Госпожа Клеменс

Первые данные о цензурировании рукописей Твена его женой были сообщены уже Пейном и вызвали немалую сенсацию, так как госпожа Клеменс по своему воспитанию, складу ума и почти полному отсутствию чувства юмора менее всего подходила в литературные советчики и редакторы Твена.

В дальнейшем почти все буржуазные биографы Твена всячески стремились затушевать факты, относившиеся к домашней цензуре его произведений, представить эти факты как несущественные, не имевшие сколько-нибудь серьезного значения для его писательской деятельности.

Сохранились полностью письменные замечания госпожи Клеменс при чтении рукописи Твена "По экватору" с письменными же ответами Твена. Я приведу некоторые из них:

Г-жа Клеменс. Мне не нравится: "распущенные женщины, пьяные женщины".

Твен. Убираю "пьяные".

Г-жа Клеменс. "Они задыхались и корчились от приступов рвоты". Очень вульгарно.

Твен. Хорошо, выбрасываю.

Г-жа Клеменс. Мне не нравится "кот с неустойчивыми моральными принципами, у которого семья в каждом порту".

Твен. Хорошо, я его несколько усовершенствую.

Г-жа Клеменс. Я думаю, что слово "вонь" нужно заменить другим. Ты пользуешься этим словом слишком часто.

Твен. Но ты выбросила его отовсюду. Должен я его вставить хоть куда-нибудь. А между тем "вонь" почтенное и достойное слово.

Г-жа Клеменс. Замени "портки" другим словом. Ты любишь это слово, а я совершенно не выношу. "Портки", "требуха", "вонять" - я уничтожила бы эти слова совсем.

Твен. Ты постепенно обескровливаешь английский язык, Ливи.

Г-жа Клеменс. "Все равно, от венчанных родителей я родилась или нет". Это очень забавно, но боюсь, что придется вычеркнуть.

Твен. "Боюсь" здесь лишнее. На этот раз многословием грешишь ты.

Иногда ворча, иногда грустно отшучиваясь, Твен уступает почти по всем пунктам.

Он отказывается подчиниться и то лишь наполовину в важном случае, когда жена-редактор требует от него прямой фальсификации фактов. Речь идет о небольшом авторском отступлении во второй главе второго тома "По экватору". Увидев, как в гостинице в Бомбее немец-управляющий бьет по лицу неугодившего ему слугу-индийца, возмущенный Твен переносится мыслью к временам своего детства в рабовладельческой деревушке, на Миссисипи и вспоминает, как расправлялись с неграми-невольниками американские рабовладельцы. Оливия Клеменс не возражает против гуманного порыва мужа. Она считает, что нарисованная картина, как и приводимое сравнение, "хороши", но требует от Марка Твена двух перемен в тексте, которые должны придать благопристойность американским социальным нравам, снять с них клеймо жестокости и бесчеловечности.

Желая показать, сколь глубоко въелись в сознание американских рабовладельцев представления о негре-невольнике как о безответной живой собственности, Твен рассказывает, что его отец, образованный человек, свободный от многих предрассудков своей среды, жестоко обращался с мальчиком-рабом. В рукописи Твена стояло: "И тем не менее он награждал подзатыльниками нашего безобидного мальчика-невольника Льюиса за любое пустячное упущение или оплошность, а время от времени задавал ему такую порку, что бедняга почти лишался рассудка".

Г-жа Клеменс. Мне очень не хочется, чтобы ты писал, что твой отец порол мальчика-раба. Не лучше ли ограничиться фразой: "И тем не менее он награждал подзатыльниками мальчика-невольника за любое пустячное упущение или оплошность".

Твен. Сделано. Мой отец обелен.

Вслед за тем Твен рассказывает, как в Ганнибале белый надсмотрщик, рассердившись на невольника, убил его. Убийство прошло безнаказанно, так как, убивая раба, надсмотрщик - доверенное лицо рабовладельца - не вышел за пределы своих юридических прав. "Никто в деревне не одобрял убийства,- пишет Твен,- но, разумеется, все молчали".

Г-жа Клеменс. Не лучше ли было бы поподробнее рассказать о гражданских чувствах жителей вашей деревни, вызванных этим убийством раба.

Я уверена, что общественное мнение обратилось против рабовладельца.

Твен. Нет, сударыня, этого не было.

Здесь Твен ослушался жены и ничего не изменил в заключительной фразе. Проблема рабовладения в Ганнибале в его детские годы, которую он почти не затронул в "Приключениях Тома Сойера" и лишь частично осветил в "Приключениях Гекльберри Финна", была одной из больных проблем, тревоживших его совесть, и он отверг домогательства домашнего цензора^*.

^* (В одной из неопубликованных автобиографических диктовок Твен описывает это убийство надсмотрщиком негра-раба в Ганнибале и отношение рабовладельческого городка к убийству с еще большей откровенностью, нежели в книге. "Все, по-видимому, остались равнодушны к участи раба,- пишет Твен,- но, безусловно, сочувствовали владельцу раба, лишившемуся ценной собственности по вине бездельника, который даже не мог возместить ее стоимость" (приведено у Вектера).)

Американский историк литературы, опубликовавший заметки Оливии Клеменс при чтении рукописи "По экватору", полон желания доказать, что вмешательство жены не имело никакого серьезного значения для творчества Марка Твена. Он считает, что и замечания госпожи Клеменс и ответы Марка Твена "исключают мелодраматическое истолкование как существа домашней цензуры его рукописей, так и ее результатов". К замечаниям Оливии Клеменс он применяет статистический метод анализа и сообщает, что 44 замечания из 62-х затрагивают лишь вопросы грамматики или фактические неточности в рукописи Твена и в целом ее вмешательство имеет характер "конструктивной редакторской работы"^*.

^* (См. Paul J. Carter, Jr. Olivia Clemens edits "Following the Equator". "American literature", 1958, May.)

Едва ли нужно доказывать, что статистика тут неуместна. Что до грамматики и правописания, то госпожу Клеменс, как показывают ее опубликованные письма, нельзя считать авторитетным судьей в этих вопросах. Случайные описки Твена (высокая грамотность которого была его отличительной чертой с детства) с гораздо большим успехом выправил бы издательский корректор. Что касается стараний госпожи Клеменс исправлять фактические неточности в рукописи Твена, то по этому поводу можно лишь выразить удивление, что после двадцати пяти лет общения с Твеном она даже не научилась распознавать его юмористические причуды.

Г-жа Клеменс. Возможно, что тебе это безразлично. Но тот, кто сказал тебе, что зеленые драгоценные камни у Князя были рубинами, обманул тебя: это были замечательные изумруды. Его жемчуга и изумруды славятся по всему Бомбею.

Твен. Хорошо, я сделаю их изумрудами, но они потеряют силу. Зеленые рубины - это свежо. Кроме того, мои сведения получены от штатного лжеца, состоящего при Князе.

Существенные же замечания госпожи Клеменс не вызывают никаких сомнений, - это буржуазно-обывательская и буржуазно-охранительская цензура. Полный объем этой многолетней повседневной цензуры едва ли может быть учтен, и ущерб, принесенный ею личности Твена и его произведениям, едва ли можно преувеличить.