Глава XXI. Возмездие

На поверхности земли он совершенно бесполезен; ему надо находиться под землей и вдохновлять капусту.

Календарь Простофили Вильсона

1 апреля. В этот день нам напоминают, что мы собой представляем в течение остальных трехсот шестидесяти четырех дней.

Календарь Простофили Вильсона

Вильсон поспешно, кое-как оделся и лихорадочно принялся за работу. Сна как не бывало. Неожиданное открытие, словно струя свежего ветра, взбодрило его и развеяло всю усталость. Он с великой тщательностью скопировал несколько образцов из своей коллекции и при помощи пантографа увеличил их в десять раз. Он сделал это на листах белого картона, а затем обвел черной тушью все линии, составляющие узор в этой густой, неразборчивой сети черточек, извилин и завитков. Неопытному глазу все отпечатки пальцев из коллекции Вильсона казались одинаковыми, но при десятикратном увеличении их рисунок начинал напоминать узор на поперечном распиле дерева, причем даже самый невнимательный наблюдатель мог издали заметить, что среди всех этих узоров не было двух одинаковых. Покончив с этой трудной, утомительной работой, Вильсон расположил новые листы в хронологическом порядке, а затем прибавил к ним еще несколько старых увеличенных снимков, сделанных им за много лет.

За этими занятиями прошла ночь и начался день. Было уже девять часов, когда Вильсон, наскоро позавтракав, отправился в суд, спеша попасть к открытию заседания. Через двенадцать минут он уже был на месте и выкладывал на стол свои материалы.

Увидав, что Вильсон принес с собой образцы коллекции, Том Дрисколл толкнул локтем сидящего рядом приятеля и, подмигнув, сказал:

- Этот Простофиля на редкость предприимчив: решил, что если нельзя выиграть процесс, то он по крайней мере использует этот случай для бесплатной рекламы своих дворцовых украшений.

Вильсона уведомили, что его свидетельницы по каким-то обстоятельствам задержались и с минуты на минуту будут, но он встал и заявил, что, пожалуй, ему не понадобятся их показания. (По залу пронесся на-смешливый шепот: "Идет на попятную!" "Отступает без боя!")

- У меня есть другие доказательства, куда более веские! - пояснил Вильсон. (Это вызвало любопытство и послужило поводом для удивленных возгласов, впрочем не без доли разочарования.) - Прошу прощения, - продолжал он, - за то, что не предъявил суду этих вещественных доказательств своевременно, но я сам обнаружил их лишь нынче ночью, просидел над проверкой и классификацией полученных мною данных до утра и только полчаса назад все закончил. Сейчас я предъявлю суду свои улики, но прежде мне хочется сказать несколько слов.

Да будет мне дозволено напомнить суду, что прокурор весьма настойчиво и, я бы сказал, даже воинственно утверждал, что человек, оставивший кровавые следы пальцев на индийском кинжале, и есть убийца судьи Дрисколла.

Вильсон помолчал несколько секунд, чтобы придать многозначительность своим последующим словам, и добавил невозмутимо:

- Мы согласны с этим утверждением.

Его слова произвели поистине потрясающее впечатление, к такому заявлению никто из присутствующих не был подготовлен. Удивленные возгласы неслись со всех сторон, кое-кто даже позволил себе высказать догадку, что адвокат от переутомления спятил. Даже многоопытный судья, достаточно привыкший к юридическим засадам и замаскированным ловушкам в уголовном судопроизводстве, не поверил своим ушам и попросил адвоката повторить сказанное. На бесстрастном лице Говарда не отразилось ничего, однако его осанка и манеры на какое-то мгновение утратили обычную самоуверенность.

- Мы не только согласны с этим утверждением, - продолжал Вильсон, - но приветствуем его и со всей решительностью поддерживаем. Впрочем, оставим на время этот вопрос и займемся обсуждением других сторон дела, которые мы сейчас подкрепим доказательствами, а упомянутое утверждение найдет себе соответствующее место в последующей цепи улик.

Вильсон решил выдвинуть несколько смелых догадок, объясняющих причину убийства и то, как оно было осуществлено. Эти догадки должны были восполнить кое-какие пробелы, допущенные следствием. Если они достигнут цели, это поможет разобраться в обстоятельствах дела, если же нет, они ничему не повредят.

- На мой взгляд, некоторые обстоятельства дела подсказывают мотивы преступления, в корне непохожие на те, которые были выдвинуты прокурором. Я убежден, что убийство было совершено не из мести, а ради ограбления. Здесь утверждалось, что присутствие моих подзащитных в гостиной покойного судьи Дрисколла в роковую минуту и вскоре после полученного ими предостережения, что один из них падет от руки судьи при первой же встрече, если сам раньше не лишит судью жизни, якобы неопровержимо доказывает, что инстинкт самосохранения заставил их тайно проникнуть к судье и убить его, чтобы спасти графа Луиджи.

Но в таком случае почему же они продолжали оставаться там после совершения убийства? Миссис Прэтт не слыхала криков о помощи, проснулась не сразу и прибежала в гостиную тоже не сразу - однако она застала там этих братьев-близнецов, которые и не собирались скрываться. Если же они совершили бы убийство, то несомненно поспешили бы покинуть дом, прежде чем в гостиной появилась миссис Прэтт. Если допустить, что, следуя властному инстинкту самосохранения, они решились убить безоружного человека, почему же этот инстинкт вдруг потерял над ними власть именно в ту минуту, когда он должен был заговорить с удвоенной силой? Будь мы на их месте, неужели кто-нибудь из нас остался бы в гостиной судьи Дрисколла? Право же, не будем так клеветать на наш здравый смысл!

Здесь особо подчеркивалось следующее обстоятельство: мой подзащитный обещал весьма значительное вознаграждение за кинжал, которым позднее оказался убит мистер Дрисколл, однако, несмотря на заманчивость этого обещания, вор так и не объявился, - и этот факт рассматривается как косвенное доказательство того, что заявление о пропаже кинжала было пустым хвастовством и обманом; при сопоставлении же этого факта с известными всем пророческими словами покойного и учитывая, что в конце концов именно этот кинжал и был найден в роковой гостиной, где подле убитого не оказалось ни души, кроме владельца кинжала и его брата, - создается якобы прочная цепь доказательств того, что злосчастные чужестранцы повинны в убийстве.

Но я клятвенно заверяю суд и готов присягнуть, что в свое время была обещана также большая награда за голову вора, хотя и тайно, без объявления; однако о ней было кое-где неосторожно упомянуто, или, во всяком случае, факт обещания такой награды не отрицался в присутствии некоторых людей, не вызывавших, казалось бы, подозрения, - но, быть может, так только казалось. Тот, кто похитил кинжал, мог находиться среди них. (Том Дрисколл, глядевший на оратора, при этих словах опустил глаза.)

Если так, - продолжал Вильсон, - то вор сохранил у себя кинжал, не осмеливаясь ни продать его, ни заложить. (Некоторые из публики кивнули с понимающим видом.) Я берусь привести доказательства, которые убедят присяжных заседателей, что в комнате судьи Дрисколла за несколько минут до того, как туда вошли мои подзащитные, находился какой-то человек. (Это заявление вызвало сенсацию в зале: если кого-нибудь клонило ко сну, то тут уж он очнулся и превратился в слух!) В случае надобности барышни Кларксон могут подтвердить, что они встретили некую особу под вуалью, по виду женщину, которая вышла из задней калитки Дрисколла через несколько минут после того, как раздались крики о помощи. Но эта особа была не женщина: это был мужчина, переодетый женщиной.

Еще одна сенсация! Высказав свое предположение, Вильсон скосил глаза на Тома, проверяя, какое впечатление оно произвело. Результаты обрадовали его. "Удар попал прямо в цель!" - подумал он и продолжал:

- Этот человек явился в дом не с целью убийства, а с целью грабежа. Правда, несгораемый шкаф он так и не открыл, однако на столе стояла жестяная шкатулка с тремя тысячами долларов. Легко можно предположить, что вор прятался где-то в доме, что он знал о существовании этой шкатулки и о привычке ее владельца каждый вечер пересчитывать деньги и приводить в порядок свои счета, - конечно, я этого не утверждаю, а только предполагаю. Итак, вор хотел унести шкатулку, пока владелец спал, но произвел шум, был схвачен и, спасая свою шкуру, прибегнул к кинжалу; затем, услыхав, что кто-то спешит на помощь, он бросился бежать, не успев захватить добычу. Я изложил вам свою теорию, а теперь перейду к фактам, посредством которых собираюсь доказать ее правильность.

Вильсон взял со стола несколько стеклышек. Когда публика увидела знакомые ей предметы давнишних забав Простофили, напряженное ожидание, написанное на лицах, сразу исчезло, и все весело и облегченно расхохотались, а громче всех Том. Один только Вильсон оставался невозмутимым; он разложил свои стекла перед собой на столе и продолжал:

- Прошу суд разрешить мне дать несколько предварительных разъяснений, а затем перейти к предъявлению улик, подлинность которых я готов подтвердить под присягой. Каждый человек сохраняет неизменными на всю жизнь, от колыбели до могилы, некоторые физические приметы, благодаря которым он может быть в любую минуту опознан, причем без малейшего сомнения. Эти приметы являются, так сказать, его подписью, его физиологическим автографом, и этот автограф не может быть ни подделан, ни изменен, ни спрятан, ни лишен четкости под влиянием времени. Этот автограф - не лицо, лицо как раз с годами меняется до неузнаваемости; это не волосы, волосы могут выпасть; это не рост, ибо бывают люди одинакового роста; и это не фигура, ибо фигуры тоже бывают одинаковые, - а этот автограф неповторим, и двух одинаковых автографов не сыщется среди всех миллионов людей, обитающих на земном шаре! (В публике снова пробуждается интерес.)

Этот автограф состоит из тонких линий и складок, которыми природа наделила наши ладони и ступни ног. Если вы взглянете на кончики ваших пальцев, те из вас, кто обладает хорошим зрением, заметят густую сеть слабо очерченных линий - вроде тех, какими обозначают на карте морские глубины, - образующих явные узоры: круги, полукруги, петли; что ни палец - то свой неповторимый узор. (Каждый из присутствующих поднял к свету руку и, наклонив голову набок, принялся внимательно разглядывать кончики своих пальцев; тут и там слышались приглушенные восклицания: "Действительно! Никогда прежде этого не замечал!") Узоры на правой руке отличаются от узоров на левой. (Восклицания: "А ведь он прав!") Каждый ваш палец отличается от пальцев вашего соседа. (Все стали сравнивать, и даже судья и присяжные заседатели погрузились в это непривычное занятие.) У близнецов узоры на пальцах тоже неодинаковые; присяжные заседатели сейчас убедятся, что узоры на пальцах моих подзащитных не являются исключением. (Пальцы близнецов сразу же подверглись осмотру.) Вы часто слышали о близнецах, обладающих таким сходством, что собственные родители с трудом отличали их друг от друга, если они были одинаково одеты. Тем не менее не родилось еще таких близнецов, которых нельзя было бы различить по этому верному, замечательному природному автографу. И никто из близнецов не мог бы, вопреки этому доказательству, обманным путем выдать себя за другого.

Вильсон сделал долгую паузу. Когда оратор прибегает к этому приему, все, кто отчаянно зевал за минуту до того, моментально обращаются в слух. Пауза предупреждает, что сейчас последует нечто важное. И вот все руки легли на колени, все спины выпрямились, все головы поднялись, и все взоры обратились к Вильсону. А он переждал секунду, другую, третью, чтобы полностью завладеть вниманием аудитории, затем, когда в глубочайшей тишине стало слышно тиканье стенных часов, протянул руку, взял за лезвие индийский кинжал, высоко его поднял, давая всем обозреть страшные пятна на ручке слоновой кости, и произнес ровным, бесстрастным голосом:

- На этой рукоятке убийца оставил свой автограф, написанный кровью беззащитного старика, который никому не причинял зла, который любил вас и которого вы все любили, и на всем свете есть только один человек, с чьих пальцев можно снять копию этого кровавого автографа. - Вильсон снова помолчал и, посмотрев на качающийся маятник, добавил: - И не успеют часы пробить двенадцать, как мы, с божьей помощью, покажем вам этого человека здесь, в зале.

Потрясенная, ошеломленная публика невольно привстала, словно ожидая увидеть убийцу на пороге зала. "Прошу соблюдать порядок! Сядьте!" - потребовал шериф. Все повиновались, и снова воцарилась тишина. Вильсон украдкой поглядел на Тома и отметил про себя: "Он взволнован, это видно; даже люди, которые презирают его, прониклись к нему жалостью. Они думают о том, какое это тяжкое испытание для молодого человека, потерявшего своего благодетеля из-за жестокого убийцы... Да, тяжкое - они правы".

- Больше двадцати лет, - продолжал Вильсон, - я заполнял вынужденные часы безделья, собирая в городе эти загадочные автографы. На сегодня у меня в доме накопилось их великое множество. Каждый снабжен ярлычком с именем, фамилией и датой, причем ярлык наклеивается не через день и даже не через час, а только в ту минуту, когда снимается отпечаток. Если вы меня допросите как свидетеля, я повторю под присягой то, что сказал сейчас. У меня хранятся отпечатки ваших пальцев, господин судья, и ваших, шериф, и каждого из присяжных заседателей. Едва ли найдется такой человек в этом зале, белый или негр, чьих отпечатков пальцев я не мог бы вам продемонстрировать; и никому не удастся спрятаться от меня: я найду его среди множества ему подобных и безошибочно узнаю по рукам. И если нам с ним суждено дожить до ста лет, я и тогда сумею это сделать. (Публика слушала Вильсона с возрастающим интересом.) Некоторые из этих "подписей" я изучал столь старательно, что знаю их теперь так, как знает банковский кассир подпись самого старейшего вкладчика. Я повернусь к вам спиной и попрошу нескольких человек провести рукой по волосам, а затем коснуться пальцами оконных стекол позади стола присяжных заседателей, и пусть вместе с ними приложат свои пальцы мои подзащитные. Прошу затем, чтобы лица, производящие опыт, или любой, кто пожелает, оставили отпечатки своих пальцев на другом окне, а рядом с ними еще раз мои подзащитные, но только в ином порядке. Я готов допустить, что в одном случае из миллиона можно угадать чисто случайно, и чтоб исключить этот элемент случайности, прошу вас проверить меня дважды.

Он отвернулся, и оба окна быстро покрылись бледными пятнами овальной формы, которые, впрочем, были заметны только тем, кто видел их на темном фоне, например на фоне листвы. Когда все снова расселись по местам, Вильсон подошел к окну, присмотрелся и сказал:

- Вот это - правая рука графа Луиджи; а вот это - на три ряда ниже - его левая. Вот правая рука графа Анджело; а в этом углу - его левая. На втором окне: вот отпечатки пальцев графа Луиджи, а здесь и вот здесь - его брата. - Он обернулся: - Я не ошибся?

Оглушительный взрыв аплодисментов послужил ему ответом. Судья воскликнул:

- Это просто какое-то чудо!

Вильсон снова обернулся к окну и продолжал, указывая пальцем:

- Вот это - автограф мистера судьи Робинсона, (Аплодисменты.) Это - констебля Блейка. (Аплодисменты.) Вот - Джона Мейсона, присяжного. (Аплодисменты.) А это - шерифа. (Аплодисменты.) Я не могу сейчас назвать остальных, но у меня имеются дома отпечатки их пальцев; все датировано, и помечены фамилии, и я смогу назвать их, как только загляну в свою коллекцию.

Вильсон вернулся на место под гром аплодисментов, вызвавших неудовольствие шерифа, который отчаянно шикал, пытаясь заставить публику снова сесть, ибо все стояли и вытягивали шеи, чтоб получше видеть. Судья, присяжные заседатели, да и сам шериф со всеми остальными были так увлечены сеансом, что почти забыли о порядке.

- Итак, - сказал Вильсон, - вот передо мной отпечатки пальцев двух детей, увеличенные в десять раз на пантографе, благодаря чему любой из вас, обладающий хорошим зрением, может различить их по первому взгляду. Назовем этих детей А и Б. Вот отпечатки пальцев ребенка А, снятые, когда ему было пять месяцев. Вот они снова - теперь уже ребенку семь месяцев. (Том вздрогнул.) Как видите, они одинаковы. Вот отпечатки пальцев ребенка Б в возрасте пяти месяцев, а здесь - в возрасте семи месяцев. Они тоже представляют точную копию друг друга, но их рисунок существенно отличается, как вы сами видите, от рисунка А. Я потом вернусь к этому, а пока положим их оборотной стороной.

Вот перед вами увеличенные в десять раз отпечатки пальцев двух братьев, которых обвиняют в убийстве судьи Дрисколла. Я сделал эти снимки на пантографе нынче ночью и готов засвидетельствовать это под присягой. Прошу господ присяжных заседателей сравнить их с отпечатками пальцев, которые обвиняемые оставили на оконных стеклах и подтвердить суду, что они одинаковы.

И он передал увеличительное стекло старшине присяжных заседателей.

Один за другим, заседатели брали в руки картон, глядели на окно сквозь увеличительное стекло и сличали. Когда это было закончено, старшина заявил судье:

- Ваша честь, мы пришли к единогласному выводу, что они идентичны.

Тогда Вильсон сказал старшине:

- Теперь переверните этот лист оборотной стороной вверх, возьмите вот этот и при помощи увеличительного стекла сравните то, что вы там увидите, с роковыми отпечатками на рукоятке кинжала и объявите суду о, результатах.

Присяжные заседатели снова погрузились в изучение экспонатов; засим последовал ответ:

- Мы находим их совершенно идентичными, ваша честь.

Вильсон повернулся к прокурору, и в голосе его явственно прозвучала угроза.

- Напоминаю суду, - заговорил он, - упорные и настойчивые утверждения прокурора о том, что кровавые следы пальцев на рукоятке кинжала принадлежат убийце судьи Дрисколла. Вы слышали, что мы охотно поддержали это утверждение. - Тут Вильсон снова обратился к присяжным: - Сравните отпечатки пальцев обвиняемых с отпечатками пальцев убийцы и дайте ваше заключение!

Сличение началось. Пока присяжные заседатели сопоставляли образцы, в зале царила тишина, публика словно замерла. Все с величайшим нетерпением ждали ответа, и когда наконец раздались слова: "Они совершенно не похожи", гром аплодисментов нарушил тишину, и все как один вскочили на ноги; впрочем, официальные лица быстро применили свою власть и восстановили порядок. Том непрерывно вертелся - ему не сиделось ни так, ни этак, но сколько он ни ерзал, легче ему не становилось. А Вильсон, снова завоевав внимание публики, сказал веско, указывая на близнецов:

- Эти люди не виновны, о них мне больше нечего говорить. (Новый взрыв аплодисментов, правда сразу же прекращенный.) Теперь займемся поисками настоящего преступника. (Глаза Тома буквально вылезли из орбит. А каждый в зале думал: "Да, тяжелый это день для осиротевшего юноши!") Вернемся к младенческим отпечаткам пальцев А и Б. Прошу присяжных заседателей взять эти увеличенные "факсимиле" ребенка А, на которых стоит пометка "пяти месяцев от роду" и "семи месяцев от роду". Соответствует ли одно другому?

- В точности! - провозгласил старшина.

- А теперь посмотрите на этот пантограф, где зафиксированы отпечатки восьмимесячного А. Соответствует ли он двум другим?

И удивленные присяжные отвечали:

- Нет, нисколько!

- Вы безусловно правы. Теперь возьмите вот эти два пантографа ребенка Б, пяти месяцев и семи месяцев от роду. Соответствуют ли они друг другу?

- Да, полностью.

- И вот вам третий пантограф, помеченный Б, восьми месяцев от роду. Соответствует ли он двум другим того же Б?

- Ни в коей мере!

- А знаете ли вы, чем объяснить это странное несоответствие? Сейчас я вам расскажу. По неизвестной для нас причине, преследуя, очевидно, какие-то личные цели, кто-то поменял этих детей в колыбелях.

Эти слова произвели, разумеется, невообразимое впечатление на всех; Роксана была поражена столь замечательной догадкой, но ничуть не обеспокоена. Одно дело - догадаться о подмене, другое - догадаться о виновнике. Простофиля Вильсон несомненно способен на редкостные фокусы, но до чудес ему далеко! Может ли она считать себя в безопасности? Безусловно! И Рокси в душе усмехнулась.

- Малыши были подменены в возрасте от семи до восьми месяцев. - Вильсон сделал еще одну эффектную паузу и добавил: - И лицо, повинное в этом, находится здесь, рядом с вами!

Кровь застыла у Рокси в жилах! По залу словно прошел электрический ток, все вскочили с мест - каждому хотелось хоть одним глазком увидеть, кто же это. Том обомлел, ему показалось, что у него останавливается сердце. А Вильсон между тем продолжал:

- Младенец А был положен в колыбель младенца Б в детской господского дома; младенец Б был отправлен на кухню и стал негром и рабом. (Переполох в зале.) Но через четверть часа он предстанет перед вами как белый и свободный человек! (Взрыв аплодисментов, подавленный служителями.) Итак, с тех пор, когда ему было семь месяцев от роду, и до сегодняшнего дня А являлся узурпатором, ибо, согласно отпечаткам пальцев в моей коллекции, Он живет под именем Б. Вот его пантограф в двенадцатилетнем возрасте. Сравните его с отпечатками пальцев на рукоятке кинжала. По-вашему, они похожи?

- Как две капли воды! - ответствовал старшина присяжных.

И Вильсон торжественно закончил:

- Убийца нашего общего друга Йорка Дрисколла, доброго, щедрого человека, находится в зале. Вале де Шамбр, негр и раб, ложно именующий себя Томасом Бекетом Дрисколлом, приложи к оконному стеклу пальцы и оставь отпечатки, которые пошлют тебя на виселицу!

Том с мольбой повернул землистое лицо к говорившему, сделал попытку произнести что-то побелевшими губами и без чувств свалился на пол.

Вильсон нарушил мертвую тишину, произнеся:

- Больше ничего не требуется. Он сознался.

Рокси рухнула на колени, закрыла лицо руками и, рыдая, запричитала:

- Господи, помилуй меня, грешницу!

Часы пробили двенадцать.

Судья встал. Нового арестанта, в железных наручниках, вывели из зала.