Глава VI

В положенное время близнецы прибыли на английскую землю и были доставлены своему знатному родственнику. Не будем даже пытаться описать ярость, которая обуяла почтенного джентльмена, - из этой попытки все равно ничего не выйдет. Однако когда гнев графа поутих и он вновь обрел способность рассуждать, он посмотрел на дело несколько иными глазами и решил, что у близнецов есть некоторое моральное право претендовать на его внимание, хоть и нет никаких законных прав, - все-таки они одной с ним крови, и неудобно отнестись к ним просто как к праху. Итак, он похоронил близнецов с положенными почестями и церемонией в усыпальнице чолмонделеевской церкви, рядом с их знатными родственниками, и даже сам возглавил траурную процессию. Но этим дело и ограничилось - гербов он не вывесил.

А тем временем наши друзья в Вашингтоне переживали бесконечно тягостные и томительные дни: они тщетно ждали ответа от Пита и на чем свет стоит кляли его гибельную для них медлительность. Тогда как Салли Селлерс, которая была столь же практична и демократична, сколь леди Гвендолен Селлерс была романтична я аристократична, вела необычайно увлекательную и деятельную жизнь, используя все возможности, какие предоставляло ей ее двоякое положение. Весь день напролет в уединении своей рабочей комнаты Салли Селлерс трудилась, зарабатывая на хлеб для семейства Селлерсов; весь вечер леди Гвендолен Селлерс пеклась о поддержании достоинства Россморовского рода. Весь день она была практичной американкой, гордившейся плодами своей изобретательности и делами своих рук, равно как и материальными результатами, которые ей это приносило; зато весь вечер она отдыхала, переселившись в страну мечты, обильно населенную титулованными и коронованными тенями. Днем она жила в уродливом, непритязательном, ветхом домишке, - ничего другого про него не скажешь; а по вечерам эта лачуга превращалась в Россморовские Башни. В колледже, незаметно для себя, она обучилась одному полезному делу. Ее товарки обнаружили, что она сама придумывает себе фасоны платьев. С тех пор она ни минуты не знала покоя - да и не жалела об этом, ибо человеку доставляет величайшее удовольствие проявлять свой дар - особенно если он необычайный, а Салли Селлерс бесспорно обладала таким даром по части создания дамских туалетов. Не прошло и трех дней после ее возвращения в родной дом, как она уже нашла себе работу, и еще прежде, чем пресловутый Пит должен был пожаловать в Вашингтон, а близнецы обрели последний приют в английской земле, она уже была завалена заказами, - и отпала необходимость дальнейшего принесения фамильных олеографий в жертву долгам.

- Она у меня молодчина, - заметил Россмор майору, - вся в отца: и голова отлично работает, и руки, и никакого труда она не стыдится. А до чего же способная - за что ни возьмется, все у нее спорится! И всегда ей везет - понятия не имеет, что значит неудача. Словом, практична до мозга костей, как истинная американка, - это она впитала в себя вместе с воздухом; и в то же время аристократична до мозга костей, как истинная европейка, - это она унаследовала от наших благородных предков. Словом, точь-в-точь как я: настоящий Малберри Селлерс в смысле финансов и изобретательности. Но вот кончились дела - и что мы видим? Одежда та же, да, - а что кроется под ней? Россмор, английский пэр!

Два друга ежедневно ходили на Центральный почтамт. И долготерпение их наконец было вознаграждено. К вечеру 20 мая они получили письмо, адресованною Иксу Игреку Зету. На конверте стоял вашингтонский штемпель, но на самом письме даты не было. Оно гласило:

"Бочка для мусора позади фонарного столба в тупике Черной лошади. Если Вы играете честно, сядьте на нее завтра, 21-го, в 10.22 утра, не раньше и не позже, и ждите меня".

Друзья долго и сосредоточенно размышляли над этим письмом. Наконец граф сказал:

- Тебе не кажется, что он боится, как бы это не был шериф с ордером на арест?

- Почему вы так думаете, милорд?

- Потому что это не место для встречи. Неуютное и не располагающее к дружеской беседе. В то же время, если вы захотите узнать, кто восседает на указанной бочке, но не желаете подходить близко и показываться, вы можете остановиться на углу улицы, посмотреть издали и удовлетворить свое любопытство. Понятно?

- Да, теперь мне ясно, что он задумал. Такой уж он, видно, малый, что просто не может быть прямым и честным. Он ведет себя так, точно мы... Вот ведь незадача! Ну что ему стоило быть человеком и сказать нам, в какой гостинице он...

- Вот теперь ты говоришь дело! Ты попал в самую точку, Вашингтон! Именно это он и сообщил нам.

- Сообщил?

- Ну конечно, хоть вовсе и не собирался. Место, где он назначил нам свидание, - это уединенный тупичок, куда выходит одной своей стеной "Нью-Гэдсби". Там он и остановился.

- Почему вы так думаете?

- Да потому, что знаю. Он снимает там номер, который находится как раз напротив того самого фонарного столба. И вот завтра он будет уютненько сидеть у себя в комнате, в десять двадцать две посмотрит сквозь щелку в ставнях, увидит нас на бочке с мусором и скажет себе: "Э-э, а ведь я видел одного из них в поезде", затем мигом упакует свои пожитки и уплывет на другой конец света - только его и видели.

У Хокинса в глазах потемнело от огорчения.

- О господи, значит все кончено, полковник: ведь именно так он и поступит!

- Ничего подобного!

- Как так? Почему?

- Да потому что тебя на бочке с мусором не будет, а буду только я. Ты же, как только увидишь, что он подошел ко мне и вступил в разговор, явишься с полисменом и ордером на арест в партикулярном платье, - в партикулярном платье будет, конечно, полисмен.

- Ну и голова у вас, полковник Селлерс! Я бы ни за что на свете до этого не додумался.

- Как не додумался бы ни один из графов Россморов, начиная с отпрыска Вильгельма Завоевателя и кончая графом Малберри; но сейчас, насколько тебе известно, такое время дня, когда люди трудятся, и граф во мне спит. Пойдем, я покажу тебе комнату, где живет интересующая нас личность.

Около девяти часов вечера они подошли к "Нью-Гэдсби" и прогулялись по тупику до фонарного столба.

- Вот, не угодно ли полюбоваться, - с победоносным видом объявил полковник и широким жестом указал на стену гостиницы. - Вот оно... Ну что я тебе говорил?

- Да, но... полковник, ведь здесь шесть этажей! Я не совсем понимаю, которое окно вы...

- Любое окно, любое. Дадим ему право выбора, - теперь, когда я знаю, где он, это безразлично. Пойди достой на углу, а я пока обследую гостиницу.

Граф побродил по вестибюлю, кишмя кишевшему людьми, а затем занял наблюдательную позицию неподалеку от лифта. Добрый час толпы народа спускались и поднимались в нем, но все были с полным набором конечностей; наконец наш наблюдатель обнаружил фигуру, удовлетворявшую нужным приметам, - он, правда, увидел ее уже сзади, ибо человек промчался мимо с такою стремительностью, что не было никакой возможности заглянуть ему в лицо. Однако полковник успел заметить ковбойскую шляпу, клетчатую куртку весьма ярких тонов и пустой рукав, пришпиленный к плечу. Миг - и лифт умчал это видение ввысь, а наш наблюдатель в радостном возбуждении побежал к своему соратнику.

- Мы его держим, майор, держим! Я видел его, видел как следует, и теперь, где бы и когда бы мы ни встретились, я тотчас узнаю его, если, конечно, он станет ко мне задом. Все в порядке. Пошли за ордером.

Ордер они получили после неизбежной в подобных случаях проволочки и в половине двенадцатого, счастливые и довольные, вернулись домой. Спать наши друзья легли, полные самых радужных надежд на многообещающее завтра.

В том же лифте, вместе с интересовавшей Малберри Селлерса личностью, поднимался и его юный родственник, но Малберри не знал этого и, естественно, не заметил юноши. А то был виконт Беркли.