Глава III. "Приключения Гекльберри Финна". Рассказы

У В. И. Ленина есть замечательная характеристика рабства, возросшего на "свободной" американской почве во второй половине XIX века: "Ссылаются на то, что в Америке демократия, что там Белый Дом. Я говорю: свержение рабства было полвека тому назад. Война из-за рабства кончилась в 1865 году. А с тех пор там выросли миллиардеры. Они держат в своем финансовом кулаке всю Америку..."^*

^* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 24, стр. 381.)

К середине 80-х годов становилось все очевиднее, что в рабстве находятся не только негры, но и белые - все трудящиеся Америки, попавшие в кабалу к миллиардерам. Не только к этому времени, но и позднее у Марка Твена не было достаточно ясного понимания экономических и социальных процессов, происходивших в современной ему Америке, но писатель остро ощущал все углублявшийся кризис американской демократии.

В то время, когда создавался роман "Приключения Тома Сойера" и писались очерки "Былые времена на Миссисипи", появился и рассказ "Правдивая история" (1874).

Гоуэлс, поместивший его в редактируемом им журнале "Атлантический ежемесячник", вынужден был выступить на защиту Марка Твена, потому что читателям его "благонамеренного" журнала рассказ не понравился. Гоуэлс писал, что это - "исследование характера, столь же правдивого, как сама жизнь, сильного, нежного и трогательно-патетического"^*.

^* (W. D. Но wells, My Mark Twain, p. 124.)

Прототипом героини твеновского рассказа была реальная "тетушка Корд" - негритянка с фермы близ Эльмайры, уроженка штата Виргиния, дважды проданная в рабство. К названию своего рассказа Марк Твен прибавляет фразу: "в том виде, как я сам слышал его". Писатель сохраняет диалектный язык старухи негритянки, строй ее речи и все содержание ее трагической биографии. Тетушка Рейчел - героиня рассказа - вначале представлена как человек смешливый, живой и беззаботный. Но, задетая предположением, что она "ухитрилась прожить на свете шестьдесят лет и ни разу не испытать горя", Рейчел рассказывает о своей горестной жизни: как на невольничьем рынке были проданы в разные стороны она, ее муж и семеро детей, как она яростно защищала своего младшего сына - маленького Генри ("убью всякого, кто притронется к нему!"), как работорговцы силою оторвали ее от ребенка ("я билась и кричала, рвала на них платье, колотила их своими цепями, а они избивали меня, но я уже не чувствовала ударов...").

В рассказ введен выразительный и многозначительный эпизод: спустя тринадцать лет, в период Гражданской войны, Рейчел случайно встретила своего сына Генри среди солдат армии Линкольна; Генри сражался за свободу негров: находился во "взводе солдат черного полка". Мать пережила огромную радость и гордость, но снова потеряла сына из виду.

Марк Твен вызывает у читателя горячую симпатию к простому человеку - негритянке, которую лишили семьи, детей, сделали ее жизнь пустой. Старая Рейчел представлена в рассказе человеком с богатым духовным миром, она глубоко и остро переживает горе и радость.

Мотивы эти получат более полное раскрытие в образе негра Джима. Между "Правдивой историей" и "Приключениями Гекльберри Финна" есть преемственность; рассказ - прелюдия романа.

Закончив "Приключения Тома Сойера", Марк Твен уже думал о новом романе с теми же героями. Это видно из письма к Гоуэлсу от 15 июля 1875 года. "Я возьму мальчика лет двенадцати, - писал Марк Твен, - пропущу его сквозь жизнь; но не Тома Сойера, он неподходящий для этого характер"^*.

^* ("Mark Twain's Letters", v. I, p. 259.)

В августе 1876 года было уже написано четыреста страниц будущего романа о Геке Финне. Летом 1883 года, после того как была закончена книга "Жизнь на Миссисипи"^*, Марк Твен снова принялся за роман.

^* (В ней Марк Твен сообщает о том, что пишет роман о Геке Финне и что, может быть, окончит его "лет через пять или шесть".)

Главы из нового, ставшего вскоре знаменитым романа - "Приключения Гекльберри Финна" - впервые появились в журнале "Сенчюери Мэгезин" в декабре 1884 года и в январе 1885 года. Вся книга в целом стала достоянием читателя лишь в феврале 1885 года^*.

^* (Роман этот был издан автором в собственной издательской фирме (Уэбстера); в этом же издательстве вышли: "Янки при дворе короля Артура", "Американский претендент" и несколько сборников рассказов.)

О том, насколько политически актуальным, почти злободневным было это произведение, свидетельствует бурная полемика, разгоревшаяся вокруг романа по выходе его в свет. Реакционеры США увидели в свободолюбивом Геке Финне своего заклятого врага. В Конкорде книга была изъята из школьных библиотек - под тем предлогом, что Гек Финн был лжец, скрывал беглого негра и тем самым предназначил себя для ада. Об этом, спустя много лет, Твен будет вспоминать в "Автобиографии", в связи с тем, что через семнадцать лет после появления книги в свет ее выбросили из библиотеки г. Денвера^*.

^* ("Mark Twain's Autobiography", v. II, p. 333.)

Конкорд - "американский Веймар", город аболиционистов Торо и Эмерсона, Конкорд, в 50-х годах строивший тайные убежища для беглых негров, - отверг Гека Финна за сокрытие негра Джима. Библиотечный комитет в Конкорде охарактеризовал книгу Твена как "грубую, непристойную, безвкусную... хлам, годный лишь для трущоб". Конкордские газеты вопили об "антирелигиозности" романа и заявляли, что "дни Твена-юмориста окончились".

Литературный Конкорд, представленный Луизой Олкотт и Селией Токстер^*, встретил роман Твена враждебно. Луиза Олкотт вычеркивала Марка Твена из литературы. "Если мистер Клеменс не может выдумать ничего лучшего, что он мог бы рассказать нашим юношам и девушкам с чистыми помыслами, пусть лучше бросит писать", - высокомерно заявляла эта "признанная" детская писательница^**.

^* (Селия Токстер - буржуазная поэтесса и прозаик; писала еще более мелодраматические и слащавые стихи и рассказы для детей, чем Луиза Олкотт.)

^** (Th. Beer, The Mauve Decade, p. 25.)

Бостонские газеты оценили "Гекльберри Финна" как произведение, "столь же плоское, как и грубое", и предсказывали, что его "никто не будет читать"^*.

^* (Boston Transcript", 1885, March.)

Приговоры конкордских и бостонских газет подхватили реакционные газеты других городов. "Чикаго трибюн" напечатала в марте 1885 года отрицательную рецензию о романе Твена; "Арканзасский путешественник" перепевал оценки восточных критиков и учил Твена хорошему тону. "Последняя книга Твена осуждена за то... что она вульгарна и груба. Времена вульгарного юмора в стране прошли. Было время, когда неприличная шутка могла найти поклонников, но сейчас читательская публика более утонченная. Грубовато-преувеличенный юмор отжил свой век. Юморист будущего должен быть строгим и правдивым"^*.

^* ("Arkansas Traveller", 1885, April.)

Арканзасская газета высокомерно осуждала газету "Столетие", поместившую отрывки из "Гекльберри Финна": "писания Твена не стоят того, чтобы нормальная провинциальная газета отводила бы им место на своих страницах"^*.

^* ("Arkansas Traveller", 1885, April.)

Конкорд и Бостон культивировали выспренность и "изящество", манерность и вычурность, слащавость и дидактизм. Народный юмор изгонялся из этой рафинированной литературы и считался признаком "давно прошедшего варварства". Провинциальные газеты рабски подражали буржуазным литературным законодателям, грубо и прямолинейно отвергая то, что противоречило устанавливающейся "нежной традиции" и декадентской моде.

"Спрингфилдский республиканец" объявил, что все написанное Твеном опасно в моральном и интеллектуальном отношениях. Газета раскрывала истинную причину травли, которой подвергался Марк Твен: "Вся беда в том, что мистер Клеменс (не Твен, а Клеменс - человек с определенными политическими убеждениями. - М. Б.) из тех, кто не имеет уважения к праву собственности"^*.

^* ("The Springfield Republican", 1885, March.)

Вот где "корень зла"! Вот почему Марк Твен создал "вредный", "низкий", "преступный" роман . (эпитеты, употребляемые газетой). Газета припоминала Марку Твену даже такие "грехи" многолетней давности, как речь на обеде по поводу 70-летия Уиттьера.

Действительно, газета "Спрингфилдский республиканец" попадала в точку: "элегантные" декаденты и "изысканные" последователи "нежной традиции" питали полное уважение к собственникам, а Марк Твен и герой его романа Гек Финн - никакого. Вот почему консервативная буржуазная критика травила писателя и отвергала его роман^*.

^* (Роман и поныне изымается из школьных библиотек США. В 1957 г. "Гек Финн" не был включен в списки литературы, рекомендованной для средней и .высшей школ, напечатанные в официальном издании министерства образования - "New York, City Board of Education".)

Положительная оценка, которую дали роману современники Марка Твена, также весьма знаменательна. Наперекор тому, что писалось в консервативных буржуазных газетах, прогрессивный писатель Д. Ч. Гаррис определил сущность "Гекльберри Финна" кратко и многозначительно: "Это - жизнь"^*.

^* ("Critic", 1885, July.)

В письме к Марку Твену по поводу его 50-летия Д. Гаррис называл роман "совершенной книгой" и добавлял: "Мы получили урок честности, справедливости и великодушия"^*.

^* (A. L. Vogelback, The Publacation and Reception of Huckleberry Finn in America, Chicago, 1939, p. 271.)

Роберт Л. Стивенсон - горячий поклонник Марка Твена - писал ему из Англии, что он читал "Гекльберри Финна" четыре раза и "готов начать снова завтра". Положительные отзывы о романе подчеркивали в про изведении его реализм, благородство образа мыслей автора и высокую художественность.

В американском литературоведении "Гекльберри Финн" был оценен должным образом лишь после смерти Марка Твена^*.

^* (Историки литературы и писатели дали справедливую оценку роману Марка Твена - поставили его в один ряд с классическими произведениями, определив тем самым место Марка Твена в истории мировой литературы. Так, например, Джон Мейси в 1913 г. назвал роман "образцом нового реализма, оригинального, глубокого, широкого" (John Macy, The Spirit of American Literature, p. 259). Брандер Мэтьюз в предисловии к собранию сочинений Марка Твена писал, что "Гекльберри Финн" - книга, которой наслаждаешься... изумительно точный портрет целой цивилизации" (Предисловие к Mark Twain, The Complete Works, v. 20, p. XXII). Немецкий литературовед Берлитц говорил, что содержанием романа является широкое обозрение жизни с философскими мыслями автора о ней (M. D. Berlitz, English Literature with Extracts and Exerciss). Американский писатель Уолдо Фрэнк в книге "Our America" сравнивал "Гекльберри Финна" с произведениями Чосера, Рабле, Сервантеса и говорил, что путешествие Гека на плоту-символический образ: река жизни - и человек в ней. Лишь Карл Ван Дорен, принижая достоинства произведения, заявил в 1940 г., что в "Гекльберри Финне" фактически нет проблемы" (C. Van Doren, The American Novel; 1789-1939, p. 151).)

Действие в романе отнесено в недавнее прошлое - в 50-е годы; но своей проблематикой это произведение связано с американской действительностью последних десятилетий XIX века.

Марк Твен рассказывает историю жизни типичного американского мальчика из народа; делает его воплощением независимости, свободолюбия, правдивости в самом широком смысле этого слова, справедливости и сердечной доброты - той высокой человечности, которая живет в сердце каждого простого честного человека, хотя и не всегда получает свое выражение.

Образ Гека Финна не может быть понят до конца, многое в его характере и поведении останется необъяснимым, если не принять во внимание тот "воздух", в котором находится литературный герой.

История аболиционистского движения и Гражданской войны 1861-1865 годов учит тому, как благотворен был союз белых и негров в борьбе против рабовладельцев. Именно он обусловил победу революционных сил в период Гражданской войны. Твен знает это. Недаром он изобразил молодого негра Генри в рассказе "Правдивая история" в качестве солдата "черного полка" в армии Линкольна.

"Одна из моих теорий, - писал Марк Твен позже, в апреле месяце 1901 года, в письме к Рею Дж. Фридману, - состоит в том, что сердца людей одинаковы на всем свете, независимо от цвета кожи"^*.

^* (Из книги: Ph. S. Foner, Mark Twain: Social Critic, N. Y. 1958. p. 182.)

В романе Твен описывает трогательную и верную дружбу белого мальчика и взрослого негра; восхищается глубоко человеческими качествами обоих, проявившимися в борьбе за свободу. Писатель ратует за их права, требует к ним - беглому негру и отверженному буржуазным обществом мальчику-бродяге - уважения. Дружба Гека Финна и негра Джима предстает как прообраз того исторического союза белых и негров, который дал свои плоды в годы Гражданской войны и может дать их в будущем.

Обращение к прошлому в романе Твена имеет глубокое социальное обоснование. Это становится более ясным, если иметь в виду все то, что сказано было Марком Твеном о современном ему Юге в "Жизни на Миссисипи", за год до появления романа.

Таким образом, время действия в романе - вопрос принципиального характера. В нем описываются 50-е годы (нет еще Гражданской войны, но уже развито аболиционистское движение). Повествование же ведется таким образом, что чувствуются оценки, характеризующие сознание человека 80-х годов, пережившего и войну 1861 -1865 годов, и разочарования послевоенного времени, наблюдавшего рост ку-клукс-клановских организаций, идей расовой дискриминации и т. д.

Реалистические картины жизни рабовладельческого Юга в недавнем прошлом, изображенные в романе "Приключения Гекльберри Финна", рождали аналогии с жизнью южных штатов середины 80-х годов: пережитки рабовладельческого уклада живучи и сильны, а рабство стало более всеобъемлющей социальной формой.

Роман заставлял думать и осмысливать закономерности общего хода истории США, указывал на явления, ведущие к разложению буржуазной демократии.

Объективное содержание произведения говорило о том, что американскому народу враждебен общественный уклад Америки собственников - владельцев золота и человеческих жизней.

В героях Твена - Геке Финне и негре Джиме - против рабства и кабальных форм "цивилизации" бунтует не только разум, но и все их человеческие чувства. Так, например, оба - Гек и Джим - питают ненависть и презрение к отвратительному подобию мира стяжателей, эгоистов и рабовладельцев - к "королю" и "герцогу", двум мошенникам, бесцеремонно вторгшимся на их плот.

Два эти гротескно-сатирические образа имеют в романе весьма важные функции. Их пребывание на плоту - та капля дегтя в бочке меда, которая превращает идиллическую речную жизнь Гека и Джима в непрекращающуюся далее ожесточенную борьбу героев романа с ненавистным им миром хищников. Разрушая мошеннические замыслы двух авантюристов, Гек Финн приобретает жизненный опыт, становится отважнее, смелее. В этой борьбе формируется его характер; неосознанная симпатия к Джиму - "хорошему негру" - превращается в сознательное решение защищать его до конца, даже если придется из-за этого попасть в ад.

Здесь Твен пользуется одним из основных законов построения реалистического художественного произведения: идея только тогда впечатляюще может подействовать на сознание читателя, когда она найдена героем в результате его жизненного опыта.

Методы типизации, которыми пользуется Марк Твен при создании характера Гека Финна - положительного героя романа, - лучше всего выявляются при анализе эволюции этого образа и композиционных противопоставлений ему.

В конце романа "Приключения Тома Сойера" Гек порывает с "приличною" жизнью. "Во всем такая гнусная аккуратность, что никакому человеку не вытерпеть", - говорит он Тому, объясняя причину своего побега от вдовы Дуглас.

Устами своего героя Твен определяет образ жизни буржуазного общества как античеловеческий, противоестественный. Напрасно Том Сойер убеждает Гека Финна потерпеть, ведь "у всех то же самое". Геку "это невтерпеж. Прямо смерть - быть связанным по рукам и ногам".

Гек Финн органически не выносит жизни "цивилизованного" общества, сознательно не желает с ним мириться ("не хочу быть богатым, не желаю жить в гнусных и душных домах"). Он вольнолюбив не только по склонностям и привычкам, но и по твердому убеждению. Его отношение к окружающему миру является для Твена критерием "естественности".

Несомненно, реальная жизнь США - страны с неподеленными еще, свободными землями, которые манили и сулили вольную жизнь, и с другой стороны - с устойчивыми рабовладельческими традициями, - лишь и могла породить такое страстное и неукротимое свободолюбие, какое заложено в характере Гека Финна.

Марка Твена иногда сравнивают с Торо^*. На самом деле между двумя писателями больше различия, чем сходства. Герой "Уолдена" бежит от "цивилизованного" общества, чтобы "не сидеть у другого человека на шее" и собственноручно добывать себе средства пропитания. Это благородный, романтически настроенный индивидуалист, который уходит от "грязного" мира, не желая принять его принципы.

^* (См. E. M. Branch, The Literary Apprenticeship of Mark Twain, p. 202.)

У Гека Финна иной душевный строй. Он гораздо ближе к лирическому герою поэзии Уолта Уитмена, нежели к герою Торо. Уитмен, воспевающий в "Листьях травы" простую жизнь, неиспорченное буржуазной цивилизацией человеческое сердце, ставит своего героя в ситуацию, сходную с той, которая описана в "Приключениях Гекльберри Финна":

 Беглый раб забежал ко мне во двор... 
 Я вышел к нему, он сидел на бревне; я ввел его в дом, 
                                          и успокоил его, 
 И принес воды, и наполнил лохань, чтобы он вымыл 
                вспотевшее тело и покрытые ранами ноги... 
 Он жил со мною неделю, отдохнул и ушел на север. 
 Я сажал его за стол рядом с собою, а кремневое ружье мое 
                                             было в углу*.

^* (Уолт Уитмен, Избранное, стр. 54.)

Эти мужественные строчки могли бы быть эпиграфом к роману Марка Твена "Приключения Гекльберри Финна".

Большая отвага и смелость должны были жить в сердце Марка Твена, чтобы через голову буржуазной Америки - с судом Линча, с ку-клукс-кланом, с узаконенной системой ежечасных издевательств над негритянским населением - говорить с американским народом о необходимости человеческого отношения к неграм и защите их элементарнейших прав.

В "Томе Сойере" Гек Финн борется за свободу для себя, как за самое необходимейшее условие человеческого существования. Лишь на этой стадии Гек Финн отдаленно может напоминать руссоистского героя Торо. "Мне нравится лес, эта река и эти бочки, - здесь я и останусь", - говорит Гек Финн в конце романа "Том Сойер". .Можно указать и на такие совпадения: герой Твена - Гек, попадая в жадный торгашеский мир, испытывает желание поскорее выбраться из него - к "себе", на плот. Такие же чувства испытывает герой "Уолдена", когда, покинув лес, пробирается по задворкам и пустырям селения, избегая общения с "городом деловых, занятых людей", стремясь поскорее снова скрыться в уолденских лесах.

В "Приключениях Гекльберри Финна" образ Гека раскрывается намного глубже и разностороннее, чем в "Томе Сойере". Гек Финн теперь подобен герою Уитмена, который сажал беглого негра за стол рядом с собой, "а кремневое ружье... было в углу".

В первых же главах романа Гек Финн становится деятельным участником социального конфликта: он защитник и укрыватель беглого раба. Тем самым он восстает против "цивилизованного" общества, узаконившего рабство негров. Он спасает Джима от своры злобных работорговцев, хотя при этом рискует потерять собственную свободу: если бы обнаружилось, что Гек укрывает беглого негра, его самого ждала бы тюрьма. Подчеркивая, что потребность борьбы за свободу Джима, которая требует сметливости и отваги Гека, так же органично присуща ему, как и ненависть ко всему, что стесняет его собственную свободу, автор расширяет само понятие свободолюбия: свободолюбие - это не только ненависть к ханжам, эгоистам, рабам золота, религии, традициям, лжи, но и стремление бороться за социальную справедливость.

Гек помогает Джиму получить свободу потому, что сам не выдержал бы никакой неволи.

Понятия "справедливо" или "несправедливо" для Гека не абстрактные истины, вызубренные в воскресной школе, а пережитое и выстраданное. Однако только ли это - положительное - типично в поведении Гека Финна?

Писатель ни на минуту не отрывает своего героя от среды, его взрастившей. И в то же время держит его все время в состоянии борьбы с предрассудками этой среды. Это диалектическое противоречие лежит в основе многих комических сцен, когда Гек думает об одном (даже "приходит к решению", "дает слово"), а делает другое, причем это действие всегда подсказано жизненной необходимостью и добрым сердцем Гека Финна.

Гек Финн вырос на Юге, где рабовладение накладывало свою печать на мышление любого белого человека. Негры - не люди, они только собственность. Мальчик долго и с превеликим трудом продирается сквозь чащу рабовладельческих предрассудков - социальных и религиозных, - пока окончательно не решает остаться верным Джиму. Твен юмористически описывает "сокрушения" Гека по поводу того, что он не умеет "поступать по-правильному" ("обокрал" "бедную старуху Уотсон", когда помог Джиму сбежать от своей хозяйки).

Юмор Твена - один из приемов раскрытия типического в характере Гекльберри Финна: "законы", "нормы", "правила" "цивилизованного" общества Гек проверяет собственной жизненной практикой и лишь тогда принимает их или отвергает. Так, например, ходить в школу и читать книжки Гек Финн привык и с этой "нормой" сжился, своими познаниями даже начал немного гордиться. Но считать богатство, золото целью и смыслом жизни он не может. Чтобы- отец не мучил его своими вымогательствами, чтобы богатство не заставляло его жить "приличной" и ненавистной жизнью, Гек Финн с легким сердцем отдает свою половину клада судье, а когда во время странствований ему попадает в руки мешок с золотом, он возвращает его законным владельцам - обманутым авантюристами молодым девушкам.

Характерно одно письмо Марка Твена, написанное в период подготовки романа к печати, 24 мая 1884 года. Адресовано оно издателю Чарльзу Уэбстеру; в нем Твен выражает свое возмущение плохими иллюстрациями к "Геку Финну".

"Все лица безобразны... как правило (хотя и не всегда), люди на картинках кажутся отталкивающими и отвратительными"^*.

^* (S. С h. Webster, Mark Twain, Business Man, Boston, 1946, p. 255.)

Особенно недоволен был Твен рисунком для обложки книги, где лицо Гека Финна выглядело "безобразным, болезненно-искаженным". Марк Твен пишет: "Гек Финн чрезвычайно добросердечный мальчик и должен иметь красивое, очень красивое лицо"^*.

^* (S. С h. Webster, Mark Twain, Business Man, Boston, 1946, p. 256.)

Эстетические суждения Марка Твена - человек прекрасен, если чист и добр сердцем - многое объясняют в построении образа Гекльберри Финна. Марк Твен может заставлять своего героя хитрить, сочинять на каждом шагу небылицы, увиливать, изворачиваться с помощью невинного вранья - и тем не менее оставлять душевный строй Гека Финна чистым, ясным, гармоничным. Гек добр, простодушен, бескорыстен, самоотвержен, великодушен. Это видят все люди, соприкасающиеся с ним. Недаром Гек располагает к себе сердца мальчиков Сент-Питерсберга, слуг-негров, членов семьи Грэнджерфордов, девушек-сирот семьи Уилксов, всех обитателей фермы Фелпсов.

Гек любит людей, готов им всегда прийти на помощь. Чтобы оттенить высокую человечность Гека Финна, Марк Твен противопоставляет ему Тома Сойера - мальчика из "приличного" дома, который никоим образом не мог бы пойти на такое нарушение законов рабовладельческого мира, как сокрытие беглого негра.

Гек Финн живо, глубоко и от всего сердца сочувствует Джиму, готов подвергнуть себя любой опасности, лишь бы доставить рабу счастье свободы.

"Пусть меня ругают паршивым аболиционистом и презирают за то, что я не донес, но мне все равно", - говорит Гек Джиму.

Том Сойер знает о том, что благочестивая мисс Уотсон, перед смертью раскаявшись, освободила Джима, но затевает с Джимом сложную игру в "освобождение" с соблюдением всего "ритуала" детективных книжек.

Гек борется за суть (за свободу для Джима). Том ищет повода для игры и самолюбования; он копирует книжные приключения, поступки книжных героев и игнорирует чувства и стремления своих живых, реальных друзей. Поведение Тома Сойера в конце романа - это не только литературная пародия, это нечто большее. Марк Твен создает карикатуру на фразерство, пустозвонство, показной шум.

Фанфаронство Тома Сойера в романе тем яснее обозначено автором, что наивный, но глубоко благородный Джим платит играющему Тому за "освобождение" поистине огромной человеческой любовью, преданностью: он выходит из укрытия (готов возвратиться в рабство) ради того, чтобы доктор мог помочь раненому Тому.

Противопоставление образов Гека и Тома Марк Твен заканчивает такими характерными деталями: Гек бурно радуется тому, что Джим проявил высочайшую степень человеколюбия и благородства - такую, на какую способен не всякий белый человек.

Том Сойер поступает так, как и полагается мальчику из "приличной" семьи: он дарит Джиму сорок долларов, оплатив, таким образом, его участие в игре.

Все это - противопоставления, детали, противоречия - дает ту полноту конкретной характеристики, которая является одной из особенностей реалистического метода Марка Твена.

Образ негра Джима в романе - выражение высокого художественного мастерства Твена-реалиста.

Предшествующая Твену американская прогрессивная литература много раз разрабатывала тему: рабство негров - позор нации. Ричард Хильдрет (1807-1865) в своем романе "Белый раб", обращаясь к неграм, писал: "Будьте мужественны, разбейте ваши оковы!" В гневной и патетической поэзии Уитмена звучат страстные ноты протеста против рабства. Этой теме посвящена богатейшая поэзия аболиционистов, лучшие стихи Лонгфелло, Эмерсона, Уиттьера, знаменитые романы Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома" и "Дред". У Джо Гарриса, современника Твена, есть рассказ "Верный Дейв" - о беглом негре, который целые годы жил в лесу; его пугались женщины и дети, на самом же деле он был великодушнейшим человеком, способным на самопожертвование.

С другой стороны, на Юге США начиная с 50-х годов появились десятки романов, повестей и публицистических статей, авторы которых злобно клеветали на негров и индейцев, как на "низшую расу", "на скопище всяких пороков"; утверждали "спасительность" рабства, превозносили "добрых" и "честных" рабовладельцев.

Марк Твен наследует лучшие реалистические традиции своих предшественников - прогрессивных писателей.

Своего героя он ставит в условия, типичные для 50-х годов на Юге США.

"Американские негры никогда не давали миру забыть о том, что они угнетены и порабощены, - пишет современный прогрессивный американский публицист и историк Герберт Аптекер. - Где было возможно, они покупали себе свободу, они кончали самоубийством, они отрубали себе пальцы и руки, они отказывались работать, обрекая себя на пытки. Они скрывались в болотах, собирались группами и начинали вооруженную борьбу; они бежали туда, где ждала их желанная свобода"^*.

^* (Herbert Aptheker, Essays in the History of the American Negro, N. Y. 1945, p. 203.)

Негр Джим из романа Твена - один из тех, кто готов скрываться под землею, под водой, отсиживаться на пустынном острове, голодать - и всем сердцем стремиться к свободе.

Джим тоскует и страдает по оставленной в неволе семье, но упорно и настойчиво пробирается в свободные штаты. Моральная стойкость Джима - одно из типичных качеств его характера. Марк Твен сконденсировал в ней ту несокрушимую нравственную силу негритянского народа, опираясь на которую и с помощью которой войска Линкольна одержали победу над рабовладельцами в Гражданской войне, какой и поныне характеризуется борьба негров за свои права.

Твен настойчиво подчеркивает право Джима на свободу. Джим - человек с благородной душой и великодушным сердцем. Выражая свои симпатии к преследуемым неграм, зная заранее, что его точка зрения породит нападки, Твен иронизировал над реакционерами: "Джим любил свою семью не менее, чем белые люди любят свою; это, пожалуй, покажется неестественным, но я убежден, что это так". Рабство не убило в Джиме лучших человеческих качеств, не погасило красоты его духовной жизни.

Джим бескорыстно предан Геку - не как раб господину, а как товарищ товарищу. В Геке он видит особенного человека: белого, который помогает ему искать землю свободы. Скитальческая жизнь, во время которой Гек показал себя преданным другом, привязала сердце Джима к мальчику. Джим готов пожертвовать для Гека и его друга Тома самым дорогим - мечтой о свободе. Когда сумасбродного Тома в суматохе, им же самим вызванной, ранят в ногу, беглый негр, не задумываясь, заявляет: "Я не двинусь отсюда, пока не будет доктора, хотя бы пришлось ждать сорок лет".

Автор считает недостаточным просто рассказать столь красноречивый эпизод. Он заостряет ситуацию, вкладывает в уста негра слова, из которых видно, что Джим действует не под влиянием минутной вспышки великодушия; он поступает совершенно обдуманно. Негр платит белому мальчику сторицей за ту заботу, какую Гек проявил по отношению к нему. Убеждая Тома, несмотря на погоню, позвать доктора, Джим говорит: "Если бы это Тома освободили на волю, а кому-нибудь из его товарищей всадили пулю в ногу, - разве сказал бы он: "Продолжайте дело, спасайте меня, не заботьтесь о докторе, чтобы спасти раненого". Похоже это на мастера Тома Сойера? Так почему же Джиму поступать иначе?"

В последней фразе Твен выделяет слово "Джим" даже графически, подчеркивая, что негр и чувствует и поступает так же благородно, как думал, поступал бы на его месте всякий хороший белый человек.

Джим обладает чувством человеческого достоинства, которое сохранил даже в приниженном положении раба. Особенно ярко проявляется оно в сцене злой шутки, которую Гек сыграл с обожающим его Джимом. Мальчик уверил негра, что ночная катастрофа на плоту ему просто приснилась. Простосердечный негр поверил; тогда довольный проделкой Гек-дает понять старику, что тот одурачен, Джим долго, пристально, без улыбки смотрит на шутника, потом говорит:

"Когда старый Джим измучился от тяжелой работы и решил, что ты умер, его охватило отчаяние, и он с горя заснул. Ему было все равно, что с ним будет! А когда Джим проснулся и увидел Гека целым и невредимым, горячие слезы потекли у него из глаз, и Джим хотел целовать твои ноги, так Джим был счастлив и рад. А ты, Гек, только и думал, как бы посмеяться над бедным старым Джимом, одурачить его, обмануть".

Гека этот упрек глубоко взволновал.

"Мне до того было стыдно, - рассказывает Гек, - что я сам готов был целовать его ноги, только бы доказать ему мое раскаяние".

Здесь речь идет уже не о равенстве негра с белым, а о духовном превосходстве первого: Джим учит Гека человечности. Что касается фразы о том, что Гек готов был целовать ноги негра, признавая его благородство, то одна она делала Марка Твена заклятым врагом всех реакционеров Америки, проповедующих и насаждающих расизм.

Патетическое в образе Джима - это ведущее и существенное, но не все. Твен не мог оторвать своего героя от тех влияний, которые формировали его характер и сознание. Не только все высокое и прекрасное, но и все наивное и смешное в образе Джима типично.

Сознание белого и негра формируют одни и те же условия жизни. Бездомный Гек Финн и негр Джим стоят на одинаковом уровне развития: оба невежественны, как и большинство населения Америки. Оба они верят в "проклятые" свойства змеиной шкуры: достаточно к ней прикоснуться, как не одно, а целая уйма несчастий постигнет человека. Из-за змеиной шкуры плот разбило, из-за нее свободный Каир, о котором так страстно мечтал Джим, проплыли в тумане. Если Джим верит в свой оракул - волосяной шар, то Гек твердо знает, что сгоревший в пламени паук предвещает ужасную беду; если у Джима имеется поверье, что пчелы никогда не кусают дураков, то у Гека есть тоже твердое убеждение относительно опрокинутой солонки - добра не жди.

Твен показывает, что не черный цвет кожи определяет то, что Джиму свойственны глупые и смешные предрассудки, а общественная система, поставившая его в положение раба, лишившая права на образование.

Скорее горько, чем иронически, звучит рассказ Твена о том, что и Джим, подобно белым Селлерсам, мечтает о возможности стать богатым, а также рассказ самого Джима о негре-"банкире", который обобрал всех окрестных негров, а потом "сказал, что банк лопнул и никто не получит ни гроша".

Пользуясь различными средствами художественного воздействия, перемежая трагическое с комическим, Твен утверждает: негры - люди. Они, как и белые, любят своих близких и друзей, ненавидят, борются, отчаиваются, надеются, подвержены тому же растлевающему влиянию высших классов, бесправны так же, как и многие их белые собратья, и - что самое главное - сохраняют страстное стремление к свободе.

Именно эта органически присущая Джиму жажда свободы делает его подлинным другом и единомышленником Гека Финна.

Художественные образы Гека Финна и негра Джима взаимно дополняют друг друга, подчеркивают общность борьбы двух обездоленных, общность их симпатий, антипатий, надежд и чаяний. Без нарочитой тенденциозности Марк Твен подводит читателя к важному общественно-политическому суждению: союз бедняков - белых и негров - залог успеха в борьбе с общественной системой США, порабощающей человека.

В романе "Приключения Гекльберри Финна" эта идея представлена художественно; в "Янки при дворе короля Артура" она снова появится - уже точно сформулированная.

Ни Гек, ни Джим не представляют собою индивидуалистов, отстаивающих личную свободу. Оба они - морально и духовно - члены небольшого коллектива, ради которого готовы пожертвовать самым дорогим. В их характерах писатель тщательно подчеркнул эту важную черту, создал реалистическое произведение, глубоко отличающееся от романтических попыток представителей мелкобуржуазного индивидуализма опоэтизировать "бунт одинокой личности".

Автор не случайно сделал Гека Финна только подростком, а его единственным оружием - лишь хитрость и изворотливость. Характер и образ мыслей Гека Финна таков, что, сделавшись взрослым человеком, он должен стать борцом, активно приняться за переустройство жизни. Однако сам писатель, яростно ненавидя любые формы насилия и рабства и сочувствуя борьбе народных масс, не видел реальных перспектив этой борьбы.

Поэтому он и не смог продолжить жизнь своего героя, не нарушив целостности его характера и логики развития художественного образа.

Но Твен, видимо, долго не расставался с мыслью написать книгу о взрослом Геке Финне. В дневниковых записях февраля 1891 года есть такие трагические и выразительные строчки:

"Гек возвращается домой. Бог знает откуда. Ему 60 лет, спятил с ума. Воображает, что он все еще мальчишка, ищет в толпе Тома, Бекки и других. Из долгих блужданий приходит Том. Находит Гека. Вспоминают старое время. Жизнь оказалась неудачной. Все, что они любили, все, что считали прекрасным, - ничего этого уже нет. Умирают"^*.

^* ("Mark Twain's Notebook", p. 212.)

Это, несомненно, был художественный замысел^*. Но он остался неосуществленным. Такого пессимистического романа Твен не написал, хотя жил и творил еще около двадцати лет. И это говорит о многом: горечь жизненных разочарований не лишала Твена веры в будущее, он не мог сделать своего жизнелюбивого, свободолюбивого Гека Финна героем сентиментально-элегического произведения.

^* (В этой записи нет ничего от реальных судеб прототипов романа. Том Блэнкеншип (прототип Гека Финна) стал судьей на Западе и спокойно дожил до старости; с Джоном Бриггсом и Сойером Спиви (прототипы Тома Сойера) писатель встречался в 1902 году, вспоминал юность; оба приятеля Твена прожили благополучную жизнь.)

Источником душевного здоровья человека, фактором, формирующим его эстетические представления, Марк Твен делает природу.

Гек Финн, вырвавшийся из оков "цивилизации", глядит на широкие дали берегов Миссисипи, слушает поразительно чистые звуки на ночной реке, любуется небом ("небо кажется таким глубоким, когда лежишь на спине в лунную ночь; я этого никогда раньше не замечал"). Все его ощущения говорят о счастье; он переполнен сознанием своей свободы: "Я лежал, отдыхая на славу, покуривал трубку и глядел в небо...", "мне было страсть как хорошо..."; "я нашел удобное местечко в листве, уселся там на древесный ствол... и чувствовал себя прекрасно".

Река, лес, вся природа раздвигают горизонты для Гека, обостряют его чувства, открывают красоту, которую он "раньше не замечал". Понятие "свобода" получает у Твена такое конкретное эмоциональное наполнение, что превращается в чувственно-осязаемый образ^*. Без картин природы, отличающихся прозрачной ясностью, яркостью красок, разнообразием оттенков, в романе не были бы ощутимы поэтические мотивы шири, вольности, душевной полноты - всего того, из чего для Гека Финна складывается понятие "свобода".

^* (О том, как глубоко и остро умел чувствовать красоту природы сам Марк Твен, свидетельствует эпизод, который передает дочь Твена, Клара Клеменс. Она видела слезы на глазах отца, когда он стоял однажды в лесу, одетом в белоснежный зимний убор.)

А. М. Горький назвал реализм XIX века "критицизмом, выраженным в образной форме"^*. Образ природы в романе Марка Твена служит еще одной цели: он необходим, чтобы оттенить скудость, духовное убожество и беспоэтичность жизни стяжателей, хищников, работорговцев. Характерно, например, то обстоятельство, что в пейзаж реки "вписаны" только Гек и Джим; ни "король", ни "герцог", находящиеся на плоту, ни разу не даны автором в каком-либо контакте с окружающей их природой. Они чужеродны ей так же, как и она им. Для Гека плот - "родной дом", для "короля" - "этот проклятый плот". Хотя "не так уж плохо, что мы попали сюда, - вдоволь еды и никакого дела",- признается "король".

^* (Письма М. Горького, "Знамя", 1954, № 11, стр. 136.)

Путешествие Гека и Джима по реке Миссисипи дает возможность автору представить широкую панораму жизни на юге страны: застойную жизнь провинции, убожество городов и фермерских хозяйств (ферма Фелпса характеризуется как "захудалая хлопковая плантация"), алчность собственников, их моральную низость, тупость, кровавые преступления.

Одним из наиболее трагических и выразительных эпизодов в романе является убийство беспомощного старика Богса. Боге - "самый добродушный пьяный дурак в Арканзасе" - имел несчастье задеть самолюбие богатого и влиятельного джентльмена. Боге застрелен среди бела дня на глазах у огромной толпы. Убийца - полковник Шерборн, - уверенный в своей полной безнаказанности, спокойно уходит с презрительной миной, а толпа растерянно теснится вокруг убитого. Тупой, давящий ужас этой кровавой сцены Марк Твен передает одной, почти символической деталью: на грудь умирающего хрипящего старика положили тяжелую библию - как раз на то место, куда вошла пуля убийцы. Оправившись, толпа угрожает Шерборну, но он, издеваясь, разгоняет ее.

Эти страницы романа написаны мастерски. О них с восторгом отзывается Теодор Драйзер. В своей статье "Два Марка Твена" он пишет о "суровой, беспристрастной, правдивой картине, где показан мужественный человек, противостоящий безрассудной, обезумевшей толпе. Эта сцена могла бы быть написана и Бальзаком, и Толстым, и Салтыковым"^*. Но Драйзер игнорирует главный смысл описанных Твеном событий.. Шерборн такой же линчеватель, как и те, против кого он обороняется. Марк Твен - художник: он показывает и обобщает.

^* (Т. Драйзер, Собр. соч., т. 11, стр. 590.)

Шерборн, насильник и убийца, трусливая толпа, позволяющая убить безоружного старика, - эти типические образы, выписанные Твеном, характеризуют главнейшую черту жизни США - безграничный буржуазный индивидуализм.

Рабовладельческий Юг представлен в романе средоточием кровавых феодальных пережитков. Описание родовой вражды между семьями Грэнджерфордов и Шефердсонов - надолго запоминающаяся страница истории Америки середины XIX века.

Рассказ об этой кровавой распре передан на языке Гека Финна - полуребенка, плохо разбирающегося в происходящем. Его наивная речь еще больше оттеняет бесчеловечную, бессмысленную жестокость враждующих родов. Дикий обычай позволяет взрослому человеку преследовать четырнадцатилетнего мальчика и застрелить его, безоружного, в упор; трем дюжим молодцам в течение нескольких часов осаждать старика из "враждебной" семьи; истребить всех мужчин Грэнджерфордов. И все это делается во имя "вражды", причины которой давно забыты самими участниками кровавых побоищ.

Роман Марка Твена нельзя рассматривать изолированно от предшествовавших ему произведений. В очерках "Жизнь на Миссисипи" Твен изобразил Юг как оплот реакционных средневековых пережитков. Обращение к недавнему мрачному прошлому в романе имеет, несомненно, прямое отношение к реальной действительности того времени, когда создавался роман.

Содержание романа - протест Марка Твена против феодальных пережитков, расизма в современном ему американском обществе, особенно в южных штатах, отданных во власть реакционеров.

Этому содержанию подчинены и многочисленные литературные пародии, которыми наполнен роман. Они имеют ту же самую направленность, что и критика литературы и искусства южных штатов 80-х годов, которую дал Марк Твен в "Жизни на Миссисипи".

Писатель показывает, что головы самых простых людей забиты псевдоромантической чепухой. В семье фермера дети имеют такие пышные имена: Томас-Франклин-Бенджамен- Джефферсон-Александр Фелпс, Матильда-Анджелина-Арминта Фелпс.

Настоящим бедствием является повсеместное увлечение "кладбищенской" поэзией и мелодраматической, самого дурного вкуса, живописью. Рисунки и стихи девицы Эмлин Грэнджерфорд - сатирически заостренные пародии Твена на въедливую и неистребимую "романтизацию" жизни.

"Кровавая клятва" "разбойников шайки Тома Сойера", их нападение на "караван испанских купцов и богатых арабов", который оказался приготовительным классом воскресной школы, старая жестяная лампа, изображающая лампу Аладдина, - все это пародийные выпады Марка Твена против засилья детективно-романтической литературы.

Пародийный тон достигается с помощью того, что автор приводит в столкновение нелепые книжные выдумки со здравым смыслом, "романтическое" - с реальным и обыденным. Так, например, Гек Финн предлагает простейший план освобождения Джима, запертого в хижине на задворках фермы Фелпса: отодрать забитое доской окошко лачуги, выпустить Джима, сесть на плот и удрать. Том Сойер недоволен: "не по правилам". В книгах сказано, что в таких случаях нужны: веревочная лестница, запеченная в пироге, дневник, написанный на рубашке чернилами "из ржавчины и слез", подкоп под хижину, свет гнилушек вместо фонаря, надписи вроде: "Здесь разорвалось плененное сердце", высеченные на камне, и гремучая змея в качестве "бессловесного любимца" узника.

Низкопробное чтиво - "духовная пища" среднего американца - не возвышает и не обогащает душу человека, желает сказать Марк Твен, а засоряет и отупляет ее. В лучшем случае в головах людей оказывается такой кавардак, как у Тома Сойера или "герцога", который декламирует "монолог Гамлета", представляющий окрошку из сонетов Шекспира и отдельных фраз, выхваченных из "Макбета", "Гамлета" и "Короля Лира".

Дурной книжности Марк Твен противопоставляет поэзию народных легенд и поверий, представляя их как самобытную черту народной жизни.

"В чем же состоит эта самобытность каждого народа?" - спрашивает В. Г. Белинский в статье "Литературные мечтания". И отвечает: "в особенном, одному ему принадлежащем образе мыслей и взгляде на предметы, в религии, языке... в формах домашней и общественной жизни, причина коих скрывается в верованиях, поверьях и понятиях народа... Они составляют физиономию народа, и без них народ есть образ без лица, мечта, небывалая и несбыточная"^*.

^* (В. Г. Белинский, Поли. собрсоч.,изд. АН СССР, М. 1953, т. I, стр. 35-36.)

Несмотря на юмор, с каким Марк Твен описывает в романе суеверного Джима, Джим - носитель народного поэтического начала.

Разговор Джима и Гека о происхождении звезд - это рождение одной из тех негритянских легенд, которые в изобилии слышал Марк Твен в детстве из уст бродячих негритянских певцов и актеров, которые он сам потом мастерски рассказывал с эстрады, - тех, что сохранили все очарование старинных и негритянских диалектов и в таком виде были собраны Джо Гаррисом в рассказах "дяди Римуса".

Легенды и поверья даются Марком Твеном как специфическая форма духовной культуры негритянского народа, искусственно задержанного в своем развитии.

Они характеризуют поэтические способности народа и в то же время свидетельствуют о его беспросветной темноте и невежестве. В рассуждениях негра Джима о том, что звезды "снесла" луна, в его рассказах о волосяном шаре, путешествиях с ведьмой на спине - смесь фантастики и практицизма. Это сочетание Твен представляет в комическом виде и средствами юмора характеризует типические черты духовного мира негров.

Американское делячество не способствует культурному прогрессу народа, не уничтожает невежество; оно лишь уродует природные поэтические склонности простых людей и придает им комический характер, обобщает Марк Твен.

Белинский справедливо утверждал, что роман возник тогда, когда все гражданские, семейные и вообще человеческие отношения сделались бесконечно многосложными и драматичными, когда жизнь "разбежалась в глубину и ширину".

Все, что было написано Марком Твеном до "Приключений Гекльберри Финна", не имело той проблемной обобщающей силы, которая сказалась в этом романе. Здесь Твен заговорил о главном, что характеризовало историческую эпоху и отражало драматическое многообразие жизни. Роман Твена раскрыл внутренний мир человека, формирующегося в условиях рабовладельческого американского общества, но действующего вопреки законам этого общества. Твен дал поэтическое изображение внутреннего мира человека из народа, нашедшего величайшее счастье в борьбе за свободу другого человека.

Предложение Гека Финна Тому Сойеру, сделанное вблизи фермъг Фелпса, "выкрасть негра из рабства" - наиболее многозначительная и драматическая сцена в романе, воплощающая в лицах, судьбах и характерах типическое в жизни страны.

Даже для Гека Финна, находящегося на самом дне рабовладельческого общества, подобный акг требует гражданского мужества и внутренней борьбы. Субъективно герой романа расценивает свой поступок с точки зрения морали рабовладельцев ("все равно я пропащий"), объективно с его борьбой за свободу для Джима Твен связывает весь пафос романа, показывает тем самым индивидуальное в типическом и делает комичным кодекс общепринятых представлений о "порядочности".

В центре внимания автора оказывается вопрос: есть ли в Америке обетованная земля свободы или это лишь прекрасная мечта?

Марк Твен поэтизирует стремление к свободе; в этом отношении роман - конденсация всего самого высокого и патетического, что жило в народе.

Ради этого он романтизирует образ реки, как символ свободолюбия. Это становится особенно заметным, если сравнить образ Миссисипи у Твена с описанием этой же реки в "Американских заметках" Чарльза Диккенса. Для Диккенса, смотрящего на Миссисипи непредубежденным взором .чужого человека, - это грязная, унылая река, а Каир - гнилое болотистое место ^*.

^* (Ч. Диккенс, Из "Американских заметок", М. 1949, стр. 110-111.)

Но в романе Марка Твена есть одна выразительная и полная значения аллегория: фантастический город Каир - обетованная земля свободы - где-то скрылся за речными туманами, и герои романа, проплыв мимо, не узнали его.

Твен-художник объективен. Он не может показать реальный американский "город свободы". Да еще такой, чтобы и Джим и Гек Финн нашли бы в нем свой идеал.

В романе осталось немало неразвязанных узлов. Писатель не в состоянии их развязать.

Что нашел Гек Финн? Только сердечную привязанность к Джиму. Как дальше сложится его жизнь? Автор не дает на это ни малейшего намека. Как будет жить Джим? Его будущее Марк Твен показал на страницах "Жизни на Миссисипи". Джим может стать кроп-пером, попадет в лапы ростовщиков или монополистов, будет страдать от притеснений, голода, наводнений и куклуксклановцев.

У героев Марка Твена нет будущего. Автор сделал для них все, что было в пределах его воззрений. Чтобы дать другие судьбы своим героям, писателю самому нужно стать иным. Вот почему концовка романа производит впечатление надуманности. Пребывание Гека и Джима на ферме Фелпса не вызывается логикой сюжета. Создается впечатление, будто действие романа, властно увлекавшее читателя в легендарную страну свободы, вдруг остановилось "на всем скаку" и началось топтание на месте. На глазах у читателя происходит метаморфоза: из монументальной эпопеи роман превращается в пародийно-приключенческий. Авантюрность концовки, однако, не случайна.

Реалистический роман, созданный в середине 80-х годов в США, в период ожесточенных классовых боев и обнажившихся непримиримых социальных противоречий, не мог закончиться ни идиллией сбывшихся чаяний и желаний (Марк Твен погрешил бы против реальной действительности), ни превращением героев в последовательных революционных борцов (автор погрешил бы против собственных убеждений). Автор вел героев к свободной, вольной жизни. И дал им свободу только в общении с природой. Свободной жизни в обществе Твен показать не мог, не прибегая к утопии.

Но не будем несправедливы к Твену. Главная задача, которую он поставил перед собою в романе, им выполнена. Он обрисовал человека в его отношении к своему времени, указал на то, что ему враждебно, как сложились его взгляды на окружающий мир и людей; наконец, он изобразил этот мир как художник - поэтически и критически.

Развитие основного социального конфликта постепенно получает у него такую силу, что судьба одного негра и одного бездомного мальчика становится воплощением национального конфликта, - столь типичное для США явление выбрал Марк Твен. Джим на плоту превращается в предмет собственнических вожделений десятков людей, с которыми встречается Гек Финн. Роман заканчивается охотой (облавой) на негра, как на дикого зверя.

Сюжет произведения - то с замедленно развивающимся действием (вялая жизнь Гека, поддавшегося уговорам Тома Сойера и возвратившегося в дом вдовы Дуглас), то со вставными эпическими отступлениями, то в стремительном темпе, с резкими драматическими поворотами - целиком подчинен основной задаче автоpa: показать строго необходимую цепь событий, поступков героев, которые выразили бы существенные черты жизненной коллизии, обрисованной в романе.

Если бы не борьба Гека Финна за Джима, его поиски свободы носили бы романтически-отвлеченный характер. Сокрытие беглого негра делает роман специфически американским, прикрепляет сюжет к определенному времени (середина XIX века), к определенному месту (южные штаты США), к определенному характеру с резко выраженной социальной сущностью.

Идейная задача - поиски свободы - диктовала писателю композицию романа. Роман с таким содержанием требовал широкой картины жизни. Описание путешествия сразу определяло его композиционную структуру, имелась возможность последовательно развернуть картину жизни целой страны и объединить огромный и пестрый фактический материал разнородных впечатлений. Построение романа таково, что почти каждая глава представляет собою приключение, неожиданное событие, стычку^*, причем все время идет чередование комического и трагического.

^* (I и II главы - ночной поход в пещеру, III - игра в разбойники, IV-появление пропавшего отца Гека, V - отец похищает сына, VI - пьяный отец покушается на жизнь Гека, VII -бегство Гека и симуляция убийства, VIII - неожиданная встреча с Джимом, IX - посещение плавучего дома, X - ночная вылазка в город, XI - бегство Гека и Джима с острова, XII - приключения на разбитом пароходе и т. д.)

Роман Твена широк, разбросан, не имеет единого плана; в нем вдруг неожиданно разрастается какая-либо побочная сюжетная линия (мошеннические проделки "герцога" и "короля", столкновения Грэнджерфордов с Шефердсонами).

По сравнению с тщательно построенными романами Гоуэлса или "благопристойными" книжками Луизы Олкотт роман Твена напоминает дикорастущее дерево в подстриженном городском парке. Но, применяя оценку Гете, которую он дал "Вильгельму Мейстеру", роман был сделан "не из одного куска, но все же из одного смысла".

"Гекльберри Финн" - "наивысший подъем в использовании диалектов литературой, наивысший из всех, какие Америка когда-либо имела"^*,- утверждает Пэтти в "Истории американской литературы".

^* (F. L. Pattee, History of American Literature since 1870.)

Уже в "Прыгающей лягушке" и позже в "Закаленных" Твен использовал разговорную интонацию речи простого человека, ввел в свой литературный обиход язык рудокопов Невады, поэтичность народных выражений, непосредственность, грубоватость языка людей Запада.

Твен был первым американским писателем, сознательно ставившим перед собою труднейшую задачу: сохранить в литературном произведении свежесть, оригинальность, поэтичность народной речи, изгнать из литературного языка книжную нарочитость и вымученность.

Большое реалистическое содержание романа требовало от Твена своеобразия в языке. О народной мечте, о свободной жизни Марк Твен должен был рассказать языком американского народа. Он это и сделал, руководимый глубоким сознанием долга писателя.

"Язык нации - явление обширное,- писал Марк Твен в 1882 году,- он не исчерпывается манерой говорить, свойственной образованной горстке людей; язык, служащий достоянием большой необразованной части населения, должен приниматься в соображение"^*.

^* (Mark Twain. The Complete Works, y. 14, p. 409.)

Диалект Гека и язык негра Джима - плод больших лингвистических изысканий Марка Твена. Об этом он сам говорит в предисловии к роману:

"В этой книге употреблено несколько диалектов, а именно: диалект миссурийских негров, особенные формы диалекта лесных местностей северо-запада, обыкновенный провинциальный диалект и его четыре варианта. Все нюансы употреблены не случайно, не предположительно, а потому, что имелось тщательное и заслуживающее доверия личное ознакомление с этими несколькими формами речи".

Свободное и смелое введение просторечья белых и негров в литературу производило в ней целый переворот. Марк Твен оказался родоначальником нового типа литературного американского языка - обогащенного главнейшими диалектными формами, имеющимися в общенародном языке.

Разговорная речь Гека и Джима - это не только бытовой лексикон, это поэзия сказок, легенд и преданий, это язык мечты и сердечных признаний. Фраза точно и гибко воспроизводит интонацию живой разговорной речи. Повествование от первого лица помогает лучше видеть героев, привносит остроту в изображение, сохраняет у читателя ощущение живого разговора с героем. Оно дает автору еще и то преимущество, что душевный мир героя (образ мыслей, чувств, логика поведения) остается все время в центре внимания читателя; события преломляются сквозь психологию рассказчика и предстают в той временной связи, когда они становятся ему известными. Последнее дает возможность усложнять сюжет (делать отступления, оставлять нечто неразгаданным и т. д.). В данном случае эта манера имеет еще одно важное значение: Гек - "простак" - все время оценивает жизнь буржуазного общества с точки зрения простого человека. От этого тускнеет мишура "приличной" жизни, условности кажутся смешными, яснее проступает правда. Достигается такой эффект с помощью создания вокруг героя особой лексической среды. Речь Гека Финна изобилует нарочитыми "прозаизмами" ("низкий" речевой строй), обилием жаргонных и диалектных словечек, пародийным несоответствием между языком и объектом описания (последнее всегда дает комический эффект).

Твен-реалист знает, что в стиле речи действующих лиц отражаются социальные вкусы, уровень культуры, социальная обстановка, драматизм ситуации и многое Другое.

В доме вдовы Дуглас "тихо, как в могиле". Этого достаточно, чтобы понять Гека, возненавидевшего мертвечину и весь уклад богатого "цивилизованного" общества.

Твену не нужно описывать подробно неподвижный, сонный быт арканзасской деревни, достаточно показать, как на ее улице, в черной густой грязи, развалилась огромная свинья с таким довольным видом, "точно она жалованье за это получает" (as if she was on salary).

Культурный уровень "герцога" характеризуется той мешаниной, которую он называет "монологом Гамлета", а "король" раскрывается в одной фразе, когда он представляется: "Ваши глаза взирают в эту самую минуту на несчастного дофина Луя семнадцатого, сына Луя шестнадцатого и Мэри-Антонеты".

Суеверный Гек не может передать драматизм описываемого и страх, который он при этом переживает, без введения в рассказ грома и молнии. Поэтому вспышки молнии освещают разбитый пароход, разрытую могилу Питера Уилиса, потерянный челнок, дорогу в темной ночи и т. д.

Твен изображает комизм и напряженность сцены, когда Гек и Том проползают ночью мимо выслеживающего их Джима и замирают надолго в неудобных позах, одной лишь фразой: у Гека в эти секунды "в одиннадцати местах зачесалось".

Портрет пропойцы отца, находящегося на грани белой горячки, Гек передает такой деталью: кожа на*лице у пьяницы была неестественно бледной, напоминала "рыбье брюхо", так что "смотреть было противно". Этим выражено предельное равнодушие сына к опустившемуся отцу.

Краткие диалоги, реплики героев столь насыщенны, что иногда в одном слове, в одной фразе с предельной простотой и трагичностью раскрывается сущность социального уклада.

Вот сцена разговора между Геком и тетей Салли. Она стоит целых фолиантов исследований о положении негров в Америке.

Гек рассказывает вымышленную историю о том, как на пароходе лопнул котел. Тетя Салли ужасается:

"- Боже милосердный! Кто-нибудь пострадал?

- Нет, м'м! Только одного негра убило (No'm, killed a nigger).

- Ну, это еще слава богу, а бывает, людей убивает (It's lucky, because sometimes people do get hurt)".

Так говорит Гек, который считает Джима своим собратом по жизненным бедам; так говорит тетя Салли, добродушнейшее существо на свете. В этом диалоге выражена общепринятая "мораль" рабовладельческого общества. И несмотря на то, что она оставляет свои следы в сознании Гека Финна, в его языке, - вся жизненная практика отважного мальчика проходит вопреки ей.

Реализм Марка Твена достиг большой глубины и обобщающей силы.

"Приключения Гекльберри Финна" - роман о свободе- стоит в центре всего творчества Марка Твена. Вокруг него - до и после - созданы произведения, в которых Твен показывает, как уродливо складывается жизнь людей, подчинившихся влиянию растлевающей буржуазной среды (Дильворти, Селлерс, Эндрью Ленгдон, Ричардсы и др.).

Утверждая тезис: свобода - необходимейшее условие жизни человека, Твен показывает духовный рост людей, сбросивших с себя цепи духовного и физического рабства.

В романе выявляются новые для Марка Твена принципы типизации. Создавая характеры, автор заставляет их развиваться и проявляться в действии. Это придает роману динамичность, делает его глубоко правдивым произведением.

Во все периоды своего творчества Марк Твен оставался превосходным новеллистом.

Рассказ Марка Твена - чаще всего анекдот, то есть предельно лаконичное, юмористическое столкновение фактов, лежащих в разных плоскостях. Оно порождает неожиданный результат - то, что в классической новелле называется "новеллистическими поворотами"; обычно в нем, как в фокусе, сконцентрирован социальный смысл новеллы.

Рассказы второй половины 70-х и 80-х годов могут быть объединены в три цикла: бытовой и нравоописательный, литературно-пародийный и социально-политический. Границы этих циклов условны, потому что бытовой рассказ Марка Твена легко переходит в социальную сатиру, а сюжет рассказа на социально-политическую тему всегда включает бытовые детали.

В рассказах 70-х годов сохраняется много черт, характерных для народной юморески. "Болтовня гробовщика" (1874) написана на тему о знакомых читателю "веселых затеях" умирающего, который отправляется к праотцам под звуки разудалой песенки "Как ухлопали хорька".

Традиционный образ в народном юморе - простак, столь характерный для раннего творчества Марка Твена, снова возникает в "Разговоре с интервьюером" (1875)^*. Он претерпел изменения: исчезло добродушие, появилась рассчитанная наивность, самоуверенность и дерзость. Теперь простак - виртуоз-горожанин, играющий роль "вежливого идиота" столь артистично, что репортер-собеседник чуть не спятил с ума. Комизм рассказа - нарастание грандиозных нелепостей, которые обрушивает на голову слушателя "учтивый", "искренний" простак. Твен сохраняет излюбленный в народном юморе прием: комическое преподносит в виде ошеломляющих нелепостей. С их помощью простак дает запоминающийся урок назойливому репортеру.

^* (Впервые напечатан в "Lotos Leaves", 1875.)

В "Набросках праздного путешественника" (1878) также чувствуется непосредственная связь юмора Марка Твена с фольклорной традицией. Рассказ представляет собою серию "кладбищенских" анекдотов в духе фронтира. Два старика выбирают места на кладбище для собственных могил; хлопочут при этом, чтобы места были "с видом", чтобы были сухие (а мокреть пусть достается соседу). В "Наброски" входит и замечательный по своей юмористической заостренности "Рассказ больного". Рассказчик и проводник вагона всю долгую зимнюю ночь безуспешно борются с трупным запахом; сначала поливают весь вагон карболовой кислотой, потом жгут перья, сушеные яблоки, листья табака, серу, старые башмаки, тряпки.

"...Предыдущие запахи казались поэзией по сравнению с новыми, но основной превозмогал все - был так же величав, как и раньше. Факт. Все другие, казалось, придавали ему силу. И, боже, как он был богат!"

Рассказчик "навеки потерял здоровье"... из-за запаха куска лимбургского сыра.

Ради этой юмористической гиперболы из рассказа устранены все реалистические детали, отвлекающие внимание читателя. Даны только голые сюжетные факты: смерть друга, необходимость везти его труп к родителям, путаница с ящиками (рассказчику достался вместо гроба с трупом ящик с ружьями), ночное путешествие в закрытом вагоне. Твен не считает нужным сообщить, кто и зачем подсунул в вагон кусок сыра. Ему необходим голый юмористический факт: запах лимбургского сыра сильнее и "могущественнее" трупного запаха.

В бытовых карикатурах Твена много тонкого юмора. Он умеет подметить комические черточки характера, схватить своеобразие языка персонажей, их манеру говорить, передать интонации, лексикон. Особенно хорошо ему удается обыгрывание псевдотрагических ситуаций: "Рассказ больного", "Режьте, братцы, режьте" (1878), серия рассказов о Мак-Вильямсах и др. Два первых рассказа этой серии - "Мак-Вильямсы и круп" (1875) и "Миссис Мак-Вильяме и молния" (1880)-превосходные образцы твеновского бытового юмора.

Писатель проявляет здесь большую наблюдательность и уменье изобразить то, что Н. В. Гоголь называл "дрязгом жизни". Героиня рассказов - "средняя американка". Она - нежная мать и любящая жена. И вместе с тем это тиран семьи, воплощение пошлости, упрямства, претенциозности и эгоизма. Этот характер придает повествованию активность сценического комического действия: миссис Мак-Вильяме - властная самодурка, избалованная, склонная к аффектации и паническим вспышкам - сеет вокруг себя сумятицу и толкает окружающих на глупые поступки.

Для современного социолога - исследователя американских нравов - бытовой юмор Марка Твена является ключом, открывающим внутренний, интимный мир американцев.

По-прежнему среди юмористических приемов Твена главенствующее место занимает комическая гипербола. Она придает "невинному" бытовому материалу нужную для писателя заостренность. Появление ошалевших от суеты и страха Мак-Вильямсов перед соседями производит такой эффект:

"Один за другим люди эти ложились на землю от хохота; двое из них скончались..." Бытовая разговорная метафора смеющегося человека: "ой, умру!" - получает здесь буквальное воплощение. Это юмористическая форма. В ней - оценка. Люди хохочут над обывательской трусостью.

Рассматриваемый период творчества Твена богат литературными пародиями. Они различны по направленности и по форме.

Серия юморесок - "Рассказы о великодушных поступках" (1878)^* - пародия на сентиментально-нравоучительную литературу. Твен считает ее чуть ли не национальным бедствием, расценивает как вреднейшую фальсификацию реальной жизни и ужасается ее живучести. Опасения Твена подтвердились: спустя четверть века в творчестве О. Генри встречаются те же самые объекты литературных пародий, что и у Марка Твена в его "рассказах о великодушных поступках".

^* (Впервые напечатана в "Atlantic Monthly", 1878, May.)

Пародированием назойливой буржуазной дидактической литературы о "мучениях совести", "раскаявшихся грешниках" является и рассказ "Праздник преступлений в Коннектикуте" (1876)^*.

^* (Впервые напечатан в "Atlantic Monthly", 1876, June.)

Рассказчик, имевший на совести восемьсот или девятьсот пороков, убил свою совесть, разорвав ее в кровавые клочья, и стал жить, "не чувствуя угрызений" и "творя преступления пачками".

Сатирические намеки Марка Твена подчеркивают наличие несоответствия между прописными "истинами" буржуазной морали и безнаказанностью тех, кто в этом обществе попирает ее нагло и беззастенчиво.

В своих пародиях Твен продолжает борьбу с "романтизацией" жизни в литературе, начатую им еще в ученические годы. "Любовь Алонзо Фитц Кларенса и Розанны Этельтон" (1878)^*, столь же пышная, как и их имена, расцветает в рассказе Твена... по телефону ("он" находится на севере, "она" - в тропиках). Сила чувства и достижения техники столь велики, что влюбленные и "обвенчаны по телефону".

^* (Впервые напечатана в "Atlantic Monthly", 1876, March.)

Пародия Марка Твена на псевдоученый язык и псевдонауку восходит к литературным традициям начала XIX века, к манере молодого Ирвинга с его комической "Историей Нью-Йорка", в которой имеется уйма "научных" аксессуаров - гипотез, сентенций, цитат, рассуждений, контррассуждений и прочего набора "историографии". "Басни для благонравных мальчиков и девочек" (1875)-превосходные сатирические миниатюры Твена. В них употреблен излюбленный его прием: превращение какой-либо ходовой разговорной метафоры в реальную якобы ситуацию.

Ученые "уперлись в стену". И начались догадки - что это такое, вот эта реальная стена?

Профессор Полевая мышь ("глубокий ум!") держит речь. Стена - "сгущенный пар, образовавшийся вследствие восходящей сырости, дефлогистированныи рефракцией. Несколько эвдиометрических опытов подтвердили бы..." Профессор Болотная черепаха высказал о стене, которая "занимает умы ученых", такие "великие" и "грандиозные" догадки, "столь очевидные", что "многие плакали" от умиленья. Профессор Мокрица глубокомысленно изучил и сравнил "письмена на неизвестном языке", гласившие: "бильярд", "дешевая распродажа", "пиво распивочно".

Соль рассказа в том, что предприимчивый делец Барнум организовал для "дохлых ученых баб из университета" "открытие", назвав его "музеем первобытных орудий". "Музей" давал Барнуму преизрядный доход. Ученые мокрицы получили очевиднейшие доказательства "деятельности" Барнума, но от своих гипотез не отказались. "Профессор Мокрица был и остался их главою..." "Так возникла школа ученых человекологов..."

Сатирический диапазон Твена широк. В "Баснях" он создал не только пародию на язык лжеученых и их псевдонауку, но и показал, как американские бизнесмены извлекают выгоду из этой псевдоучености. "Мокрицы" - тупые, недогадливые, глухие и слепые по отношению к действительной жизни - покорно служат дельцу.

Одним из самых оригинальных и вызывающе дерзких рассказов Марка Твена, которым он задевал всю буржуазную "благонамеренную литературу" с ее чинным "благопристойным" языком, был "1601, или Разговор у камелька во времена королевы Елизаветы" (1880).

В предисловии к парижскому изданию этого рассказа в 1932 году Левис Рут вынужден "доказывать" авторство Твена, потому что семья писателя не признавала этого авторства, опасаясь, что оно наложит тень на респектабельный дом Клеменсов. Рут приводит свидетельство Альберта Пейна, что рассказ был написан Твеном на ферме близ Элмайры в 1876 году, а издан впервые (в количестве 4 экземпляров) в 1880 году^*.

^* (Рассказ "1601" был написан в виде письма к "его преподобию Джо Твичелу". Твен рассказывает в "Записной книжке", что чуть не уморил со смеху "старину" Твичела, когда впервые читал ему "1601". Распространялся рассказ в машинописных рукописях, и стоимость каждого экземпляра достигала 100 долларов. Затем он был издан в Кливленде Джоном Гэем в 4 экз. ("Cleveland edition") и позже - в 50 экз. ("West Point edition"). Последнее время рукопись рассказа принадлежала Теодору Драйзеру.)

Сам автор был доволен написанным, но когда он вздумал послать в журнал этот, по его мнению, "превосходный образец литературного мастерства"^*, то редактор "оскорбился" и ответил, что рассказ нужно держать под спудом, пока автор не умрет, и даже после его смерти появление такого произведения будет гибелью литературной славы писателя. "И этот человек поминает имя Рабле и повторяет: "Если бы мы имели Рабле!" Я думаю, что мог бы ему одного представить!" - негодовал Марк Твен, вспоминая позже стычку с редактором^**.

^* ("Mark Twain's Notebook", p. 153.)

^** (Mark Twain, 1601 or Fireside Conversation in the Time of Queen Elizabeth, Paris, 1932, p. 15.)

Буржуазные литературоведы и до сих пор всячески поносят этот рассказ (Вагенкнехт, Эндрьюс и др.). Вагенкнехт считает, что Марк Твен написал рассказ из озорства, из желания "свергать идолов с трона, стирать их в порошок и танцевать на их прахе"^*. Вагенкнехт почти прав. Но не только озорства ради сочинил Твен этот дерзкий рассказ, а ради твердого убеждения, что писать надо без оглядки на "старую дуру" - "миссис Гренди".

^* (E. Wagenknecht, Mark Twain, The Man and his Work, London, 1935, p. 122.)

"Деликатность - тоска, нудная фальшь, она крадет у литературы две лучшие вещи из всего ей принадлежащего - круг семейных рассказов и "непристойные" истории",- заявлял Марк Твен^*.

^* (E. Wagenknecht, Mark Twain, The Man and his Work, London, 1935, p. 122.)

В "1601" Твен описывает "беседу у огня" при дворе королевы Елизаветы; в разговоре принимают участие: королева, лорд Бэкон, сэр Вальтер Ралей, Шекспир, Бен-Джонсон, шестнадцатилетний Френсис Бомонт, придворные дамы, фрейлины. Рассказ ведет королевский кравчий на средневековом английском языке. Разговор вначале носит эротический характер. Королева вспоминает, что она встречала "старика Рабле", когда ей было пятнадцать лет, сэр Вальтер Ралей рассказывает новеллу Боккаччо о монахе и аббате, подглядывающем в замочную скважину; затем разговор переходит на вопросы религии, потом на поэзию. Шекспир читает отрывки из "Генриха IV"; дается немая сцена между Ралеем и королевой, которая не забыла, что Ралей был когда-то ее любовником. Общество снова начинает судачить о любовных приключениях всех присутствующих - вспоминают, что жена Шекспира, выходя замуж, была беременна, что леди Бильдевотер (из числа присутствующих) имела четырех любовников, что юная леди Елена, находящаяся здесь же, рождена в день материнской свадьбы и т. д. Упоминается имя Сервантеса, Рубенса. Сэр Вальтер Ралей передает эротический рассказ Маргариты Наваррской о старом архиепископе и находчивой девушке, спасшей невинность. На этом беседа заканчивается.

В "1601" Твен бросает вызов буржуазному ханжеству и пресмыкающейся перед ним литературе. Простой, грубый и точный, без тени жеманства и наигранной стыдливости язык эпохи Возрождения представлен Марком Твеном как гибкое, могучее и смелое выражение человеческой мысли и чувства. Это язык философии, религии, поэзии, живописи, любви; на нем могут изъясняться и старцы, и юнцы, короли и поэты.

Описывая беседу елизаветинских времен, Твен полон гневного презрения к языку лицемерной медоточивости, на котором говорила американская буржуазная литература и журналистика^*.

^* (В письме к другу юности Барроу, написанном в том же году, когда и "1601", Твен вышучивает "оригинальную поэзию", которая заполняет столбцы газет: всякие "счастливые дни прошлого", "сладкое и грустное прошлое", "слепую надежду", "увядшие мечты" и прочее ("Mark Twain's Letters", v. I, p. 290).)

Им владеют те же чувства, которые испытывает Гек Финн, когда убегает от "цивилизованного" общества на чердак дома вдовы Дуглас, чтобы "выругаться всласть".

Марк Твен желает утвердить за писателем право на предельно точный литературный язык - такой, когда его не нужно "причесывать до черта", когда явление и слово идентичны друг другу.

"Бессмертный "1601" - как называли рассказ друзья Марка Твена - это образец литературной полемики, задорный вызов писателя канонизированным буржуазным благоприличиям в литературе, крепкий удар по американскому ханжеству.

Цикл рассказов, речей и очерков этого времени на общественно-политические темы занимает значительное место в творчестве Марка Твена. Этот цикл свидетельствует о том, что буржуазные иллюзии в мировоззрении Марка Твена постепенно уступают место антибуржуазным взглядам писателя, беспощадной и гневной ненависти к миру собственников.

"Послеобеденный спич" (1875), произнесенный на собрании американцев, праздновавших день 4 июля в Лондоне, Марк Твен начинает с традиционных славословий "великой и славной стране", родившей Вашингтона и Франклина. Это - сатирическая запевка; дальше все "похвалы" Твена носят уничтожающе ядовитый характер.

Он "славит" армию Соединенных Штатов, которой понадобилось восемь месяцев, чтобы шестьдесят индейцев довести до полного изнеможения: "одержать победу" над ними. Он "горд" тем, "что у нас имеются законодатели, которые продаются по более высоким ценам, чем где бы то ни было на свете". Перечисляя "достоинства своего отечества", сатирик "с восхищением" указывает на железнодорожные компании, которые еще оставляют людей в живых, "хотя могли бы поступить наоборот". Пользуясь приемом нарочитого сатирического преуменьшения, Марк Твен доводит до сведения слушателей цифры: железнодорожные компании "в прошлом году уничтожили только три тысячи семьдесят душ" и "раздавили всего двадцать семь тысяч двести шестьдесят неосторожных и бесполезных зевак". "...Даже самый презренный из нас не посмеет утверждать, что мы имеем суд, настолько изменнический, чтобы применить какую-либо статью закона против железнодорожных компаний",- заканчивает оратор свою сатирическую речь.

В "Послеобеденном спиче" имеются те объекты сатиры, которые станут основными для позднего творчества Марка Твена: задолго до начала эпохи империализма Твен указывал на беспощадно агрессивный характер американской буржуазной политики (истребление индейцев) и на то, что американский суд охраняет интересы капиталистических объединений.

Утопический рассказ 1875 года "Удивительная республика Гондур"^*, находясь в идейной связи с "Позолоченным веком", свидетельствует о дальнейшей эволюции политических взглядов Твена.

^* (Впервые напечатан в "Atlantic Monthly", 1875, October.)

"С тех пор как я научился говорить, я проявляю большой интерес к народу и системе управления", - заявляет Твен в начале рассказа^*.

^* (Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, N. Y. 1919, p. 1.)

И дальше зыражено признание, свидетельствующее о глубоком разочаровании Марка Твена в политических принципах буржуазной демократии. "Нация установила всеобщее избирательное право", - пишет Твен. Но "результат неудовлетворителен"^*.

^* (Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, N. Y. 1919, p. 1.)

Чтобы понять, против чего и кого восставал Твен, нужно обратиться к реальной политической жизни США. В годы после Гражданской войны у власти стояла республиканская партия. Но подъем рабочего и фермерского движения в стране пошатнул положение "республиканцев". Взяточничество, подкупы, хищения государственных средств, спекуляции должностями и служебным положением, обнаруженные во время президентства Гранта, еще более-ослабили правящую партию. К власти рвались лидеры демократической партии, не брезгуя никакими средствами - шантажом, подкупом, угрозами, насилием. Политические "боссы" демократической партии открыто и беззастенчиво покупали голоса темных, неграмотных рабочих, негров-кропперов, иммигрантов, не знающих английского языка. С помощью купленных голосов они проводили на выборные должности своих ставленников, обычно завзятых реакционеров.

В Хартфорде, где жил Твен, было много иммигрантов (главным образом ирландцев) - малоквалифицированных рабочих, которых агенты поставляли на многочисленные хартфордские фабрики.

"Демократы" Хартфорда скупали их голоса, также как и труд, и оказывались победителями во время различных избирательных кампаний. "Республиканцы", стремясь удержать власть, перенимали приемы политической коррупции и часто оказывались в отношении мошеннических сделок впереди "боссов" демократической партии. В письме к Ориону Клеменсу от 27 марта 1875 года Марк Твен пишет об "эре коррупции" в политике как о "национальном явлении", политиков называет "разлагателями" общества и ставит на одну доску и республиканскую и демократическую партии.

В "Удивительной республике Гондур" Марк Твен описывает вымышленную страну, где найден новый принцип избирательного права, который Твен считает справедливым, - давать одному и тому же человеку тем большее количество голосов, чем выше его образование, "хотя бы он не имел никакой собственности", - добавляет Твен^*. Голоса, добытые образованием, Твен называет "бессмертными", в отличие от "смертных" (преходящих), которые он устанавливает для обладателей собственности.

^* (Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, p. 3.)

"Таким образом, образованные являются более привилегированными,- пишет Твен, - и более преуспевающими, чем богатые; образованные люди будут целиком контролировать богатых"^*. Твен возлагает большие надежды на "справедливость, широкие взгляды и гуманность" образованных людей, которые в "республике Гондур" составят "баланс силы" в политике.

^* (Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, p. 3.)

Как бедный человек сможет получить образование, чтобы соперничать с богатым на политической арене, - Твен над этим не задумывается. В его утопии описан сапожник, который был неграмотным, а затем сдал экзамены за высшую школу, астроном, который "не имеет никаких денег, но ужасно образован". "В девяти бессмертных голосах его политический вес!" - патетически восклицает Твен.

С помощью своей системы Твен надеется изгнать "неграмотных и некомпетентных людей" из правительственных учреждений.

В "удивительной республике Гондур" в члены правительства допускаются женщины. В стране учреждено огромное количество школ и "свободных колледжей". Гондур - страна - знания.

Утопия Марка Твена - свидетельство его размышлений и политических исканий. Он болеет за судьбы родины, его не удовлетворяет политическая практика правящих кругов США, превративших всеобщее избирательное право в объект торговли, однако он верит в какой-то идеальный буржуазно-демократический принцип социального устройства и упорно ищет новых его вариантов. Ищет он и общественные силы, которые можно было бы противопоставить "богатым". В своей положительной программе общественных переустройств Твен не выходит за пределы буржуазного либерализма. Но, как показывает дальнейшее творчество, с каждым новым произведением его критика становится более глубокой, последовательной и концентрированной.

В ранний период творчества Твен обращал свое внимание на множество отдельных отрицательных явлений. Теперь все чаще - упорно и настойчиво - Твен бьет в одну и ту же точку.

Мишенью для его сатиры оказываются "хозяева жизни" - их вкусы, поведение, моральный облик, мысли, поступки, дела. Твен запечатлевает частнособственнические вожделения в гиперболизированных типических художественных образах: дельцы его рассказов арендуют кометы, покупают эхо, приобретают климаты "по сходной цене", превращают небеса в филиалы своих контор.

"Рассказ коллекционера" (1876)^* - один из впечатляющих гротесков Марка Твена; в нем осмеяно стремление собственников перевести на язык денег все, что существует в природе.

^* (Впервые напечатан в "Atlantic Monthly", 1878, March.)

В 80-х годах Америка, по словам В. У. Брукса, "превратилась в музей или обширную антикварную лавку"^*. Американские набобы коллекционировали все - начиная от готических замков "с привидениями" и кончая веревками висельников.

^* (V. W. Brooks, New England, p. 331.)

Глэдис Беллами в книге о Марке Твене называет "Рассказ коллекционера" воплощением "гигантской глупости человечества"^*. Человечество здесь ни при чем. Твен создает свою сатиру, типизируя весьма конкретные явления реальной американской жизни.

^* (G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 135.)

В письме к Гоуэлсу Твен указывает, что абсурдный и диковинный случай, описанный им в рассказе, появляется в его произведении не случайно.

"Да, коллекции пещер были оригиналом этого сюжета. Я заменил пещеры эхом, потому что, будучи невидимо и неосязаемо, оно представляет собою еще более абсурдный вид собственности; однако человек действительно может быть владельцем эха и даже продать его - наилучшее эхо, такое как, например, в вилле Симинетти, в двух милях от Милана"^*.

^* (G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 135.)

Сколько сарказма в такой ситуации: дядя рассказчика скупил эхо по всей стране и способствовал образованию "эхового" рынка!

Твен подкапывается под самый фундамент капиталистического общественного устройства: издевается над частной собственностью. Коллекционер, объятый модным пороком богачей, растрачивает на эфемерную коллекцию огромное состояние. Но она остается неполной. Вторая половина самого необыкновенного эха - гора, о которую оно отражается, - оказалась в руках другого неуступчивого коллекционера. Твен рисует курьезнейшую тяжбу двух претендентов на эхо. Судьи ломают головы: что такое эхо - собственность или не собственность? А если собственность, то какая?

"Двое людей считали, что эхо - движимость, так как оно неуловимо для взгляда, неосязаемо, а между тем его можно покупать, продавать и, следовательно, облагать податью; двое других находили, что эхо - недвижимое имущество, потому что оно ясным образом связывается с землей и его нельзя перемещать с места на место. Остальные судьи утверждали, что эхо совсем не собственность". Не будучи в состоянии получить во владение "вторую половину эха", маньяк-коллекционер умирает с горя, оставив своих наследников нищими.

Твен выбирает нарочито необычайный случай для того, чтобы ярче оттенить самое существенное: показать жадность как всепоглощающую страсть, испепеляющую собственника и уничтожающую собственность. Недаром капиталы коллекционера обращены в "звук пустой"; обыгрывание этой метафоры лишь усиливает сатирическую заостренность ситуации, приобретающей трагикомический характер. Твен обобщает: стремление владеть лишает человека разума, самой жизни.

Сквозь призму критического отношения к буржуазной практике и буржуазной "цивилизации" Марк Твен начинает смотреть на настоящее и прошлое США, на деятельность государственных учреждений и отдельных лиц. Везде он видит знакомые черты.

В рассказе "Великая революция в Питкерне" (1879)^* Твен описывает жизнь крошечной английской колонии на одном из островов Тихого океана, где обитают потомки английских матросов. Но вот на остров вторгается американец ("сомнительное приобретение", - комментирует автор) и превращает жизнь людей в ад. Стевлей "расколол на партии" всех - мужчин, женщин и детей, поднял "восстание" из-за цыпленка, перешедшего межу, обложил население непосильными налогами, завел армию и флот и "довел народ по нищеты", но при всем том убеждал людей, что сделал их "нацией из наций": "дал... сильное, сплоченное, централизованное управление".

^* (Впервые напечатан в "Atlantic Monthly", 1879, March.)

Население Питкерна не оценило "благодеяний" Стевлея, свергло его тиранию и "принялось за труд", - говорит автор в конце рассказа. В его сатирическом подтексте сказано очень многое: здесь и осуждение политических интриг США в малых странах^*, характеристика морального облика американцев, превращающих политику в бизнес, наконец - осуждение общественного устройства США, которое навязывается другим странам и народам.

^* (Твен подразумевает Гавайские острова, об аннексировании которых американская печать твердила начиная с 1866 г.)

Рассказ Марка Твена, написанный свыше семидесяти лет тому назад, не потерял своей сатирической силы и поныне.

Мотивы этого рассказа громко зазвучат в позднем творчестве Марка Твена - антиимпериалиста.

В речи "Плимутский камень и отцы-пилигримы" (1881), произнесенной на банкете "Общества Новой Англии" в г. Филадельфии по поводу ежегодных чествований памяти первых пуритан, прибывших в Америку на корабле "Мейфлауэр", Марк Твен делает сатирический обзор истории американской "цивилизации". Он беспощаден к "славному" прошлому Америки.

"Отцы-пилигримы обладали тяжелым нравом, - говорит Твен, - свои интересы они блюли неусыпно, а что касается предков других людей, то тех они просто истребляли".

Твен вспоминает о том, как благочестивые американские пуритане живьем сдирали кожу с индейцев, жгли салемских ведьм, торговали неграми-рабами на Юге. Позорное и кровавое прошлое - объект кичливой гордости современного Твену американского буржуа - писатель представляет в ореоле "свобод", вкладывая в это понятие саркастичекое содержание ("свобода религии - то есть свобода исповедовать религию по... указке"; "политическая свобода - свобода голосовать так, как велит церковь").

Представить рабство свободой, порок и преступление - добродетелью, - буржуа Америки это умели и умеют делать.

"Лицемер? Нет, он был американец",- саркастически определяет Твен^*.

^* (См. книгу: Th. Beer, The Mauve Decade, p. 198.)

В сатирическом рассказе "Об упадке лжи" (1882) Марк Твен предлагает сделать ложь солидной наукой. Рассказу он придает форму доклада, прочитанного на собрании историко-археологического общества. Докладчик разражается панегириком лгунам, искусства которых мир еще не оценил; наука тоже не оказала им помощи. Доклад заканчивается патетическим призывом Твена-сатирика:

"Приучим себя лгать любезно, гуманно и благожелательно, а не обидно, жестоко и злонамеренно, лгать легко и грациозно, а не грубо и неуклюже. Будем лгать прямодушно, открыто, мужественно, с высоко поднятой головой, а не робко, виляя, с малодушной миной человека, который стыдится высокого призвания".

В том же самом году, в подтверждение своему сатирическому выводу, что "ложь как добродетель и принцип вездесуща", Марк Твен создает один из самых оригинальных и выдающихся по злому остроумию рассказов: "Похищение белого слона" (1882).

Ложь и лицемерие выступают здесь в качестве единственного "метода" в деятельности полиции. В рассказе описывается "работа" нью-йоркского сыскного отделения и "знаменитого сыщика" Блента.

Еще будучи журналистом в Виргинии и Сан-Франциско, Твен много и охотно писал о местной полиции, изображая полицейских ленивцами, простофилями, мелкими взяточниками. Прошло полтора десятка лет. Американская полиция не только крепко усвоила гангстерские приемы и повадки, но арсенал своих средств пополнила лицемерием, скрывающим самый наглый обман, ложь и вымогательство.

"Похищение белого слона" - сатира на нравы американской полиции и веселая пародия на развивающийся в США полицейский детективный роман, в котором сыщики и полицейские изображались бесстрашными героями, отважными стражами собственности и спокойствия.

Рассказ построен в нарочито гигантских масштабах. Пропал слон Гассан - такой огромный, что может съесть целый тираж библии в 500 экземпляров (Твен с удовольствием вставляет это сравнение).

Инспектор Блент проявляет изумительную распорядительность: слона выслеживают десять лучших сыщиков; помещение, откуда он пропал, охраняют (?!) тридцать отборных агентов; пятьдесят тысяч фотографий и описаний слона разосланы от Канады до Мексики; шифрованные депеши летят от океана до океана.

"Слоновая история" превращена Твеном в герои-комическую эпопею. Рассеянные по всей стране сыщики шлют телеграммы самого оптимистического (фантастического) содержания: каждый из десяти идет "по следам слона", разрушающего якобы стекольные заводы и газовые конторы, разгоняющего заседания противников трезвости и похоронные процессии.

Выудив у владельца животного сто сорок тысяч на поиски, инспектор Блент вручает ему дохлого слона; слоновья туша успела разложиться в подвалах сыскного отделения, куда слон случайно забрел. Сыщики "выследили" его не по удушающему запаху, а потому, что призвали на помощь ловких уголовников.

Блент шумно - с шампанским и речами - празднует победу "королей сыска" и делит с подручными "с честью заработанные деньги".

Преувеличения, изукрасившие рассказ, подчеркивают огромные масштабы грабежа и лицемерия "славных" полицейских.

Наибольшей обобщающей сатирической силой наделен рассказ "Письмо ангела-хранителя", написанный Марком Твеном около 1887 года, но появившийся в печати спустя почти шестьдесят лет - в 1946 году^*.

^* (Впервые рассказ был опубликован Бернардом Де Вото в "Harper's Magazine", 1946; в отдельном издании рассказ появился в 1952 г. (Mark Twain, Report from Paradise, Harper and Bro. Publ., N. Y. 1952).)

"Письмо ангела-хранителя" - антирелигиозный и антибуржуазный памфлет. Чтобы оценить смелый критицизм Твена, нужно помнить, что Америка, по словам Ф. Энгельса, "без разбора перетащила из Англии целый ворох унаследованной от феодальных времен идеологии"^*. В этом ворохе была и религия, прочно утвердившаяся в Новом Свете. В деле укрепления власти буржуазии в США религия играла первостепенную роль.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XXVII, стр. 589.)

Американский финансово-промышленный магнат Хилл, современник Марка Твена, указывал, что у церкви должны быть определенные функции: она обязана контролировать общественные взгляды, политические действия, моральное состояние рабочих - то есть быть правой рукой промышленника.

"Религиозное ханжество, часто самого дурного характера, чрезвычайно распространено в Америке, особенно в южных штатах, - рассказывает П. А. Тверской- русский, проживший в Америке в конце XIX века свыше десяти лет. - Чем отчаяннее спекулятор, чем красноречивее земельный агент, чем лукавее адвокат - тем более принимает каждый из них внешнего участия в церковных делах, и тем более жертвует он на различные церковные нужды"^*.

^* (П. А. Тверской, Очерки Северо-Американских Соединенных Штатов, СПб. 1895, стр. 23.)

Именно эти типичные, специфически американские черты - сращивание церкви с бизнесом и религиозное ханжество, как наиболее распространенный вид лицемерия,- Марк Твен и изобразил в своем сатирическом рассказе "Письмо ангела-хранителя".

Герою рассказа Твен сохранил имя того реального лица, с которого он списал этот характер. Это был дядя жены писателя Эндрью Ленгдон - крупный угольный промышленник из Буффало. Рассказ представляет собой деловые корреспонденции, которые Эндрью Ленгдону шлет с небес на землю его ангел-хранитель. Ангел - расторопный клерк фирмы господа бога - точно и аккуратно извещает своего патрона о том, какие его тайные моления небо удовлетворяет. Эндрью Ленгдон требует от небес: похолодания, чтобы можно было повысить цены на антрацит; безработицы, чтобы снизить заработную плату на 10%; покарания человека (включая его семью), открывшего в Рочестере конкурирующий склад розничной продажи угля; циклона, который разрушил бы шахты соседа; увеличения прибылей с 28 тысяч в месяц до 45 тысяч. При этом он "жертвует" 10 центов (!) на бедных: Эндрью хочет прослыть щедрым.

Марк Твен саркастически рисует мечты ханжи-"благотворителя". Ангел сообщает, сколько было ликования на небесах по поводу "щедрости" Эндрью Ленгдона. "Весь райский сонм наблюдает вас по воскресеньям, когда вы едете в церковь в своем новом экипаже, а когда вы подносите руку к тарелке, куда опускают пожертвования, ликующий крик неизменно проносится по небесному пространству, достигая даже отдаленных пламенеющих стен преисподней: "Еще десять центов от Эндрью!"

Политическое содержание буржуазного ханжества не только уловлено Твеном, но и отлито в четкую художественную форму. Буржуа-капиталисту необходимо оправдать свои чудовищные прибыли и "доказать" обобранному и эксплуатируемому рабочему люду, что прибыли "бог посылает", что богатство - награда за "добрые дела". А кто добродетелен, тот предназначен в обществе играть руководящую роль.

Твен-сатирик устанавливает истинную цену буржуазной ханжеской "добродетели": десять центов!

Десять центов "на бедных" должны оправдать 45 тысяч долларов ежемесячного дохода. Церковная филантропия на службе у американского бизнесмена дает поистине колоссальные прибыли.

За десять центов ловкий мошенник хочет купить землю и небо и превратить ангелов в услужливых клерков.

Чтобы "алчная пасть самого скаредного существа, которое когда-либо жило на земле", не оскверняла больше ее своим присутствием, Твен готов отправить ее... в рай. Ангел-хранитель пишет своему хозяину: "Авраам, рыдая от обуревавших его чувств, приготовился упокоить вас в своем лоне и даже вывесил ярлычок: "Занято и оплачено". А Петр-ключарь, проливая слезы, сказал: "Пусть он только прибудет, мы устроим факельное шествие".

Излюбленный Марком Твеном сатирический и юмористический мотив: ад - для настоящих людей, а рай - для святош, ханжей, стяжателей и всякой человеческой нечисти^* - получает в этом рассказе законченный и точный социальный смысл.

^* (Он имеется в "Приключениях Тома Сойера", в "Приключениях Гекльберри Финна", в "Жанне д'Арк" в "Визите капитана Стормфилда на небеса" и в других произведениях.)

Обличительная сила "Письма" раскрывается еще полнее, если его сопоставить с другими произведениями этого же времени. Так, не следует забывать, что рассказ написан одновременно со статьей "Рыцари труда".

Еще в 1877 году, в период повсеместного роста стачек и забастовок, Марк Твен высказывал горячие симпатии "воинствующему труду"^*. С годами и с ростом рабочего движения эти чувства только обострились. "Твен всегда сохранял страстный интерес к тем, кто восставал против растущей капиталистической эксплуатации рабочего класса"^**.

^* (См. книгу: G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 212.)

^** (K. Andrews, Nook Farm, p. 68.)

Статья Марка Твена "Рыцари труда" - новая династия" - одно из тех смелых боевых произведений, которое не увидело света при жизни писателя. В биографии Марка Твена, изданной Альбертом Пейном в 1912 году, были приведены несколько строк из нее; статья в целом оставалась неизвестной. Лишь в 1957 году-спустя 71 год с того времени, как она была написана Марком Твеном, - рукопись статьи была найдена в архивах Калифорнийского университета и опубликована^*.

^* ("The New England Quarterly", v. XXX, № 3.)

Статья рождена невиданным размахом рабочего движения в США в 80-х годах XIX века, того самого, которое, по выражению Ф. Энгельса, распространилось "с быстротой степного пожара" и потрясло американское общество "до самых его оснований"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. I, стр. 284.)

За полтора месяца до первой в мире всеобщей первомайской забастовки американских рабочих, в разгар клеветнической кампании, которую вела буржуазная печать США против рабочей организации "Рыцари труда", Марк Твен произнес речь "Рыцари труда" - новая династия". Это было 22 марта 1886 года в Вечернем клубе Хартфорда. Речь прозвучала тем более смело и дерзко, что была адресована промышленникам, подавлявшим рабочие забастовки. Вскоре Марк Твен переделал речь в статью и послал ее У. Д. Гоуэлсу, редактировавшему бостонские журналы и газеты. Тот прочел, по его словам, "с захватывающим интересом и удовольствием", похвалил ("лучшая вещь из сказанного на эту тему"), но не напечатал. В течение двух лет Марк Твен не расставался с мыслью увидеть статью в печати, но так и не дождался этого. "Ни одну газету вам не удастся повернуть лицом к фактам настоящей ситуации",- писал У. Д. Гоуэлс Марку Твену в апреле 1888 года. Грозная статья оказалась прочно упрятанной в пыльных архивах - вплоть до наших дней.

В ней Марк Твен рассматривает не только проблему взаимоотношений угнетенных и угнетателей как кардинальнейшую проблему эпохи, но и рисует контуры нового мира, где властелином ("монархом") будет рабочий класс. Статья так важна для понимания общественно-политических позиций Марка Твена и всего его творчества, что стоит привести здесь самые существенные фрагменты - из тех, что стали недавно известны.

"Кто угнетатели? - спрашивает Марк Твен. - Их немало: король, капиталист и множество других надсмотрщиков и управителей. Кто угнетенные? Их много: народы на земном шаре, талантливые личности, рабочие, те, кто производит^* хлеб, который едят белоручки и бездельники. Почему считается правильным отсутствие справедливого разделения ценностей вообще? Потому что закон и конституция не предписывают другого. Из этого следует, что, если закон и конституции были бы повсюду изменены и заявили бы о более справедливом и равном разделении, это стало бы признаваться правильным. Выходит, что в политическом устройстве прерогатива силы обусловливает сущность права; получается, что прерогатива силы создает право - или, если пожелает, не создает.

^* (Здесь и дальше курсив Марка Твена.)

Реальна ли сейчас эта сила, или она является фикцией? До сих пор она была реальна, но беру на себя смелость заявить, что отныне в нашей стране она навсегда превратилась в пыль и прах. Потому что более могущественная сила, чем любая королевская власть, поднимается на земле этого поистине свободолюбивого мира, и имеющие глаза пусть увидят блеск ее знамен, имеющие уши услышат поступь ее воинства; и могут придираться и насмехаться, и сыпать словесными аргументами, но, благодаря богу, она воздвигнет свой трон и поднимет свой скипетр, и появится хлеб для голодных, одежда для нагих; засветятся надеждой померкшие глаза; исчезнут преступления знати, и справедливый властелин возьмет ему принадлежащее.

...Он будет энергичным, твердым, иногда безжалостным,- он должен быть таким - до тех пор, пока умелые люди труда не будут собраны в его цитадель и не укрепят его трон. Пока запасемся терпением.

...Ждать уже недолго; его день уж близок: его когорты собраны, они в пути, его труба зовет, они отвечают, с каждой неделею они все ближе; смотрите - еще десять тысяч новых бойцов влились в ряды, и звук их мерной поступи усилил гром, рожденный движением его могучих батальонов. Он является самым изумительным продуктом наивысшей гражданственности, которую когда-либо видел мир, самым ценным и самым лучшим, и создан не каким-либо другим веком, а этим, и не в какой-либо другой стране, а в этой, и порожден не какой-либо более низкой цивилизацией, а только этой. Его настоящие ценнейшие практические знания - те, которые дают неоспоримое право на верховную власть,- совершенно не похожи на образование королей и знати, столетиями стоящих у руля управления и выдающих за знания пустословие, детский лепет, то, что может вызвать лишь презрительную усмешку.

...Он прошел долгий и утомительный путь - созвездия в своем медленном течении далеко уходят от места зарождения, - но в конце концов он здесь. Он есть и будет существовать. Он - порождение величайшего века, какое только знали народы мира. Вы не посмеете насмехаться над ним - это время уже прошло. Перед ним самое справедливое дело, которое когда-либо дано было содеять человеку; и он свершит его. Да, он здесь; и вопрос не в том - как это было в течение тысячелетий,- что делать с ним? Впервые в истории он сам устраивает свои собственные дела. В наше время он не ручей, прорвавший плотину, - он само море!"^*.

^* (Ph. S. Foner, Mark Twain: Social Critic, p. 169-173.)

Сколько страсти и огня вложил Твен в определение значения борьбы рабочего класса. Это - справедливое дело. Писатель поставил его на пьедестал и борьбу трудящихся освятил давностью веков. Он подчеркнул независимость борющегося пролетариата и указал на его право - строить будущее.

Чтобы выразить величие, несокрушимость и возросшую мощь пролетариата, Марк Твен употребляет патетическое сравнение: "он само море!"

Высокий поэтический образ борющегося организованного рабочего, возвеличение его дела и было ответом Марка Твена на террор американской буржуазии по отношению к пролетариату. Марк Твен не просил "помилования" борющимся рабочим, как это публично делал Гоуэлс, он считал их дело справедливым и гордился их действиями.

Художественный образ могучей рабочей организации, защищающей справедливое дело, созданный Марком Твеном, был отражением реальной действительности, характеристикой потенциальных сил организованного американского пролетариата.

В этом нас убеждают определения, которые дает Ф. Энгельс. В статье "Рабочее движение в Америке" он пишет: "Рыцари труда - первая национальная организация, созданная всем американским рабочим классом; каковы бы ни были ее происхождение и история, ее ошибки и мелкие проявления ее наивности, ее программа и устав, она в действительности создана всем классом американских наемных рабочих и представляет единственную национальную связь, которая их всех объединяет, дает почувствовать свою силу им самим не меньше, чем их врагам, и внушает рабочим гордую надежду на будущие победы"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т, XVI, ч. I, стр. 289.)

Ф. Энгельс называет "Рыцарей труда" "огромной ассоциацией" и предсказывает, что из такого же "материала" "будет сформировано будущее американского рабочего движения, а вместе с ним и будущее всего американского общества"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т, XVI, ч. I, стр. 289.)

В произведении Марка Твена не только создан поэтический образ пролетариата, но восславлена его несокрушимость и мощь, признана его великая историческая миссия. Приподнятый, патетический тон, образные сравнения, характеризующие величие и силу, страстная эмоциональность и полемический накал придают этому публицистическому произведению большую художественную выразительность.

Горделивая гиперболизация рисует скорее будущее, чем настоящее (рабочий класс США не был так организован, чтобы занять политический "трон"); Марк Твен к тому же плохо разбирается в политических партиях. Но в нарочитой переоценке сил американского рабочего класса чувствуется непоколебимая вера писателя в то, что будущее человечества построит рабочий трудовой люд.

В статье "Рыцари труда", так же как и в "Письме ангела-хранителя", Марк Твен определял свое истинное отношение к двум основным антагонистическим социальным силам США - к труду и к капиталу. Первому он отдавал свою любовь, восхищение и уважение, второму - ненависть и презрение.

Однако не случайно то обстоятельство, что статья "Рыцари труда" была отвергнута буржуазной прессой, а для напечатания "Письма ангела-хранителя" у Марка Твена не хватило гражданского мужества. Это было результатом тяжелого гнета, который испытывал писатель со стороны буржуазного общества. Бернард Шоу отозвался о своем американском собрате так: "У Твена то же самое положение, что и у меня. Он должен заставлять людей думать, что он шутит, иначе бы его повесили".

Поиски формы вырастали для Твена в сложную проблему литературной тактики. Негласная буржуазная цензура вынуждала его к маскировке. Марк Твен испытывал гнев и раздражение, сознавая свою зависимость. Видимо, чувства его были такими же, какие душили и его русского современника - Салтыкова-Щедрина, когда тот говорил: "Вместо всякого писания самое лучшее - наплевать в глаза. А тут еще сиди да веселую форму придумывай, рассчитывай, чтобы дураку было смешно, а сукину сыну не совсем обидно" ^*.

^* (Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Полн. собр. соч., Гослитиздат, ( М. 1939, т. XIX, стр. 82.)

Вся литературная деятельность Марка Твена - это упорная, никогда не прекращающаяся борьба за право быть самим собою, за свободное слово писателя. И хотя он иногда приходил в отчаяние и записывал в дневнике: "Только мертвые могут говорить свободно"^*,- он не прекращал изнуряющей, неравной борьбы и поисков "эзоповского языка".

^* ("Mark Twain's Notebook", p. 393.)