Глава LX. Размышления и заключения

Мы прибыли в Сент-Пол вместе с первыми из судов, идущих по Миссисипи, и тут окончилось наше двухтысячемильное путешествие от Нового Орлеана. Путь на пароходе занял около десяти дней. По железной дороге, вероятно, можно его проделать быстрее. Я так сужу, ибо знаю, что можно проехать поездом от Сент-Луиса до Ганнибала - около ста двадцати миль - за семь часов. Но это, как-никак, лучше, чем идти пешком, вот только бы никуда не надо было торопиться.

Когда мы были в Новом Орлеане, весна была уже на исходе, с роз и магнолий осыпались цветы, - но здесь, в Сент-Поле, еще шел снег. В Новом Орлеане до нас подчас долетало испепеляющее дыхание - словно из кратера вулкана; здесь, в Сент-Поле, мы ощущали леденящее дуновение - будто с ледника.

Я никого не собираюсь удивлять этими фактами. Ведь совершенно естественно, что должна быть резкая разница в климате между местами, лежащими в разных широтах, разделенными расстоянием в две тысячи миль. Я принимаю эту истину и буду утверждать ее, несмотря на газеты. Газеты считают, что в этом есть нечто сверхъестественное, и раз в году, в феврале, с проскальзывающими в их интонациях восклицательными знаками, они сообщают, что, пока мы здесь, на севере, боремся со снегом и льдом, там, на юге, поспевает свежая земляника и зеленый горошек, цветут олеандры и люди жалуются на жару.

Газеты никак не могут привыкнуть к этому. Регулярно, каждый февраль, они повергаются в изумление. Тут кроется какая-то тайна, - она, очевидно, заключается в смене лиц за редакторским столом. Одного человека никак не удивишь больше двух раз одним и тем же чудом - даже февральскими чудесами южного климата; но если каждый год или два менять людей за редакторским столом и не делать им предохранительных прививок против ежегодных климатических удивлений, та же старая история будет повторяться и повторяться. Каждый год новый работник заражается этой болезнью и только потом становится невосприимчив к ней; но это не спасает газету. Нет, газета в очень скверном положении: вечно появляются новые работники, и всю свою жизнь газета в феврале испытывает припадки земляничного удивления. Новый работник излечим, сама газета - неизлечима. Пожалуй, постановление конгресса... впрочем, нет - конгресс не мог бы запретить земляничное удивление, не превысив значительно свои права. Поправка к конституции, пожалуй, помогла бы, и, очевидно, это самый быстрый и лучший способ достигнуть цели. Опираясь на такую поправку, конгресс мог бы ввести закон, грозящий пожизненным тюремным заключением за первое преступление и какой-нибудь мучительной смертью - за повторные случаи; и это, несомненно, сразу обеспечило бы нам спокойствие. Одновременно эту поправку и новый, вытекающий из нее, закон можно было бы применить и ко многим подобным преступлениям - например, к ежегодному "ветерану, который голосовал за всех президентов, начиная от Вашингтона, и который вчера явился на выборы с тем же ясным взглядом, той же твердой походкой, как всегда", и еще к десяти или двенадцати другим унылым ежегодным чудесам вроде "старейшего франкмасона", "старейшего печатника", "старейшего баптистского проповедника", "старейшего питомца университета" и тому подобных, а также и ,ко всяким "тройням" и прочее.

И, наверное, Англия взяла бы с нас пример и провела закон, запрещающий дальнейшее употребление острот Сиднея Смита¹, и назначила бы уполномоченного для создания новых острот. И жизнь стала бы прекрасной мечтой, полной покоя и тишины, и люди перестали бы грезить о рае.

¹ (Сидней Смит (1771 - 1845) - английский писатель-сатирик, известный своим остроумием)

Но я уклоняюсь от своей темы. Сент-Пол - чудеснейший город. Он состоит из солидных кварталов, из честного кирпича и камня, и вид у него такой, будто он собирается существовать вечно. Почта в нем была учреждена тридцать шесть лет тому назад, и когда через некоторое время почтмейстер получил письмо, он отвез его верхом в Вашингтон, чтобы узнать, что с ним делать. Так гласит предание. В тот год было выстроено два бревенчатых дома и к населению прибавилось несколько человек. В последнем номере центральной местной газеты "Пайонир пресс" есть некоторые статистические данные, - какой резкий контраст со старым положением вещей: населения на осень нынешнего (1882) года 71000 человек; количество врученных писем за первое полугодие - 1 209387; количество домов, построенных в первые три четверти года, - 989; их стоимость - 3 186 000 долларов. Прирост количества писем против соответствующих шести месяцев прошлого года - на пятьдесят процентов. В прошлом году город обогатился новыми постройками на 4 500 000 долларов. Сила Сент-Пола - в его торговле. Он, конечно, город промышленный, как, впрочем, и все города этого района, - но в нем особенно процветает торговля. В прошлом году было совершено торговых сделок свыше чем на 52 000 000 долларов.

В Сент-Поле есть таможня, и сейчас там строят дорогое здание Капитолия вместо недавно сгоревшего: ведь Сент-Пол - столица штата, В нем бесконечное количество церквей - и не простых, не бедных церквей, но таких, какие возводят богатые протестанты, или таких церквей, на построение которых со столь великим удовольствием подают бедные ирландские служанки. До чего же ирландская служанка питает страсть к постройке величественных церквей! Это, конечно, очень полезно для нашей архитектуры, но мы часто любуемся прекрасными храмами и не вспоминаем с благодарностью о той, что их построила. И правда, вместо того чтобы вспомнить, что "каждый кирпич в этих прекрасных зданиях, каждый камень воплощает боль и печаль, капли пота и долгие часы тяжелой усталости и что они построены на согбенных спинах, на потных лбах и ноющих костях бедноты", мы обычно совершенно забываем такие вещи и только восхищаемся самим внушительным храмом, ни разу не похвалив мысленно скромного их строителя, чье широкое сердце и оскудевший кошелек воплощены в этом здании.

Здесь - царство библиотек и школ, В Сент-Поле 3 общественных библиотеки, и в них собрано около 40000 книг. В городе 116 школ, и жалованье учителям составляет больше 70 000 долларов в год.

Железнодорожный вокзал замечательно красив. По правде сказать, он так велик, что сперва даже показался слишком большим; но через несколько месяцев выяснилось, что допущена ошибка явно противоположного свойства. Придется ее исправить.

Город стоит на высоком месте - около семисот футов над уровнем моря. Это настолько высоко, что с его улиц открывается широкий вид на реку и долину.

Право, это удивительный город, и он еще не закончен. Все улицы загромождены строительным материалом, и из него складывают дома как можно быстрее, чтобы освободить место для других строительных материалов: ведь и другие торопятся строить, как только освободится улица под их кирпич и всякий прочий материал.

Сколько величия и красоты заключено в мысли, что первым пионером цивилизации, вожатым цивилизации, был не пароход, не железная дорога, не газета, не воскресная школа, не миссионер - а всегда виски! Да, это так. Просмотрите всю историю - и увидите сами. Миссионер идет за виски, - я хочу сказать, что он прибывает, когда виски уже прибыло; затем идет бедный переселенец с топором, мотыгой и ружьем; затем - торговец; затем начинается нашествие всякого народа; затем появляется игрок, гуляка, грабитель и вся их родня во грехе обоего пола; а затем -ловкий малый, который купил старую закладную на всю эту землю. Это привлекает стаю адвокатов; появляется комитет общественной безопасности, а вслед за ним и гробовщик. Все эти интересы создают газету; газета порождает политику и железную дорогу; все сообща начинают строить церковь и тюрьму, и глядишь - цивилизация навеки укоренилась в краю. Однако, как видите, вожатым благодетельной этой работы было виски. Виски всегда идет первым. Только иностранец мог (и только иностранцу простительно) не знать этой великой истины и обращаться к астрономии за символом. Если бы он был лучше знаком с фактами, он бы сказал:

"Бутыль империи грядет на запад..."

Великий этот вожатый появился на месте, где стоит Сент-Пол, в июне 1837 года. Да, именно тогда канадец Пьер Парран построил первую хижину, откупорил свою бутыль и начал продавать виски индейцам. Результат - у нас перед глазами.

Все, что я говорил о новизне, быстром росте, богатстве, культурности, красивой и прочной архитектуре и вообще о бойкости, о росте и энергии Сент-Пола, относится и к его ближайшему соседу - Миннеаполису, с тем добавлением, что последний - больше первого.

Оба эти необыкновенных города несколько месяцев тому назад стояли на расстоянии десяти миль, но растут они так быстро, что сейчас, возможно, они уже соединились и живут под началом одного мэра. Во всяком случае, в течение пяти ближайших лет они будут так прочно связаны цепью построек, идущих от одного города к другому и соединяющих их, что посторонний человек не сможет сказать, где кончается один сиамский близнец и где начинается другой. В обоих вместе тогда будет насчитываться 250 000 населения, если они будут продолжать расти, как растут сейчас. И тогда центр верхней Миссисипи начнет соревноваться по численности населения с центром низовьев реки - с Новым Орлеаном.

Миннеаполис расположен у водопадов Сент-Антони, которые тянутся поперек реки на 1500 футов и имеют падение в 82 фута, и эта сила падения, искусно использованная, представляет собой неизмеримую ценность в коммерческом отношении, но, конечно, Но без ущерба водопадам - как зрелищу или как фону, на котором можно фотографироваться.

Тридцать мельниц ежегодно дают 2 000 000 бочек самой лучшей муки; двадцать лесопильных заводов дают 200 000 000 футов деловой древесины; кроме того, там есть шерстопрядильные фабрики, бумажные и хлопчатобумажные фабрики, маслодавильни, а всяких поделочных, гвоздильных, мебельных, бондарных и других заведений не счесть; большие мельницы здесь и в Сент-Поле применяют "новый метод": зерно перемалывается не жерновами, а вальцами.

Шестнадцать железнодорожных линий скрещиваются в Миннеаполисе, и шестьдесят пять пассажирских поездов прибывают и отбывают ежедневно.

В этом городе, как и в Сент-Поле, процветает периодическая печать - тут выходят три большие ежедневные газеты, десять еженедельников и три ежемесячника.

Здесь есть и университет с четырьмястами студентов, и, - что еще существеннее, - он несет просвещение не только сильному полу. Шестнадцать общественных школ расположены в зданиях стоимостью в 500 000 долларов, в них обучаются 6000 учеников и занято 128 преподавателей. В городе 70 церквей и еще предполагается возвести довольно много. Прибыли банков составляют около 3 000 000 долларов, а торговые обороты города достигают 50 000 000 в год.

Около Сент-Пола и Миннеаполиса находится несколько интересных мест: форт Спеллинг - крепость, стоящая на прибрежном обрыве в сто футов высотой; водопады Миннегаги; озеро Белого Медведя и так далее. Красивейшие водопады Миннегаги достаточно прославлены, - им уже не нужна моя протекция. Озеро Белого Медведя менее известно. Это прелестное озеро служит местом летнего отдыха для избранной и богатой публики штата. Тут есть свой клуб, своя гостиница со всеми современными усовершенствованиями и комфортом; есть прекрасные летние дачи и много мест для рыбной ловли, охоты и катанья. Вблизи Сент-Пола и Миннеаполиса расположено около десятка летних курортов, но озеро Белого Медведя - самый изысканный из всех. С этим озером связана совершенно идиотская легенда. Я хотел бы побороть искушение и не печатать ее тут, но это выше моих сил. Путеводитель называет имя записавшего эту легенду и с похвалой отзывается о "легкости его пера". Без дальнейших комментариев и задержек запустим это самое "легкое перо" в читателя:

Легенда об озере Белого Медведя

Каждую весну, в течение целого столетия, а может быть, с тех пор, как существуют краснокожие, на озеро Белого Медведя, на один из островов в середине его, приходило племя индейцев добывать кленовый сахар.

Предание рассказывает, что много весен тому назад, во время пребывания на острове молодой воин полюбил дочь вождя и добивался ее руки; и говорят, что и девушка любила воина. Но ее родители неуклонно отказывали ему: старый вождь считал, что юноша недостаточно храбр, а его престарелая супруга звала юношу бабой!

Солнце зашло за "сахарное дерево", и сверкающий месяц стоял высоко в сверкающем синем небе, когда молодой воин взял свою флейту и ушел один, чтобы еще раз сыграть на ней песню своей любви; тихий ветер слегка колебал два ярких пера в его головном уборе, а когда он уселся на ствол наклоненного дерева, мокрый снег тяжело упал с его ног. Когда он поднес флейту к губам, одеяло соскользнуло с его крутых плеч и легло краем на снег. Он начал свою дикую, странную любовную мелодию, но скоро почувствовал, что зябнет, а протянув руку назад за одеялом, почувствовал, что чья-то невидимая рука осторожно одела его плечи. Это была рука его возлюбленной, его ангела-хранителя. Она села рядом с ним, и в этот миг они были счастливы, ибо у индейца любящее сердце, и его любовь благородна, как благородна свободная жизнь этого сына лесов. Большой белый медведь, говорит предание, думавший, очевидно, что полярный снег и мрачная зимняя стужа царят повсюду, предпринял путешествие на юг. В конце пути он подошел к северному берегу озера, что ныне названо его именем, спустился по берегу и бесшумно прошел по глубокому плотному снегу к острову. Это было в те же весенние сумерки, когда встретились наши влюбленные. Они покинули свое первое убежище и сидели среди ветвей большого вяза, нависшего над озером (дерево и поныне стоит там и возбуждает всеобщее любопытство и интерес). Боясь, что их накроют, они разговаривали почти шепотом и как раз собрались уходить, чтоб вернуться на стоянку пораньше и тем самым избежать подозрений. Внезапно девушка пронзительно вскрикнула так, что на стоянке все услышали ее крик, и, бросившись к юному воину, схватилась за его одеяло; но нога девушки соскользнула, и она упала с дерева вместе с одеялом в мощные объятия страшного чудовища. В ту же минуту все, кто был на стоянке - мужчины, женщины и дети, - очутились на берегу, но ни у кого не было оружия. Крики и стоны вылетали изо всех уст. Что было делать? А между тем дикий белый зверь держал бездыханную деву в могучих объятиях, играя драгоценной добычей, как будто ему привычны были такие сцены. Но оглушительный крик влюбленного воина покрыл сотни голосов его единоплеменников. Метнувшись к своему вигваму, хватает он свой верный нож, одним прыжком долетает туда, где разыгралась жуткая, грозящая гибелью сцена, мчится по наклоненному дереву к месту, куда упало его сокровище, и со свирепостью бешеной пантеры прыгает на свою жертву. Животное обернулось и одним движением мощной лапы сжало обоих влюбленных, но в следующий миг воин ударом ножа открыл багровые хляби смерти, и умирающий медведь выпустил добычу.

В эту ночь никто не спал на стоянке индейцев, не спали музыканты, и не спали влюбленные - все от мала до велика плясали вокруг туши убитого чудовища; храброму воину вручили еще одно перо, и не успела наступить новая луна, как его живое сокровище стало владычицей его сердца. Их дети много лет играли на шкуре белого медведя, от которого и получило имя это озеро; и оба они, и дева и храбрец, долго помнили жуткую сцену и спасение, которое соединило их воедино, ибо ни Ки-си-ми-па, ни Ка-го-ка не могли забыть страшной встречи с громадным чудовищем, чуть не отправившим их в обетованную землю счастливой охоты.

Запутанная история! Сначала дева упала с дерева - она и одеяло; и зверь схватил ее и стал играть с ней - с ней и с одеялом; потом она опять каким-то образом упала на дерево, то есть упала вверх, а одеяло осталось; потом любовник идет домой, испуская военные клики, и возвращается "подкованный" - лезет на дерево, прыгает вниз на медведя, девушка тоже прыгает на него, - ведь она была на дереве, - снова занимает свое место в объятиях медведя вместе с одеялом, любовник всаживает нож в зверя и спасает - кого? одеяло? Нет, совсем не одеяло. Вы до того увлечены, до того заинтересованы судьбой этого одеяла - и вдруг, когда счастливый конец как будто неизбежен, вы абсолютно разочарованы: спасли только девушку. А ведь девушкой, в сущности, никто не интересуется; не она - главное лицо предания. Но ничего не поделаешь - на этом вас бросают, и вы остаетесь ни с чем; можете прожить хоть тысячу лет - и все равно вам не узнать, кому же досталось одеяло. Право, даже покойник мог бы выдумать лучшую легенду! И я имею в виду не свежего покойника, а человека, который мертв уже несколько недель, а то и месяцев.

Мы пустились в обратный путь и через несколько часов очутились в изумительном Чикаго - в городе, где все трут волшебную лампу и вызывают духов, где задумывают и совершают все новые, небывалые чудеса. Случайному посетителю безнадежно гнаться за Чикаго: город перерастает все его предсказания раньше, чем он успеет их выговорить. Тут все всегда ново, и каждый раз это не тот Чикаго, что вы видели, проезжая последний раз.

Пенсильванская железная дорога примчала нас в Нью-Йорк, не опоздав против расписания на всем пути и на десять минут; и тут окончилось самое чудесное путешествие в пять тысяч миль, какое я имел счастье проделать.