Глава XIII. Филипп доказывает, что он - друг Гарри Брайерли

Capienda rebus in mails praeceps via est.

Seneca¹.

¹ (В затруднительных обстоятельствах следует действовать очертя голову. - Сенека (лат.)^*)

^* (В качестве эпиграфа приведено высказывание Сенеки (6 г. до н. э. - 65 г. н. э.) - римского философа, политического деятеля и писателя)

Et enim ipsi se impellunt, ubi semel a ratione discessum est: ipsaque sibi imbecillitas indulget, in altumque provehitur

imprudenter: nec reperit locum consistendi.

Cicero¹

¹ (Ибо люди становятся рабами своих порывов, как только они расстанутся с разумом; и малодушные уступают своей слабости, неосторожно устремляются в глубокие воды и не находят места, где бросить якорь. - Цицерон (лат.)^*)

^* (Приводится цитата из Цицерона (106 - 43 гг. до н. э.) - выдающегося оратора, писателя и политического деятеля древнего Рима)

- Вчуже легко рассуждать, - уныло сказал Гарри, изложив Филиппу свой взгляд на происходящее. - Тебе легко говорить: "Откажись от нее", - ведь ты ее не любишь. А что мне сделать, чтоб от нее отказаться?

Гарри казалось, что тут требуется действовать немедленно. Он не мог понять, что влюбился безнадежно и у него нет и не будет никаких прав на предмет его страсти. Смиренно покориться и отказаться от чего-либо, что стало eму желанно, - нет, это было не в его характере. А раз уж он вообразил, что отступиться от Лоры значит разрушить единственную преграду, которая удерживает ее от гибели - безрассудно было бы ждать, чтобы он от нее отказался.

Гарри всегда жизнерадостно верил в осуществимость своих планов и затей; все, что его касалось, принимало в его собственных глазах размеры грандиозные и представлялось ему в розовом свете. Воображение преобладало у него над рассудком, поэтому казалось, что он вечно все преувеличивает и, рассказывая о себе, далеко не всегда говорит правду. Его знакомые уверяли, что во всем, что бы Гарри ни сказал, они половину относят за счет преувеличений, а вторая половина еще требует проверки.

Вот почему Филипп, выслушав Гарри, не мог понять, насколько Лора поощряла его ухаживания и но напрасно ли он надеется завоевать ее. Филипп никогда прежде не видел друга таким подавленным. От всегдашней похвальбы не осталось и следа, и былое легкомыслие лишь изредка сквозило в том, как Гарри комически изображал самого себя, каким он был прежде.

Филиппу нужно было время, чтобы оглядеться, прежде чем решить, как быть дальше. Он мало знал Вашингтон, и ему было не так-то легко согласовать свои чувства и представления с особенностями здешней жизни. После кроткой рассудительности, царившей в доме Боултонов, эта безумная Ярмарка Тщеславия просто ошеломляла. Филиппу казалось, что самый воздух столицы нездоровый, насыщенный лихорадочным возбуждением, тут немудрено сойти с ума. Видимо, здесь каждый считает себя чрезвычайно важной персоной только потому, что живет в городе, где вершится вся политика, у источника всякой протекции, раздачи должностей, продвижения по службе и выгодных возможностей.

Знакомясь, люди здесь говорили: я из такого-то штата (а не просто - из такого-то города или деревни), - чувствовалось, что они и впрямь представляют целый штат! Все женщины рассуждали о политике столь же непринужденно и бойко, как в других местах они рассуждают о модах и литературе. В конгрессе всегда была какая-нибудь волнующая тема для дебатов или какая-нибудь грандиозная клевета поднималась, точно зловредные испарения Потомака, угрожая осесть неведомо где. Из каждых двух встречных один уж непременно добивался доходного места, а если таковое у него было - другого, получше, или прибавки жалованья; у всякого была своя претензия или корысть, всякий чего-то требовал, за что-то дрался. Женщины и те все до единой выступали адвокатами в пользу чьей-нибудь карьеры и пылко отстаивали или отвергали то или иное мероприятие, которое могло коснуться кого-то из их родных, знакомых или друзей.

Любовь, дальнее путешествие, даже сама смерть ждали - не выпадет ли для них случай? Всякий день в двух палатах и в различных комиссиях бросают кости - что подскажут они? Если мероприятие пройдет, любовь может позволить себе завершиться браком и мечта о заграничной поездке не останется бесплодной; и, должно быть, лишь вечная, не иссякающая в груди надежда поддерживает жизнь многочисленных стариков просителей, которые годами осаждают двери конгресса; лица у них такие, словно они куда больше нуждаются не в денежном пособии, а в шести футах земли. А иные успевают умереть, не дождавшись успеха, причем обычно как раз их-то требования и есть самые справедливые.

Каждый здесь выступает от имени целого штата и обсуждает всенародные и даже международные дела так же запросто, как дома соседи говорят о плохом урожае или о причудах местного священника; на первых порах это произвело на Филиппа впечатление: пожалуй, думал он, здесь и вправду собрались люди необыкновенные.

Тут был некто, в прошлом редактор небольшой газетки, выходившей в родном городе Филиппа, сотрудник "Педлтонского еженедельника", ежегодно остривший по поводу "первого блина", предложенного на обсуждение; он прислуживался к каждому торговцу у себя в городке и каждому обязывался устраивать рекламу, кроме одного лишь гробовщика, чье ремесло он неутомимо вышучивал. Оказалось, что в Вашингтоне он - значительное лицо, корреспондент газет и член двух парламентских комиссий, "представитель рабочих" в политике, самоуверенно критикующий всех без исключения жителей и жительниц столицы. Со временем он, несомненно, станет консулом в каком-нибудь иностранном порту, в стране, языка которой он не знает; впрочем, если для этого необходимо незнание языка, он мог бы стать консулом и у себя на родине. Занятно было смотреть, как он запросто разговаривает с великими людьми. И когда Филипп узнал, каким огромным, хотя и скрытым, влиянием пользуется этот маленький невежда, он перестал удивляться странным назначениям и еще более странным законам.

Филипп быстро убедился, что жители Вашингтона мало отличаются от других людей: им присущи та же низость, и то же великодушие, и те же вкусы. И в вашингтонских меблированных комнатах стоит тот же запах, что и в меблированных комнатах в любом конце света.

Полковник Селлерс почти не изменился, как и все прежние знакомые Филиппа, которых он здесь встретил. Казалось, Вашингтон - родная стихия полковника. Его притязания - не больше, чем у любого встречного. Здешнему обществу далеко до хоукайского; и где бы он ни обедал, всюду стол куда хуже, чем у него дома! Самые грандиозные воздушные замки, возникавшие в знойном воздухе столицы, вряд ли могли сравниться с наиболее скромными его фантазиями, случайными созданиями его богатого воображения.

- Дела в стране идут недурно, - сказал полковник Селлерс Филиппу, - но наши общественные деятели чересчур робки. Нам нужны деньги, побольше денег. Я так и сказал Баутвеллу. Болтают, что наш доллар надо обеспечить золотом - с таким же успехом можно обеспечить его свининой. Ведь золото - не единственный товар на свете. А доллар можно обеспечить чем угодно! Надо как-то помочь Западу. Как мне растить мои посевы? Нам необходимы усовершенствования. Грант высказал верную мысль. Нам нужен канал от реки Джеймс до Миссисипи. Правительство должно соорудить канал.

Нелегко было отвлечь полковника, раз уж он заговорил на такие высокие темы, но Филипп все же перевел разговор на Лору и ее репутацию в городе.

- Нет, - сказал полковник, - я ничего плохого не замечал. Мы тут хлопотали насчет университета для цветных. Лора на этом разбогатеет, и мы все тоже; и она действовала так энергично, как не всякий мужчина сумеет. Она - настоящий талант и сделает прекрасную партию. За нею ухаживают иностранные министры и всякий такой народ. Понятно, ходят сплетни, - о хорошенькой женщине, да еще если она у всех на виду, всегда будут сплетничать. До меня доходили некрасивые истории, но я их не слушаю. Непохоже, чтобы кто-нибудь из детей Сая Хокинса так поступал, - а Лора все равно что его дочь. Впрочем, я ей советовал быть поосмотрительнее, - прибавил полковник, как будто это его туманное предостережение могло все уладить.

- Знаете вы что-нибудь о полковнике Селби?

- Все знаю. Отличный малый. Но он женат, и я ему сказал по-дружески, чтоб он держался от Лоры подальше. Я полагаю, он поразмыслил над моим советом и послушался.

Однако Филипп быстро дознался до истины. Хотя в определенных кругах за Лорой очень ухаживали и она еще была принята в обществе, о ней передавалось под шумок слишком много нелестного, и в глазах порядочных людей доброе имя ее погибло. О близости ее с Селби говорили открыто, и стоило нескольким мужчинам сойтись в кружок, если Лора проходила мимо, вслед ей подмигивали и отпускали шуточки. Ясно было, что заблуждение Гарри необходимо рассеять и что столь слабое препятствие, как его любовь, не отвратит Лору от ее судьбы. Филипп решил повидаться с нею и узнать правду, которую он подозревал, чтобы показать другу, как безрассудно его увлечение.

После своего последнего разговора с Гарри Лора по-новому поняла, в каком положении она очутилась. Она и прежде замечала признаки перемены в отношении к ней: быть может, мужчины стали чуть менее почтительны, а женщины старались избегать ее. Последнее она отчасти приписывала зависти: ведь никому не хочется признать, что он сам в чем-то повинен, когда можно объяснить отчуждение старых знакомых более приятным образом. Но теперь, если уж общество обратилось против нее, она бросит ему вызов. Не в ее характере отступать. Она знала, что с ней поступили несправедливо и ничего исправить все равно нельзя.

Предполагаемый отъезд полковника Селби встревожил ее больше всего, - и она спокойно решила, что, если он снова обманул ее, этот обман будет последним. Пусть общество довершит трагедию, если ему угодно: ей безразлично, что будет дальше. При первом же удобном случае она обвинила Селби в намерении бросить ее. Он, не краснея, это отрицал. Он и не помышляет о поездке в Европу! Он только забавляется широкими планами Селлерса. II он поклялся, что, как только Лора добьется успеха своего законопроекта, он бежит с нею куда ей вздумается, хоть на край света.

Лора не совсем поверила ему, ибо видела, что он боится ее, и начала подозревать, что все его уверения - лишь трусливая попытка выиграть время. Но она не показала ему своих сомнений. Она только изо дня в день следила за каждым его шагом и всегда была готова действовать мгновенно.

Когда Филипп пришел и увидел ее - красивую, обаятельную, - ему трудно было поверить, что это о ней ходят слышанные им скандальные сплетни. Она приняла его так же сердечно и непринужденно, как бывало в Хоукае, и сразу же вспомнила, что они были тогда хоть и не друзьями, но все же добрыми знакомыми. И Филиппу показалось просто невозможным сказать ей все то, что он хотел сказать. Такие люди, как Филипп, судят женщин по одной-единственной мерке.

Лора, без сомнения, это понимала; лучшей частью души она почувствовала это. Такой человек мог бы - несколько лет назад, не теперь - сделать ее совсем другой, и жизнь ее сложилась бы совсем иначе, даже после той страшной ошибки. Лора смутно чувствовала это, и теперь ей хотелось остаться с ним в хороших отношениях. Искра правды и чести, еще уцелевшая в ней, вспыхнула ярче в его присутствии. И она была с ним простой и откровенной, как ни с кем.

- Я пришел от моего друга мистера Брайерли, - сказал Филипп с обычной своей прямотой. - Вы знаете о его чувстве к вам?

- Быть может.

- Но вы привыкли к всеобщему поклонению и, возможно, не знаете, как искренне и самозабвенно любит вас Гарри.

Филипп не говорил бы так прямо, если бы им не владела безраздельно одна мысль: добиться от Лоры каких-то слов, которые положили бы конец страсти Гарри.

- А разве искренняя любовь - такая редкость, мастер Стерлинг? - не без насмешки спросила Лора, слегка покачивая ногой.

- В Вашингтоне, может быть, и не редкость,- тоже язвительно ответил Филипп, - Простите, что я говорю без обиняков, - продолжал он, - но вот вы знаете о его любви, знаете, как он вам предан, - может ли это хоть что-нибудь изменить в вашей жизни здесь?

- В каком смысле? - быстро спросила Лора.

- Ну, в вашем отношении к другим людям. Я не хочу недомолвок... в отношении к полковнику Селби.

Лицо Лоры залила краска гнева, а может быть, и стыда. Она посмотрела на Филиппа в упор:

- По какому праву, сэр...

- По праву дружбы, - решительно прервал Филипп. - Для вас это, вероятно, пустяки. Для него это - все. Как истый Дон-Кихот, он мечтает, что вы ради него свернете с пути, на который вступили. Вы не можете не знать того, о чем говорит весь город. - Филипп сказал все это твердо и не без горечи.

Долгая минута прошла в молчании. Оба встали: Филипп - словно собираясь уходить, Лора - в сдержанном волнении. Когда она наконец заговорила, голос ее слегка дрожал и она не поднимала глаз.

- Да, я знаю. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Мистер Брайерли для меня ничто... просто ничто. Он - мотылек, налетевший на свечу, вот и все... порхает вокруг женщин и воображает, будто он настоящая оса. Мне не жалко его, ничуть не жалко. Скажите ему, пускай не ставит себя в глупое положение и держится подальше. Я говорю это ради вас, не ради него. Вы не такой, как он. Для меня достаточно того, что вы этого хотите. Мистер Стерлинг, - тут она взглянула на Филиппа, и на глазах у нее заблестели слезы, так не вязавшиеся с резкостью ее слов, - быть может, вы не жалели бы его, если б знали мое прошлое; и тогда, пожалуй, вы не удивлялись бы тому, что вам случается слышать. Нет, не стоит спрашивать меня, почему все должно быть так, как есть. Нельзя начать жизнь сначала - не дадут, если и захочешь, так уж устроено общество, и я должна жить, как живу. Ничего, сэр, вы не оскорбили меня, но не говорите больше ни слова, это бесполезно.

Филипп ушел с чувством облегчения за Гарри, но глубоко опечаленный тем, что мимолетно открылось ему в горькой и несправедливой судьбе этой женщины.; Другу он пересказал из этого разговора то, что счел необходимым: Лора намерена идти своей дорогой, у Гарри нет ни тени надежды: она сказала, что он просто глуп, если воображает, будто он может на что-то надеяться.

А Гарри принял все это очень кротко и решил про себя, что Филипп совсем но понимает женщин.