуманизмом Гека - самого значительного из созданных Твеном положительных образов. Гек видит, как неладно живут люди в долине Миссисипи. Ее иногда называют "долиной демократии", но мальчик сознает, что рядовые обитатели маленьких поселков у реки нищи и убоги. И они не имеют мужества противостоять полковникам Шерборнам. Гек не понимает причины этого, но ему очень не по себе. Его гнетет, что даже люди труда зачастую малодушны, жестоки, склонны к лицемерию и обману.

Мальчику хочется, чтобы люди не причиняли друг другу столько зла. И этот маленький гуманист готов, поскольку это доступно ему, ребенку, пойти войной на несправедливость. В конце концов Гек проявляет себя сострадательным и мужественным человеком. Он не раз спасает Джима от его врагов.

Геку приходится бороться не только с теми, кто хочет вновь вернуть негра в рабство, но и с собственными предрассудками. На протяжении многих дней своего путешествия по Миссисипи он озабочен дилеммой - передать или не передать Джима в руки властей.

По всем правилам рабовладельческой этики, впитанной Геком с раннего детства, только бесчестный, гадкий человек стал бы помогать негру бежать из неволи. Недаром решение Тома оказать помощь беглому негру вызывает у него недоумение. Ему невдомек, как это Том, "мальчик из хорошей семьи, воспитанный... не тупица... добрый... забыл и про гордость и про самолюбие" и соглашается освободить негра из рабства. Слово "аболиционист" Гек употребляет с эпитетом "подлый".

Чем ближе Джим к своей цели - стать свободным человеком, тем более сильные угрызения совести испытывает Гек. Твен создает психологически правдивый образ. Вместе с тем, показывая глазами Гека темные стороны действительности, писатель то и дело резко их подчеркивает, чтобы отвратительность враждебных ему явлений жизни предстала перед читателем как можно более выпукло. Ирония и сарказм помогают Твену выразить его отношение к тому низкому и подлому, что есть в реальном мире, со всей силой страсти, на которую он способен.

Твен, конечно, вносит в свой рассказ о мучивших Гека "угрызениях совести" элемент сатирической утрировки.

Все это с особенной ясностью сказывается в главе "Приключений Гекльберри Финна", где изображен завершающий этап спора Гека с самим собой о рабстве, о том, как должно поступить с Джимом.

Только что бессердечные мошенники "король" и "герцог" передали беглого негра в руки рабовладельцев. Гек безмерно возмущен этим поступком, и тут-то, в самый, казалось бы, неподходящий момент, он в очередной раз начинает рассуждать: а правильно ли поступал он сам, спасая Джима? У него даже мелькает мысль, что хорошо бы сообщить владелице Джима - мисс Уотсон о местонахождении ее раба.

А дальше следуют строки, где ирония автора окрашивает чуть ли не каждое слово (хотя сам рассказчик отнюдь не иронизирует). "Но скоро я эту мысль оставил, - говорит Гек, - и вот почему: а вдруг она рассердится и не простит ему такую неблагодарность и подлость, что он взял да и убежал от нее, и опять продаст его?"

Как ни зависим Гек от мировоззрения южных рабовладельцев, он не стал бы, конечно, всерьез упрекать Джима в "неблагодарности и подлости" за попытку высвободиться из рабства. Преувеличивая наивность Гека, автор лишь ярче выявляет уродливость системы рабского труда. В заключительных словах приведенной фразы: "...и опять продаст его" - есть глубокая издевка над самой сутью этики рабовладельцев. Ведь для них стремление к свободе аморально, а закабаляя человека, якобы можно проявить себя поклонником высоких моральных принципов.

Твен продолжает иронизировать, он как бы нагнетает иронию. Повествование развертывается в двух планах: мы видим перед собой и несколько наивного мальчика Гека и стоящего за ним мудрого, богатого иронией автора.

Если Джима и не продадут, то "все равно добра не жди: все будут презирать такого неблагодарного негра, это уж так полагается, и обязательно дадут Джиму почувствовать, какой он подлец и негодяй". Писатель и здесь не все сказал - его сарказм еще не достиг предела. "А мое-то положение! - восклицает Гек. - Всем будет известно, что Гек Финн помог негру освободиться; и если я только увижу кого-нибудь из нашего города, то, верно, со стыда готов буду сапоги ему лизать. Это уже всегда так бывает, - продолжает напластовывать иронию Твен, - сделает человек подлость, а отвечать за нее не хочет, - думает, пока этого никто не знает, так стыдиться нечего. (Нужно ли напоминать, что на самом деле речь здесь идет не о подлости, а о благородном поступке?- М. М.) Вот и со мной так вышло. Чем больше я думал, тем сильней меня грызла совесть, я чувствовал себя прямо-таки дрянью, последним негодяем и подлецом".

Написав письмо мисс Уотсон, Гек испытал облегчение, он "почувствовал, что первый раз в жизни очистился от греха". Но поневоле Гек начинает вспоминать, каким другом был для него негр Джим, как он любил Гека, как заботился о нем. В том, что теперь говорит Гек, уже нет второго плана, нет иронической окраски. Герой книги заканчивает свой рассказ замечательными словами: "И тут я нечаянно оглянулся и увидел свое письмо. Оно лежало совсем близко. Я взял его и подержал в руке. Меня даже в дрожь бросило, потому что тут надо было раз навсегда решиться, выбрать что-нибудь одно, - это я понимал. Я подумал с минутку, даже как будто дышать перестал, и говорю себе: "Ну что ж делать, придется гореть в аду". Взял и разорвал письмо".

Решение Гека пойти в ад, вполне реальное место в его понятии, на вечные муки ради негра, ради своего ближнего, ради борьбы с тем, что в глубине души он считал несправедливостью, поднимает этот образ на необычайную высоту. Гек - сын народа.

В книге нет слов восхищения перед Геком - повествование ведется от имени его самого, а иронически-сдержанный Твен вообще предпочитает обходиться без комментариев. Но в последних главах приводится факт, который бросает новый свет на поведение Гека.

Беглый негр Джим находится под замком на ферме некоего Фелпса. Туда же попадает Гек. Фелпс оказывается родственником Тома Сойера, и вот на его ферму по воле автора романа приезжает сам Том. Гек с Томом решают помочь Джиму скрыться. Освободить негра можно было бы довольно просто, но Том, начитавшись всяких приключенческих книжек, изо всех сил старается придать побегу Джима "романтический" характер и в результате только осложняет положение негра и мучает его.

Мы помним, что Гек сначала не может понять, как это его друг соглашается "украсть" негра -даже во имя восстановления справедливости. И Гек правильно оценивает Тома. Ведь на поверку выходит, что Том согласился оказать помощь Джиму лишь после того, как узнал, что негр уже отпущен его владелицей на свободу. Твен роняет замечание об этом мимоходом. Он сам как будто не придает ему значения. Но теперь ясно, что "побег" нужен был не Джиму, а Тому, и только потому, что он любитель приключений. В поступки Тома Твен вносит элемент пародии. Но вся затянувшаяся история с освобождением Джима начинает казаться возмутительной. Нет, Том не согласился бы последовать в ад за Геком, чтобы спасти беглого негра.

В моральном отношении Гек куда выше Тома. Впрочем, можно сказать, что образы Тома и Гека в "Приключениях Гекльберри Финна" вообще несоизмеримы. В образе Тома есть теперь известная условность, а образ Гека трехмерный, выпуклый.

Твен горячо любит Гека Финна, честного, смелого героя своего романа. Вместе с Джимом Гек представляет то положительное начало, которое, несмотря на все грустные картины, возникающие в "Приключениях Гекльберри Финна", придает книге утверждающий характер.

Уолт Уитмен, чувствовавший биение жизни на всем континенте Америки, спрашивал вскоре после войны Севера и Юга: почему в американской литературе еще не находит отражения подлинная действительность Миссисипи, Запада, Юга? Воинствующий демократ, поднимавший идею демократии на неприемлемую для "позолоченного века" высоту, Уитмен требовал создания положительных образов рядовых американцев.

Своим романом о Геке и Джиме Марк Твен вписал в американскую литературу одну из тех страниц, отсутствие которых Уитмен так остро ощущал.

В "Приключениях Гекльберри Финна" жизнь обитателей долины Миссисипи, да и всей Америки отражена в своем многообразии и противоречиях.

Иные буржуазные литературоведы склонны видеть в книге Твена лишь гимн во славу прекрасной реки и прославление ухода от действительности. Верно, что Гек иногда с грустью противопоставляет прелесть самой реки безрадостной жизни на ее берегах. "Везде кажется душно и тесно, - говорит он, - а на плоту - нет. На плоту чувствуешь себя и свободно, и легко, и удобно". Но и плот оказывается частью реального и недоброго мира. Ведь там находятся не только Гек и Джим, но и "король" и "герцог". Гек не может и не хочет прятаться от жизни. На протяжении всего романа он то и дело уходит от любимой реки в окружающий его мир моральной духоты и несправедливости. Не в характере Гека бояться правды, бояться трудностей.

В "Приключениях Гекльберри Финна", этой суровой книге, много комизма. В лучшем психологическом романе Твена мы обнаруживаем и элементы "дикого юмора", и бытовой юмор, и острейшую сатиру.

Немало прекрасных образцов юмора и сатиры, уходящих своими корнями в народное творчество, дают читателю беседы Гека и Джима. Бессознательно высмеивая религиозные представления о мироздании, Гек ссылается, например, на предположение Джима, что луна мечет звезды, как лягушка икру...

А вот рассказ о званом ужине в маленьком городке. Хозяйка, с добродушной улыбкой пишет Твен, говорила всем, что "печенье не удалось, а соленья никуда не годятся, и куры попались плохие, очень жесткие, - словом, все те пустяки, которые обыкновенно говорят хозяйки, когда напрашиваются на комплименты; а гости отлично видели, что все удалось как нельзя лучше, и все хвалили, - спрашивали, например: "Как это вам удается так подрумянить печенье?" или: "Скажите, ради бога, где вы достали такие замечательные пикули?" - все в таком роде; ну, знаете, как обыкновенно за ужином у- переливают из пустого в порожнее".

Комическое помогает Твену создавать характеры, лепить образы. Порою это образы второстепенных или даже третьестепенных персонажей. Но мы видим их, как живых. И созданная Твеном богатая галерея ярчайших образов дает возможность читателю как бы изнутри познать американскую жизнь.

Вот забавный и удивительно точный образ "мягкого и обходительного" гробовщика. Писатель показывает, почему "никого другого в городе так не любили", как гробовщика. Мы следим за каждым движением этого персонажа, мы видим во всех деталях обстановку, в которой он действует. Нам до конца понятна психология собравшихся на похороны горожан. Когда священник начал говорить речь у гроба, рассказывает Гек, "в подвале поднялся страшнейший визг, просто неслыханный, это была всего-навсего одна собака, но шум она подняла невыносимый и лаяла не умолкая, так что пастору пришлось замолчать и дожидаться, стоя возле гроба, - ничего нельзя было расслышать, даже что ты сам думаешь. Получилось очень неловко, и никто не знал, как тут быть. Однако долговязый гробовщик опомнился первый и закивал пастору, словно говоря: "Не беспокойтесь, я все устрою". Он стал пробираться по стенке к выходу, весь согнувшись, так что над головами собравшихся видны были одни его плечи. А пока он пробирался, шум и лай становились все громче и неистовей; наконец, обойдя комнату, гробовщик скрылся в подвале. Секунды через две мы услышали сильный удар, собака оглушительно взвыла еще раз или два, и все стихло - наступила мертвая тишина, и пастор продолжал свою торжественную речь с того самого места, на котором остановился. Минуту-другую спустя возвращается гробовщик, и опять его плечи пробираются по стенке; он обошел три стороны комнаты, потом выпрямился, прикрыл рот рукой и, вытянув шею, хриплым шепотом сообщил пастору: "Она поймала крысу!" После этого он опять согнулся и по стенке пробрался на свое место. Заметно было, что всем это доставило большое удовольствие - им, само собой, хотелось узнать, в чем дело. Такие пустяки человеку ровно ничего не стоят, зато как раз такими пустяками, - иронизирует Твен в заключение,- и приобретается общее уважение и любовь".

Добродушная насмешка и смертоносный сарказм соседствуют в романе, заставляя его сверкать самыми неожиданными красками. Печальная ирония, глубокое проникновение в духовный мир людей переплетаются с едкой сатирой и грубоватыми народными шутками. (Твен говорит, например, что "доктор отправлял больного на тот свет, а пастор показывал ему дорогу".) Сочетание тонкого психологизма, жгучего социального обличения, детального показа жизни разных слоев американского общества, светлого юмора и простонародного комизма, помноженное на искренне демократические симпатии автора и его любовь к людям, - такова, если угодно, формула, определяющая привлекательность и значение романа.

Язык Твена в этой книге простой, народный, ясный. Гоуэлс справедливо говорил, что Твен умеет найти неуловимое золотое зернышко - нужное слово. Автор "Приключений Гекльберри Финна" гордился своей способностью работать над словом, гордился тем, что умеет писать диалоги, по которым каждый узнает, из какой местности говорящие. Вместе с Уитменом Твен ввел речь простых людей в художественную литературу США, обогатил ее энергичными, точными и меткими оборотами народной речи.

Книга "Приключения Гекльберри Финна" успела завоевать столь широкую известность и популярность во всем мире, что может создаться впечатление, будто она сразу же была встречена всеми самым дружелюбным образом. Между тем дело обстояло совсем иначе. Печатая в "Сенчюри мегэзин" главы из "Приключений Гекльберри Финна" (до выхода романа в свет отдельным изданием), редактор журнала Р. Гилдер счел нужным опустить некоторые эпизоды. Были изъяты сцены с Шерборном, рассказ Джима о том, как он побил свою дочку, и многое другое. И все же Гилдер не избежал нападок за опубликование "сомнительной" книги и вынужден был уверять "респектабельных" читателей, что Твен отнюдь не насмехается над религией и моралью.

Роман не раз выбрасывали из библиотек. В нем видели нечто грязное. Но Гоуэлс и некоторые другие критики, а также сотни тысяч читателей в США и в Европе высоко оценили эту превосходную книгу. Твен горячо благодарил тех, кто поддержал его добрым словом в трудные минуты.

Американские литературоведы подчеркивают коренное отличие в приеме, который был оказан современниками писателя "Принцу и нищему" и роману о Геке. Так, один исследователь пишет, что "среди образованных классов, которые так полюбили "Принца и нищего", "Гекльберри Финн" вызвал разочарование". Обитатели Хартфорда ощутили в демократизме босоногого американца Гека Финна нечто новое по сравнению с демократизмом Тома Кенти, нечто вызывающее и даже опасное.

Недоверчивое отношение к "Приключениям Гекльберри Финна" отнюдь не исчезло в США и по сей день. Л, Фейхтвангер засвидетельствовал, что многие американские читатели воспринимают этот роман как произведение только для детей. Они "не замечают, - говорит он, - той проникнутой глубокой горечью любви к родине, какой полна эта книга. Немецкий или русский читатель гораздо сильнее чувствует всю глубину, горечь и мировое значение юмора Марка Твена".

Многие буржуазные литературоведы вот уже более трех четвертей века изображают автора "Приключений Гекльберри Финна" писателем, который стремился только забавлять свою аудиторию и приукрашивать действительность. Сегодня иные критики в США стремятся интерпретировать реалистические произведения Твена в еще более нелепом духе. Для них Гек, например, покорный слуга "бога реки". Делаются попытки принизить значение творчества писателя с помощью всякого рода измышлений психопатологического толка. Но широкие слои читателей в разных странах с каждым годом все лучше понимают, что автор "Приключений Гекльберри Финна" был великим реалистом.

Критическое направление, которое, по мысли Чернышевского, в русскую художественную литературу прочно ввел Гоголь, в американской литературе XIX века связано прежде всего с именем Твена.

Рисунок обложки для первого издания "Приключений Гекльберри Финна".

"Ничто не может меня сделать более гордым, чем признание моей подлинности, - писал Твен еще на заре своей литературной деятельности. - Я стремился к этому так долго и добился этого наконец. Мне безразлично, буду ли я писать с юмором, или поэтически, или красноречиво, или что-либо в этом роде, моя конечная мечта и желание - быть "подлинным", считаться "подлинным".

Автор романа о Геке имел все основания считать себя 'подлинным'

Твен говорил, что американский писатель может начать писать по-настоящему лишь после того, как будет впитывать в себя действительность по меньшей мере четверть века.

"Приключения Гекльберри Финна" - произведение художника слова, умудренного огромным жизненным опытом. В романе сказались серьезные перемены в родной Твену стране и в нем самом.

Создатель сказок "дядюшки Римуса" Джоэл Гаррис в письме к Твену, относящемся к 1885 году, проницательно заметил, что роман о Геке "представляет собой самый оригинальный вклад в американскую литературу, который сделан до сих пор".

Высоко оценивают это выдающееся произведение американского реализма и другие крупные деятели культуры США. Э. Хемингуэй в своей книге "Зеленые холмы Африки" говорит: "Вся американская литература вышла из одной книги Марка Твена, из его "Гекльберри Финна"... лучшей книги у нас нет".