"Свобода слова - для мертвых!"

Некоторые историки литературы, пишущие о Твене, считают, что антиимпериалистические выступления Твена в 1900-х годах исчерпывающим образом выразили его протест против того, что ему было отвратительно в мире капитализма.

Это не так.

Во-первых, не все, что Твен хотел написать против империализма, было им написано и не все, что он написал, было опубликовано. Во-вторых, протест против империалистической политики европейских держав и Соединенных Штатов никак не исчерпывал того, что хотел сказать Твен в обличение капиталистического мира.

Антиимпериалистическое движение 1900-х годов в США, в котором участвовал Твен, было очень далеко от последовательной борьбы с капитализмом, да и не ставило перед собой таких задач. Нисколько не преуменьшая значения антиимпериалистической публицистики Твена, сыгравшей важную политическую роль и продолжающей в известной мере выполнять ее и сейчас, следует ясно сказать и о тех обстоятельствах, личных и общественных, которые ограничивали Твена.

В конце 1890-х годов Твену становится ясным захватнический характер войны американцев на Филиппинах, и у него нет сомнений в гнусности английской политики в Южной Африке. В одном из писем к Гоуэллсу он сообщает, что "мысленно" пишет яростные статьи по этому поводу, однако молчит. Но вот молчать становится выше сил. В день, когда истек английский ультиматум бурам, Твен, как видно в глубоком волнении, пишет открытое письмо в "Тайме":

"Лондон, 3 часа 7 минут пополудни, среда, 11 октября 1899 года.

Час пробил! Я знаю, что первый выстрел этой войны в Южной Африке раздался сегодня, сейчас. Кто-то должен был пасть первым. Он пал. Чье-то сердце разбито этим убийством. Ибо, кто бы он ни был, бур или британец, он убит, и это убийство совершила Англия руками Чемберлена и его кабинета министров, лакеев Сесиля Родса и Сорока разбойников Южноафриканской компании".

Письмо без подписи. Адресуя его Моберли Беллу, управляющему редакцией "Таймса", с которым он был лично знаком, Твен прилагает записку: "Не выдавайте меня, все равно, напечатаете или нет. Но я считаю, что следует напечатать и заварить кашу, - момент благоприятный".

Однако и анонимное письмо кажется Твену рискованным. Как видно, поразмыслив еще, он не посылает письма совсем. Пейн, печатая факсимиле письма в своей биографии Твена, сообщает, что оно так и осталось в бумагах писателя в запечатанном конверте.

Вернувшись в США осенью 1900 года, после пяти лет пребывания в Европе, Твен, как уже говорилось, включается в антиимпериалистическую кампанию. Вместе с Гоуэллсом он вступает в ряды американской "Антиимпериалистической Лиги".

О деятельности американской "Антиимпериалистической Лиги" и ее сторонников Ленин писал в своей работе "Империализм, как высшая стадия капитализма":

"В Соед. Штатах империалистская война против Испании 1898-го года вызвала оппозицию "антиимпериалистов", последних могикан буржуазной демократии, которые называли войну эту "преступной", считали нарушением конституции аннексию чужих земель, объявляли "обманом шовинистов" поступок по отношению к вождю туземцев на Филиппинах, Агвинальдо... Но пока вся эта критика боялась признать неразрывную связь империализма с трестами и, следовательно, основами капитализма, боялась присоединиться к силам, порождаемым крупным капитализмом и его развитием, она оставалась "невинным пожеланием"^*.

^* (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 409.)

Когда американский капитализм в 1898 году вышел на арену международного империалистического разбоя, в среде самой американской буржуазии еще не было полного единства по вопросу об экономической выгодности и политической целесообразности широкой и насильственной экспансии. К "Антиимпериалистической Лиге" примыкали не только демократические рабочие и фермерские организации и прогрессивные деятели из рядов мелкой и средней буржуазии, но и ряд лидеров американского капитализма, такие, как мультимиллионер Эндрю Карнеги, бывший президент США от демократической партии и заклятый враг рабочего движения Гровер Кливленд и другие видные представители буржуазного промышленного и политического мира. Значительная часть денежных средств Лиги шла от этих богатых людей, руководящее участие которых в Лиге исключало для нее возможность опираться на народные массы.

Участие буржуазии в движении позволило антиимпериалистам некоторое время держать в своих руках влиятельные органы печати. Памфлеты Твена печатались в старейшем американском литературно-общественном ежемесячнике "Норе америкен ревью", одним из руководителей которого был Гоуэллс. Когда в феврале 1901 года в "Норе америкен ревью" появился памфлет Твена "Человеку, пребывающему во тьме", Карнеги поздравил писателя и назвал его памфлет "новым евангелием от святого Марка" (заглавие памфлета взято из евангелия от Матфея. - А.С.). Когда позже, на спаде движения, Твен не имел где напечатать свой "Монолог короля Леопольда", тот же Карнеги пожертвовал тысячу долларов для издания его отдельной брошюрой.

Памфлеты Твена не становились хуже оттого, что их хвалил Карнеги. Однако буржуазная "респектабельность", которую придавало движению участие в нем капиталистов (и которую признавала даже госпожа Клеменс, позволявшая Твену печатать свои памфлеты), была препоной для идейного развития Твена и одновременно ловушкой, мешала ему сделать свою антиимпериалистическую деятельность достаточно решительным шагом прочь от буржуазии. Хотя Твен и подвергался нападкам реакционной прессы, он не был изолирован от буржуазного общества в такой мере, чтобы его связи с ним порвались. Он приобрел новые иллюзии и отчасти сам способствовал их распространению. В "Монологе короля Леопольда" бельгийский коронованный разбойник, столь беспощадно изображенный Твеном, называет в числе своих врагов-антиимпериалистов и американского миллионера Карнеги.

Твен был бы изолирован от буржуазного общества, если бы высказался столь же резко и открыто по другим волновавшим его социальным и политическим вопросам, прямо касавшимся банкротства американской буржуазной демократии. Это были: рабочий вопрос, крах буржуазной морали, преследование негров как национальный позор Соединенных Штатов, лицемерие церкви как служанки империализма.

По рабочему вопросу Твен со времени своего выступления 1886 года и отзвуков его в "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" хранил глубокое молчание. При своей крайней отзывчивости на всякий акт социальной несправедливости он ни словом не откликался даже на такие вопиющие преступления капиталистического правительства и капиталистической юстиции против рабочего класса, как расстрелы бастующих сталелитейщиков в Гомстеде на заводах Карнеги в 1892 году, убийства горняков в Кэр д'Алене в 1892 и 1893 годах, убийства вагоностроителей на Пульмановских заводах в Чикаго в 1894 году, убийства бастующих шахтеров Колорадо во время забастовки 1903 года, провокационный процесс против руководителей Западной федерации горняков Мойера, Петибона и Гейвуда в 1907 году.

Не следует думать, что это объяснялось равнодушием Твена к судьбе пролетариата. Когда в Лондоне, куда он приехал в последний раз в 1907 году, чтобы получить почетную степень в Оксфорде, его сердечно приветствовали портовые грузчики, Твен написал, что это были люди "его класса". Эти слова не были ни позой, ни притворством. Несмотря на богатство Твена и многолетнее общение с верхушкой американского буржуазного общества, Твен чувствовал свое родство с трудящимися и не мог предать забвению их попранные интересы. Гоуэллс в уже упоминавшейся книге воспоминаний "Мой Марк Твен" сообщает, что в последнем разговоре с ним, в январе 1910 года, незадолго до смерти, Твен говорил о необходимости рабочих организаций для защиты интересов трудящихся от капитала.

По другим вопросам Твен если и высказывался, то очень ограниченно, с оглядкой и самоцензурой.

"Я пишу вам сегодня не для того, чтобы оказать вам любезность, - писал он Твичелу в 1905 году, - а для того, чтобы оказать любезность себе. Я задыхаюсь от желчи, я должен излить ее, или день будет пропащий. Я мог бы излить ее в статье для "Норс америкен ревью", но в этом слишком много риску. Точнее сказать, в этом слишком мало риску. Мало потому, что то, что я напишу, не будет годиться, и я брошу рукопись в огонь. Назавтра я сожгу вторую рукопись, сяду за третью. И так почти что всякий раз..."

Пейн сообщает, что, закончив в 1900 году, в разгар антиимпериалистического движения в США, свою статью "Человеку, пребывающему во тьме", Твен и тогда сомневался, "разумно ли ее печатать", и решился на это лишь после беседы с Гоуэллсом.

В 1901 году Твен написал потрясающую по силе статью "Соединенные Линчующие Штаты", вызванную газетным сообщением о линчевании трех негров и негритянском погроме в его родном штате Миссури. Он вносит предложение отозвать американских миссионеров из Китая и направить их усилия на "обращение в христианство" американцев.

Эту статью Твен не отдал в печать.

В "Соединенных Линчующих Штатах" он несколько раз говорит о "моральной трусости", которая, по его словам, "является доминирующей чертой характера 9999 человек из каждых десяти тысяч". Он добавляет: "История не допустит, чтобы мы забыли или оставили без внимания эту важнейшую черту нашего характера".

8 том же году он написал "Грандиозную международную процессию", род сценария, в котором перед зрителями страшной чредой проходят XX век, христианская цивилизация и все империалистические державы, включая США, выставляющие напоказ свои кровавые "достижения".

Твен не отдал в печать и эту статью. "Она была страшным документом, слишком страшным, чтобы госпожа Клеменс могла разрешить ее опубликование", - пишет Пейн, впервые сообщивший о существовании этой рукописи Твена. "Грандиозная международная процессия" не была опубликована Твеном и после смерти жены (не опубликована и по сей день).

9 февраля 1903 года Гоуэллс писал Твену: "Прилагаю письмо от человека, который просит вас написать о зверствах, которые совершены американским офицером и нашли защитников в сенате. Я очень хочу, чтобы вы согласились. Все подробности в протоколах конгресса. Вы окажете человечеству услугу, которую никто больше не может оказать, и честь себе".

Речь идет о двух зверских убийствах, совершенных американским офицером на Филиппинах. В одном случае жертвой был умерший от пыток католический священник, сторонник независимости Филиппин, в другом случае - также умерший от пыток солдат американской армии. Оба убийства остались безнаказанными, так как американское военное командование поощряло зверства своих головорезов в колониальной войне и не намерено было одергивать их, а тем более наказывать за проявление жестокости.

10 февраля Гоуэллс дополнительно переслал Твену все официальные материалы, касающиеся обоих убийств. "Дорогой Клеменс, вот полные протоколы этой истории о пытках, - пишет он. - Если вы не сможете взяться, верните документы". Твен не выступил в печати, хотя был, разумеется, потрясен случившимся.

"Клеменс, - пишет Пейн, - пытался выразить на бумаге то, что он думает по этому поводу, но ярость его была так велика, что он просто не сумел написать хоть что-либо, что могло бы попасть в печать. В бессильном гневе он шагал по кабинету, проклиная род человеческий, который мог породить такого злодея".

В 1905 году, когда Твен напечатал две инвективы, "Монолог царя" и "Монолог короля Леопольда", он написал "Военную молитву", которую даже не пытался публиковать и сразу присоединил к ненапечатанным рукописям. В "Военной молитве" Твен наносит удар по американским церковникам, неизменно участвовавшим во всех военно-политических преступлениях империалистов, но прикрывавших свои действия лицемерными формулами религиозно-патриотического долга.

Пейн записал беседу Твена о "Военной молитве" с Дэниелем Бирдом, художником, который в свое время восхитил Твена своими иллюстрациями для "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" и остался другом Твена. Твен прочитал Бирду "Военную молитву" и сообщил ему, что, по мнению его младшей дочери Джин и других, ее печатать нельзя, так как это навлечет на него обвинения в кощунстве. "Тем не менее вы ее напечатаете, не правда ли?" - спросил Бирд. Клеменс, шагавший по комнате в халате и домашних туфлях, отрицательно покачал головой. "Нет, - сказал он. - Я высказал в ней правду до конца, а это в нашем мире разрешается только мертвым. Пусть ее опубликуют, когда я умру".

Верный Пейн комментирует рассказанный эпизод следующим образом: "Он не хотел, чтобы его объявили спятившим с ума или фанатиком, стремящимся разрушить иллюзии, традиции, верования человечества".

На самом деле Твен недооценивал свою силу, свое влияние, как писателя и общественного деятеля, умалял свое право поднять голос против преступлений капиталистов и апеллировать к американскому народу и ко всему передовому человечеству. "Какая слава и какая в этом сила!" - писал о Твене Гоуэллс в письме к Олдричу в 1901 году. - Грустно, что он посвящает столько времени светским обедам и так мало пишет". Проникавшая в печать антиимпериалистическая публицистика Твена только частично давала выход его огромной болезненно назревшей внутренней потребности высказаться по основным вопросам современной жизни, выразить свой отрицательный взгляд на буржуазное общество, на капиталистическую цивилизацию в США, свой протест против низведения человека в условиях этой цивилизации до обесчеловеченного состояния,

Поэтому Твен продолжал быть во власти обуревавшей его тоски и тревоги.

14 марта 1905 года Твен писал Твичелу: "Честен ли я? Клянусь (между нами), что нет. В течение семи лет я скрываю книгу, которую совесть моя требует напечатать. Напечатать ее - моя обязанность. Есть много других тяжких обязанностей, от которых я не уклоняюсь, но эта свыше моих сил".

Речь шла о детерминистическом трактате в форме диалога "Что такое человек?", косвенно исключавшем религиозное истолкование человеческой природы. Этот трактат настолько потряс госпожу Клеменс, что она даже не позволила Твену дочитать ей рукопись до конца. В 1906 году, через два года после смерти жены, Твен издал свою книгу анонимно в количестве 250 экземпляров. Были приняты чрезвычайные меры предосторожности. Авторские права были заявлены на имя одного из служащих типографской фирмы, где книга печаталась. Страшным этот трактат был лишь в глазах госпожи Клеменс, трепетавшей за свою "респектабельность", и ее друзей, принадлежавших к наиболее отсталым кругам буржуазного мещанства. Когда несколько экземпляров книги были разосланы на отзыв в газеты, то, как сообщает Пейн, рецензенты, не знавшие, кто написал книгу, сухо отозвались, что взгляды, защищаемые автором, не представляют чего-либо существенно нового или выдающегося.