Путешествие в рай

Первый набросок "Путешествия капитана Стормфилда в рай", вероятно, возник еще в ту пору, когда писались "Простаки за границей". И Твен не расставался ни с антирелигиозными идеями этого рассказа, ни с образом его главного героя - веселого, доброго и умного американца - на протяжении последующих четырех десятилетий своей жизни.

Иные буржуазные американцы, которым в молодости были близки антицерковные традиции просветителей XVIII века, чувствуя приближение смерти, делали попытки найти утешение в религии, готовили себе "на всякий случай" уютное местечко на "том свете".

Но Твен оставался верен своим безбожным взглядам.

Когда в одной из своих лекций Бернард Шоу заметил, что "никакой здравомыслящий человек не согласится теперь принять какие-либо верования без оговорок", то Твен комментировал эти слова следующим образом: "Конечно, нет, только оговорка заключается в том, что он будет круглым идиотом, если вообще примет эти верования".

Писатель часто сочинял "для себя" диалоги на религиозные темы. Вот маленькая девочка Бесси, простой ребенок с ясным умом, доказывает своей религиозной матери, что бог несправедлив.

Бесси хочет знать: для чего бог заставил мальчика Билли заболеть тифом.

"- Как для чего? Чтобы наставить его на путь истинный, чтобы сделать его хорошим мальчиком.

- Но он же умер от тифа, мама. Он не может стать хорошим мальчиком!

- Ах да! Ну, значит, у бога была другая цель. Во всяком случае, это была мудрая цель.

- Что же это была за цель, мама?

- Ты задаешь слишком много вопросов. Быть может, бог хотел послать испытание родителям Билли.

- Но это нечестно, мама?! Если бог хотел послать испытание родителям Билли, зачем же он убил Билли?"

На восьмом десятке жизни Твен начинал чувствовать себя все хуже. У него болела грудь. Говорили, что это болит сердце, и врачи советовали не переутомляться. Но писатель продолжал заниматься литературным трудом.

В 1907 году Твен решил, наконец, напечатать свой рассказ "Путешествие капитана Стормфилда в рай". Этот рассказ - издевка над обычными представлениями о небесах, о рае.

Христиане верят в рай, устроенный только для жителей Земли. Но большинство людей на небесах, выясняет капитан Стормфилд, даже не подозревает о существовании Земли с ее самоуверенными обитателями. Когда Стормфилд, наконец, попадает в отдаленный "земной" отдел рая, его там встречают возгласом, звучащим комически, а отнюдь не "божественно": "Арфу и псалтырь, пару крыльев и нимб тринадцатый номер для капитана Эли Стормфилда из Сан-Франциско! Выпишите ему пропуск, и пусть войдет".

На небе порядки во многом схожи с земными. Выясняется, что на арфе никто не играет, крылья никому не нужны, а нимб - просто помеха.

Дальше капитан узнает, что в раю имеются привилегированные особы, там даже существует своя аристократия, притом порою довольно низкого пошиба.

Как и на грешной земле, наибольшей популярностью пользуются убийцы и кабатчики.

Преподанные церковью представления о рае просто чепуха.

Впрочем, небеса для Твена это также мир фантастики, где порою осуществляются человеческие мечты. В раю есть немало разумного и справедливого. Люди там должны трудиться, чтобы заработать право на отдых, ибо без труда нет счастья. Небеса - это такое место, где человек может заниматься трудом, который любит. В раю ценят людей не по тому, что они сделали, а по тем потенциям, которые в них заложены и которые порою остаются нереализованными не по их вине.

В "Путешествии капитана Стормфилда в рай" в гротескном преломлении показаны некоторые стороны реальной жизни. В рассказе есть много меткого и мудрого. Разящая сатира Твена бьет по укоренившимся предрассудкам.

Вместе с тем это произведение напоено заразительным весельем.

Горький тонко подметил душевную молодость семидесятилетнего Твена. Писатель мучительно страдал от личных невзгод и от невзгод социальных, но сердце его как будто не старело.

Твен создает целую пирамиду комических ситуаций.

Попав на небеса, капитан долгое время развлекался тем, что обгонял кометы, точно пароходы. Сначала победы давались ему легко - ведь обычную "комету, - говорит он, - можно сравнить с товарным поездом, а меня - с телеграммой". Но затем, выбравшись "за пределы нашей астрономической системы,- рассказывает капитан, - я начал натыкаться и на кометы иного рода, в некоторой мере мне под стать. У нас таких нет и в помине!"

Обыденным языком "морского волка" (впрочем, в герое рассказа есть кое-что и от лоцмана на Миссисипи) повествует Стормфилд о своем соревновании с кометами. И низведение космического до уровня повседневного вызывает неудержимый смех. Неувядаемая свежесть юмора Твена вытекает из его близости к реальной жизни.

"...Разве на земле мы знаем толк в кометах?! - восклицает капитан. - Если хочешь увидеть комету, достойную внимания, надо выбраться за пределы нашей солнечной системы, туда, где они могут развернуться, понимаешь? Я, друг мой, повидал там такие экземпляры, которые не могли бы даже влезть в орбиту наших самых известных комет - хвосты у них обязательно свисали бы наружу.

Ну, я пронесся еще сто пятьдесят миллионов миль и, наконец, поравнялся с плечом кометы, если позволительно так выразиться. Я был собою весьма доволен, право слово, пока вдруг не заметил, что к борту кометы подходит вахтенный офицер и наставляет подзорную трубку в мою сторону. И сразу же раздается его команда:

- Эй, там, внизу! Наддать жару, наддать жару! Подбросить еще сто миллионов миллиардов тонн серы!

- Есть, сэр!

- Свисти вахту со штирборта! Всех наверх!

- Есть, сэр!

- Послать двести тысяч миллионов человек, чтобы подняли бом-брамсели и трюмсели!

- Есть, сэр!

- Поднять лисели! Поднять все паруса до последней тряпки! Затянуть парусами от носа до кормы!

- Есть, сэр!"

Комизм нарастает. "Не прошло и десяти секунд, как комета превратилась в сплошную тучу огненно- красной парусины; она уходила в невидимую высь, она точно раздулась и заполнила все пространство; серный дым валом повалил из топок - нельзя описать, что это было, а уж про запах и говорить нечего. И как понеслась эта махина! И что за гвалт на ней поднялся! Свистали тысячи боцманских дудок, и команда, которой хватило бы, чтобы населить сто тысяч таких миров, как наш, ругалась хором. Ничего похожего я в своей жизни не слыхал".