Марк Твен (1835 - 1910) (М. Мендельсон)

Марк Твен (1835 - 1910)

Не много найдется в Америке художников слова, чье творчество обладает столь большой притягательной силой для широчайшего круга людей, как творчество Марка Твена. Миллионы читателей знакомятся с его произведениями еще в юные годы. Перечитывая книги Твена, полюбившиеся с детства, в более зрелом возрасте, мы обнаруживаем в них новую глубину и новую прелесть. А сколько значительного и неожиданного раскрывается в его романах, повестях, рассказах и памфлетах, малодоступных детскому восприятию.

Марк Твен удивительно разносторонний писатель. И этим в немалой степени объясняется популярность его книг среди читателей молодых и старых, людей самых различных вкусов. Мы знаем Твена - мастера комической эксцентриады и тонкого психолога, жизнерадостного шутника и сумрачного философа, юмориста-лирика и суровейшего из обличителей. Только тогда, когда видишь творчество писателя во всем его многообразии, становятся очевидными масштабы твеновского дарования. Марк Твен - великий юморист и сатирик, крупнейший представитель американского критического реализма, писатель мирового значения.

На широкую литературную арену Марк Твен вышел после окончания в США Гражданской войны 1861 - 1865 годов. В ходе этой исторической схватки Северные штаты ценою огромных усилий и сотен тысяч жертв нанесли южным плантаторам-рабовладельцам сокрушительный удар.

В победе, завоеванной народом, многие рядовые американцы стали усматривать гарантию того, что отныне им обеспечены полная свобода и безбедное существование. Наивным ожиданиям, что на фундаменте буржуазных порядков будет построена счастливая жизнь для всех, разумеется, не суждено было осуществиться. Чем сильнее действовал в свое время дурман иллюзий, тем с большей горечью воспринимал народ то, что на самом деле происходило в США после окончания военных действий.

Сломав преграды, которые ставил рабовладельческий Юг на пути капиталистического развития страны, буржуазная Америка в последней трети XIX столетия двинулась вперед учетверенными темпами, чтобы вскоре же превратиться в вотчину монополий и одну из крупнейших империалистических держав.

За несколько послевоенных десятилетий Соединенные Штаты создали самую мощную в мире индустрию. Однако представления об Америке как о стране, где каждый может сделаться независимым и зажиточным человеком, начали быстро рассеиваться. Разорялись фермеры, условия труда рабочих стали поистине кабальными, а буржуазия захватывала ценности, создаваемые народом, с невиданной бесцеремонностью и цинизмом.

В этот период американской истории противоречия между трудом и капиталом приобрели решающее значение. Рост классового самосознания рабочих и фермеров все чаще проявлял себя в прямой политической борьбе против жадной и хищной буржуазии, забравшей в свои руки всю полноту власти.

Марку Твену было близко то чувство гордости, которое жило в сердцах его соотечественников, успешно завершивших войну против плантаторского Юга. Вместе с тем развернувшееся в США прогрессивное движение против невольничества, высшей точкой которого и явилась революционная схватка с рабовладельцами, укрепило демократические настроения писателя, нетерпимость к расовому гнету, желание сказать правду о жизни в Америке.

Твен разделял буржуазно-демократические идеалы и иллюзии рядового американца. Однако в его позднем творчестве отразилось их крушение. Как мировоззрение, так и творчество писателя-демократа были полны глубоких противоречий. Даже в те годы, когда Твен выражал сильнейшее разочарование в буржуазной демократии, он порою снова с надеждой к ней обращался.

За полвека без малого своей литературной деятельности Твен прошел большой путь идейного развития, логическим завершением которого было активное участие писателя в борьбе против империалистов. В конце XIX столетия он всем сердцем воспринял протест демократических масс, и прежде всего рабочих и фермеров, против засилия в США монополий и милитаризма. Твен не стал социалистом, но инстинкт близкого народу художника помог ему ощутить правоту рабочих, борющихся за свои жизненные интересы.

Важнейшей особенностью подавляющей части творчества Твена были, с одной стороны, жизнерадостность и вера в будущее, а с другой - нарастающее недовольство положением в Америке людей труда.

Создавая свои книги в знаменательные десятилетия, когда совершался переход Соединенных Штатов от "свободного" капитализма к монополистическому, Твен увидел и осудил моральную деградацию верхушки буржуазного общества, гнилость политических нравов, царящих в стране, ханжество и лицемерие богачей. Он остро осознавал, что жажда стяжания проникла и в души многих простых граждан страны. Вместе с тем Твен показал в своих произведениях бесперспективность стремления рядового американца к богатству.

Годы расцвета твеновского мастерства совпадают со временем подъема в Америке литературы критического реализма. Следует отметить, что специфические условия исторического развития США в прошлом столетии вызвали известную задержку в становлении там большой реалистической литературы по сравнению с Россией, Францией или Англией. Существенное значение имело то обстоятельство, что наличие свободных земель на западе страны в течение долгого срока тормозило процесс углубления социальных противоречий в США. Свою роль сыграло и общее отставание культурного развития страны в XIX веке.

И все же литература критического реализма достигла в Америке второй половины прошлого столетия серьезных успехов. Свидетельством этого явилось в первую очередь именно творчество Твена.

Сэмюэл Ленгхорн Клеменс, избравший себе псевдоним - "Марк Твен", узнал! в детстве много тяжелого. Отец писателя, неудачливый юрист и не менее неудачливый торговец, Переселился в поисках лучшей доли на новые земли в далеком штате Миссури, к западу от Миссисипи. Подобно сотням тысяч других переселенцев, он ничего не добился в жизни и умер рано, оставив семью в нужде. Многие книги Твена (и в том числе "Автобиография"), а также отрывки из его неопубликованных произведений ("Деревенские жители, 1840 - 1843 гг." и "Таинственный незнакомец в Ганнибале") недвусмысленно говорят о том, что поселок Ганнибал штата Миссури, где прошли детские годы писателя, отнюдь не представлял собою сплошного царства поэзии и тепла. Видное место принадлежало там дельцам-мошенникам и работорговцам.

Трудности, которые испытал Сэмюэл Клеменс еще в детстве, в ком-нибудь другом, возможно, подорвали бы светлый взгляд на мир. Но оп горячо любил жизнь и воспринял от матери великолепное чувство юмора, веселый характер, отзывчивость и дар рассказчика. Известен отрывок из неизданного автобиографического очерка Твена "Хелфайр Хочкис", в котором он рисует мать "незаметной маленькой женщиной, обладавшей прекрасной душой, большим сердцем и волшебным языком".

Жизнерадостность, характерная для Сэма Клеменса, объяснялась, конечно, не только влиянием матери. Сколько бы печального ни видел он в детские годы, с Ганнибалом связано было для него и много хорошего. На всю жизнь запомнил мальчик очарование величественной реки Миссисипи и почти не тронутых человеком лесов и прерий. В западных областях США встречались смелые и решительные люди, привлекавшие своей энергией. Они готовы были напряженным трудом и лишениями завоевывать право на кусок земли, достаточный, чтобы прокормить семью. В пору его детства, как свидетельствовал Твен, в фермерских поселениях на западе страны еще сохранились в какой-то мере простые нравы, а жажда денег еще не стала манией.

Твену не пришлось долго учиться, но он много читал. И уже в ранние годы его влекли произведения, богатые юмором и сатирой. С детства любимой книгой будущего писателя стал "Дон-Кихот" Сервантеса. Он был знаком с английским классическим юмором, высоко ценил свифтовскую иронию.

Но ближе всего ему была простонародная американская юмористика. Как раз в годы его молодости она переживала пору расцвета, Это была прежде всего литература устная - в деревушках и поселках, на фермах и даже в городе были широко известны шутки и комические рассказы фольклорного происхождения; особенной популярностью они пользовались среди фермеров и старателей на еще не освоенном Западе. В Америка также выходило много дешевых юмористических книжонок, создателями которых были разные литераторы, зачастую ремесленнического склада. Анекдоты, комические рассказы наводняли и периодическую печать, главным образом провинциальную.

Примечательно, что в американском фольклоре господствовал юмор, комизм. Народное творчество возникло за океаном в иных условиях, нежели в странах Европы, - в обстановке довольно развитых буржуазных отношений.

В фольклоре американцев есть и героическое начало. Воспеваются легендарные великаны (например, Поль Беньян), никогда не поступавшиеся своей свободой, готовые бросить вызов любым силам природы, мужественные, как те бедняки американцы, которые прокладывали пути в нехоженых лесах и распахивали целину за сотни миль от ближайших поселений. Но виднейшее место в фольклоре США принадлежит образам не героев, а псевдогероев: хвастунов, приписывающих себе подвиги, которых они не совершали, пройдох всякого рода. Зачастую речь идет о действительно существовавших людях, названных по имени и фамилии. Их поступки высмеиваются, сопоставление претензий этих людей с реальными возможностями человека создает комический эффект. Надо добавить, что некоторые произведения американской литературы могут быть названы фольклорными лишь весьма условно, - в создании их, надо полагать, принимали участие и профессиональные юмористы, скрывавшие свое авторство.

Все это относится, например, к потоку легенд и рассказов о Крокете. Прототип этого образа в 20-х и 30-х годах XIX века был провинциальным политиком, а одно время даже состоял членом палаты представителей в Вашингтоне. После смерти Крокета в 1836 году забавные истории о нем стали пользоваться огромной популярностью. Потребуется еще немалый труд, прежде чем будет точно установлено, в какой мере "крокетиана" обязана своим происхождением веселой народной фантазии, сочинениям самого Крокета, охотно потешавшего американцев рассказами о себе, выдумкам его друзей или недругов и, наконец, трудам профессиональных писателей. Во всяком случае, специфической особенностью "крокетианы" является наличие фантастических преувеличений, самых необузданных гипербол, хвастовства, доведенного до абсурда и смешного уже в силу своей нелепости, гротеска, который не без основания в Америке именуют "диким".

Рассказы о Крокоте и других комических персонажах американского фольклора (например, о Майке Финке) зачастую попадали в газеты и журналы; но глубже всего, пожалуй, Твен воспринял фольклорные традиции через устные рассказы матери, негров, матросов с Миссисипи, разных друзей.

Захолустные юмористы, которые печатали свои фельетоны, смешные сценки и пародии в газетах или в виде маленьких книжек в ярких цветных обложках, кое в чем были прямыми предшественниками Твена. Их рассказы грубоваты, порою вульгарны. Однако Шиллабер, Уорд, Уичер, Смит, Гупер и некоторые их соратники знали жизнь обыватели, обладали острым чувством комического, зачастую разрабатывали фольклорные мотивы. В их творчестве, относящемся к кануну Гражданской войны, сказалось растущее национальное самосознание тех американцев, которые стремились сохранить целостность США, желание лучше понять быт рядовых, незаметных людей, усиление демократического начала в американской литературе. Лучшие из этих юмористов создавали яркие образы глупцов, которые оказывались хитрее признанных умников, деревенских кумушек, добрых чудаков, ловких жуликов. В их рассказах встречались элементы сатиры, направленной против проходимцев-политиканов и богатых людей.

Примечательно, что в подобных произведениях, как и в фольклорной юмористике, много гипербол и заведомых небылиц. По большей части эти рассказы отличались хитроумно исковерканными - смеха ради - оборотами речи.

Твен, можно сказать, был взращен на такой литературе. Ему была близка ее демократичность. Его привлекал комизм безудержных преувеличений, нелепых выдумок. И на долю Твена выпала задача превратить эту юмористику в большую литературу, литературу специфически-национальную.

До Гражданской войны 1861 - 1865 годов Сэмюэл Клеменс даже не мечтал стать писателем. Долгое время он был кочующим типографским рабочим, а в двадцать с лишним лет нашел, как ему тогда почудилось, подлинное свое призвание - стал водить пароходы по реке Миссисипи. Гражданская война положила конец его лоцманской деятельности.

В начале войны Твен еще плохо разбирался в смысле происходивших событий и успел! прослужить небольшой срок в армии южан. Но вскоре вместе со старшим братом Орионом, получившим правительственный пост в Неваде, младший Клеменс уезжает далеко на запад страны. Он сотрудничает в газете "Территориал энтерпрайз", которая выходила в населенном старателями городке Вирджиния-Сити, сочиняет пародии, комические мистификации, а иногда высмеивает жуликов и негодяев. К концу войны Твен переезжает в Сан-Франциско. Затем он отправляется на Сандвичевы острова и по возвращении выступает с так называемыми лекциями. Это были театрализованные чтения юморесок самого "лектора".

Широкую известность Твен впервые приобрел книгой очерков о поездке в Старый Свет - "Простаки за границей" (1869). Вслед за "Простаками" вышла еще одна книга очерков - "Налегке" (1872): рассказ о том, что видел Твен за годы пребывания на Дальнем Западе. Два тома путевых очерков, а также десятки юморесок, фельетонов и рассказов, написанных до 1873 года, - таков итог творческой деятельности писателя в самый ранний период его литературной жизни.

Уже тогда Твен-юморист создал некоторые из своих шедевров. У безвестных сочинителей "крокетианы", у Шиллабера, Уорда и др., Твен научился нанизывать одну шутку на другую, комически противопоставлять торжественную форму бессмысленному содержанию, обыгрывать неожиданные повороты от "высокого" к "низкому", показывать "простаков", людей из народа, видящих правду лучше, чем патентованные мудрецы, отражать в гротескных образах фальшь, существующую в мире реальных человеческих отношений. Блестящий талант писателя дал ему возможность быстро затмить всех его предшественников. Искусство Твена стало достоянием самых широких слоев читателей.

Характерный пример твеновского гротеска - забавный рассказ "Мои часы" (1870). От мягкого бытового юмора автор быстро переходит к юмору "дикому". Испортились часы, и с ними происходят самые невероятные и смешные пертурбации. Твен переносит на вещи свойства, совершенно им не присущие, комически путает понятия: он сравнивает часы с лихорадящим больным, с бегуном, с похоронным колоколом. У часовщика при виде часов глаза сверкают "свирепой радостью". Под конец гиперболы приобретают космические масштабы.

Полны комических нелепостей и "Простаки за границей". Американцы со смехом читали о том, как их соотечественники, притворяясь глупцами и доводя гидов до исступления, отказывались проявлять интерес к египетским мумиям в европейских музеях.

Веселя своих соотечественников, Твен иногда откровенно славил наливающуюся силами буржуазную Америку. Как и миллионы рядовых граждан страны, он еще верил, что его родина прокладывала путь к хорошей жизни и свободе для народных масс. В "Простаках за границей" кое-где утверждается всяческое превосходство Соединенных Штатов над "старушкой" Европой, не выбравшейся из болота феодализма. Склонность к идеализации буржуазной Америки весьма заметна и в книге "Налегке". Твен подчас восторгается обстановкой, в которой живут десятки тысяч молодых американцев, жадно роющихся в невадской и калифорнийской земле в надежде на "большую удачу". Писатель еще не проклинал тот день, когда в США было найдено золото, как он это сделал позднее.

Идейная незрелость молодого Твена, его буржуазные предрассудки сказывались в первых книгах самым очевидным образом. Порою в этих произведениях даже звучала издевка над индейцами и замученными нуждой арабами.

В первый период своего творчества Твен был сравнительно мало отягощен тревогой о том, что происходит на его родине, в его произведениях господствовали мажорные ноты. Но и тогда он не только развлекал читателей, он говорил не об одних лишь достоинствах Америки. Даже в самых ранних произведениях Твена так или иначе сказывалась правда жизни. А смех служил орудием ее познания.

В "Простаках за границей" и книге "Налегке" есть точные зарисовки, любопытные наблюдения; эти произведения представляют определенный познавательный интерес. В ряде глав и той и другой книги смех Твена приобретает критическую окраску. Ему не по душе феодальные нравы, царящие в разных странах Европы. Описывая поездку "простаков" в "святые места", он воспринимает библейские рассказы с трезвостью человека, который прежде всего верит показаниям собственного разума. Твена также начинают возмущать ханжество и жадность богатых американцев.

Первый рассказ Твена, который получил широкую известность за пределами Дальнего Запада, "Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса" (1865), был интересен не столько анекдотическим сюжетом, который был к тому же не нов, сколько реалистичностью характеров. Перед читателем возникали образы благодушного и болтливого старика Уилера (он живет в захудалом рудничном поселке, ничего в жизни не добился и тешит себя только бесконечными рассказами о прошлом), а также чудаковатого Джима Смайли, единственная страсть которого держать пари с кем угодно и на что угодно. В Смайли нашла юмористическое отражение характерная особенность героев (и жертв) "золотой лихорадки" - в их жизни нет ничего, кроме вечной азартной игры.

Некоторые из ранних рассказов Твена носят совершенно очевидный сатирический характер. В фельетоне "Когда я служил секретарем" (1868) высмеян сенатор - лицемер и мошенник. Как это часто бывает у Твена, повествование ведется от первого лица; сам рассказчик - определенный образ, характер, тип. Этот честный простак понимает указания сенатора буквально - он называет вещи своими именами и вечно попадает впросак, тут же раскрывая истинный облик своего шефа. Юмор рассказа отчасти основан на приеме комического преуменьшения, позволяющем в гротескной форме выразить сущность характера внешне недалекого героя, не лишенного на самом деле хитрецы. Фельетон "Чем занимается полиция" (1866) с начала до конца пронизан иронией. Лавочник разбил голову бездомному бродяге, но полиция привлекла к ответственности не его, а жертву преступления. Автор саркастически называет полицию воплощением "добра, великодушия, гуманности".

В некоторых своих рассказах Твен энергично наталкивает читателя на весьма широкие выводы. "Рассказ о дурном мальчике, которого бог не наказал" (1865) сначала кажется шуткой или, во всяком случае, сатирой, направленной только против религиозного ханжества. Но, пародируя слащавые поучения воскресных школ, Твен с одного плана насмешки переключается на другой, его ирония углубляется и достигает высшей точки в конце повествования. "Дурному мальчику" злодейства идут на пользу, он нажил много денег. И Твен вносит в рассказ типичное "дикое" преувеличение ("дурной мальчик", сделавшись взрослым, размозжил головы жене и детям), чтобы в гротескной форме показать, как "гнусный и отъявленный негодяй", разбогатев, становится "одним из законодателен страны" и приобретает "всеобщее уважение".

Уже тогда Твен ощущал, что государственная машина в США скрипит и дает перебои, что богатство достается не тем, кто его заслуживает, что газеты много лицемерят и лгут. Однако, как и большинство его сограждан, он еще думал, что все это излечимые болезни. Как же от них избавиться? Писатель иногда предлагал) весьма сомнительные лекарства. Так, он создал рассказ-памфлет "Удивительная республика Гондур" (1875), в котором проводится мысль, что равенство приносит вред. В "идеальной" республике Гондур все обстоит превосходно, ибо там люди образованные и богатые обладают на выборах не одним, а многими голосами.

Впрочем, обычно Твен не спешил с рецептами, он лишь зорко подмечал, где и что на его родине неладно.

Ни в одно собрание сочинений писателя не входил до сих пор фельетон "Исправленный катехизис" (1871). Твен дерзнул выступить в нем против всесильного Твида - взяточника, державшего в своих руках демократическую партию в Нью-Йорке. Снова автор пародирует воскресную школу, и снова он идет дальше насмешек над учением и нравами церковников. Что такое бог, единый в трех лицах? - вопрошает Твен. Это - деньги, в виде золота, банкнотов и акций. Вот "истинный и единственный бог, всемогущий и всесильный, а Уильям Твид - его пророк".

Обличительный характер носят не только произведения Твена на политические темы (например, рассказ "Как меня выбирали в губернаторы", 1870), - и в некоторых, невиннейших на первый взгляд шутках проступают черты социальной сатиры. В рассказе "Как я редактировал сельскохозяйственную газету" (1870) одна смешная нелепость громоздится на другую. Возвратившийся на свой пост редактор обвиняет временного заместителя в невежестве. Защищая себя, простак-рассказчик дает понять, что другие редакторы еще более невежественны, чем он; к тому же они наглецы и лицемеры. Оказывается, что в содеянных героем рассказа глупостях отражена в гротескно-заостренной форме фальшь, пустившая корни в американской печати, да и не только в печати. Таков подспудный смысл этих комических эксцентричностей. К подобным произведениям Твена с полным основанием может быть отнесено приведенное Горьким глубокое замечание Ленина о том, что в "эксцентризме", как одной из форм искусства, есть "какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного"¹.

¹ (В. И. Ленин, О литературе и искусстве, Гослитиздат, М. 1957, стр. 566.)

И в прошлом веке апологеты буржуазии создавали легенды об Америке как о стране национального равенства. Но сразу же после Гражданской войны, которая, казалось бы, уничтожила самый вопиющий вид национального гнета - рабство негров, Твен увидел, что на самом деле национальные меньшинства в Америке подвергаются преследованиям. Еще в Сан-Франциско он написал едкий фельетон о преследованиях китайцев - этих скромных и честных тружеников. Фельетон остался ненапечатанным, ибо газета, в которой Твен сотрудничал, боялась (как вспоминал писатель в журнале "Галакси" несколько лет спустя) "задеть кое-кого из подписчиков". В рассказе "Возмутительное преследование мальчика" (1870) Твен выступает в роли "защитника" маленького негодяя, швырявшего камнями в китайцев (как часто на протяжении последующих сорока лет писатель будет иронически "защищать" мерзавцев разных рангов для того лишь, чтобы с максимальной полнотой выявить истинный характер этих людей, сорвать с них маску добропорядочности). Еще более едкая насмешка заключена в рассказе "Приятель Голдсмита снова в чужой стране" (1870).

О том, что еще на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века Твен иной раз с беспокойством глядел на жизнь в Америке, говорит также такой, несколько неожиданный, факт: в ряде его произведений и заметок "для себя" ощущается перекличка с настроениями американских романтиков середины века. Кое-что из написанного Твеном во время поездки на Сандвичевы острова мог бы повторить и Герман Мелвилл, автор "Тайпи", так убежденно утверждавший превосходство всего склада жизни дикарей над безрадостным миром цивилизации. Вернувшись в Сан-Франциско, первый большой капиталистический город, где ему пришлось жить довольно долго, Твен отметил в своей записной книжке: "Снова дома. Нет, не дома, а в тюрьме, снова в тюрьме, и прекрасное чувство свободы исчезло. Город кажется таким тесным, и так много в нем мрачного: труд, заботы, деловые тревоги".

Незадолго до своего сорокалетия Твен писал одному другу, что он совершенно счастлив. Если есть на свете человек, "который знает счастье более полное, ровное и беспрестанное, пусть он явится передо мной, - шутил писатель, - пусть докажут, что он действительно существует. По моему убеждению, такого человека нет".

Это были светлые годы в жизни писателя. Полный энергия и радостных ожиданий, он уверенно глядел вперед. Твен был счастлив в кругу семьи. Его литературные дела складывались на редкость успешно. Еще недавно он был старателем-неудачником, мелким провинциальным журналистом, а теперь стал признанным писателем, состоятельным человеком. И этот баловень судьбы не склонен был идти по проторенной дорожке, создавать только сдобренные юмором очерки, фельетоны да комические рассказы несколько экстравагантного характера. Его литературные интересы ширились, творческие силы росли и искали выхода. В 1873 году Твен завершил свой первый роман "Позолоченный век".

Эту книгу он задумал писать вместе с литератором Чарлзом Уорнером, - он не чувствовал уверенности в том, что сам справится с таким произведением.

Позднее Твен с наивной гордостью отметил, что, начав работу над романом, он в первый же день написал рекордное число страниц. Столь же легко и успешно трудился писатель и дальше. О чем же рассказал с таким вдохновением этот жизнерадостный человек во вступительных главах своего первого романа?

"Позолоченный век" начинается с истории семьи фермера Хокинса. Родственник приглашает Хокинса переселиться в Миссури, где фермеров ждет, заверяет он, зажиточная жизнь. Но бедность и несчастья не покидают Хокинсов и в новых краях. В Миссури семья снова нищенствует. Хокинс умирает с чувством, что его близкие оставлены "в жестокой бедности". Судьба его поистине трагична.

Столь же беспросветна и описанная в первых главах романа жизнь родственника Хокинса - Селлерса. Он создает один за другим всякие прожекты обогащения, изобретательно пытается скрыть свою нищету, но терпит неудачи.

Итак, выйдя на широкие просторы романа, Твен прежде всего с невеселой усмешкой поведал о гибели надежд, о горькой нужде. Почему же у писателя, чуть ли не кичившегося своим счастьем, возник мотив несбывшихся ожиданий? В основе многих эпизодов и образов "Позолоченного века" лежит материал автобиографического характера. Судьба Хокинса напоминает судьбу отца самого Твена. И все же первая часть "Позолоченного века" это не только рассказ о жизни родных писателя. Не случайно дальнейшие главы книги, где говорится о золоте, плывущем в карманы людей, пронизаны едким сарказмом, откровенной издевкой.

В своем романе писатель сумел, как и все большие художники слова, через индивидуальное показать общее, типичное. Характерно, что на склоне лет, когда Твен говорил об американской действительности с яростным гневом, он решительно отвергнул мысль, что его "проклятья" порождены какими-либо личными переживаниями. "Разве вас не волнуют несчастья других куда больше, чем любое личное горе?!" - заметил он в одном из писем.

В "Позолоченном веке" Твен коснулся раны, которая причиняла большие страдания его соотечественникам. С каждым годом многие из них видели все отчетливее, как гаснут надежды па свободу и достаток, которые, по убеждению немалого числа простых людей, бежавших от европейского феодализма, были обещаны им самой природой социального строя, установившегося в США. Плодами борьбы народных масс Америки против английских колонизаторов (в конце XVIII века) и против южных рабовладельцев (во время Гражданской войны) воспользовались в конце концов крупные плантаторы, банкиры, фабриканты.

И надо по достоинству оценить великолепное чутье Твена, который уже через несколько лет после Гражданской войны сумел отразить чувство разочарования, которое в условиях "позолоченного века" охватило многих рядовых американцев.

Разумеется, первые произведения Твена в известной мере подготовили появление его новой книги. Но сколько бы темного ни обнаруживал писатель в прошлые годы, никогда раньше он не ощущал так остро неблагополучие и в низах и в верхах, как во время работы над первым своим романом. Хмурый тон начальных глав "Позолоченного века", в которых изображен безрадостный жизненный путь коренного американца, гармонирует со всею твеновской линией книги (в отличив от идиллической, в основном, линии его соавтора - Уорнера). В романе много комизма, но в главах, где центральное место занимают образы сенатора Дилворти и его друзей, образы жуликов-законодателей, жуликов-капиталистов, жуликов-газетчиков, смех Твена нередко звучит горько.

Как усиление сатирического начала в творчестве Твена, так и самый факт перехода писателя к новому для него жанру - роману, позволяют говорить о том, что закончился первый и наступил второй период развития его творчества.

"Позолоченный век" - произведение крайне неровное. Повинно в этом прежде всего различие творческих индивидуальностей двух авторов. Однако и твеновские главы, созданные пером начинающего романиста, тоже не отличаются художественным единством. Наряду с элементами, - но только элементами, - психологического романа и блестящими сатирическими картинами в книге можно найти откровенную мелодраму.

Изображая мир моральных банкротов, авторы "Позолоченного века" отчасти опирались на традиции просветительского романа. Недаром пройдоха Дилворти противопоставлен Нобл ("благородный"). Но Твен писал о XIX веке, и злодеи, изображенные в книге, остаются по сути дела победителями. Здесь нет подлинно оптимистической концовки. Эпоха величайших успехов Америки в развитии производительных сил - это только позолоченный, а не золотой век. Вот что сказал Твен не только названием романа, но и всей системой созданных им образов - от Хокинса и Селлерса до Дилворти. И он сказал это, несмотря на убежденность в превосходстве социального строя США над порядками, которые существовали в странах Европы.

Не следует все же преувеличивать степень раскрытия американской социальной действительности в "Позолоченном веке". Твен резко осуждает продажность, проникшую в политическую жизнь страны, но не понимает неизбежной связи коррупции с господством "духа спекуляций", гротескным воплощением коего служит Селлерс. Тем более поражает проницательность писателя, сумевшего, при всей ограниченности понимания им характера капиталистических отношений, увидеть гнилую сердцевину там, где другие видели нечто ослепительно-блестящее.

Твен был сыном своей буржуазной страны и отнюдь не глядел с презрением на предпринимательство. Но честный художник всем сердцем тянулся к справедливости, был богат душевным теплом и обладал необыкновенно чувствительной совестью.

Легко выявить прямые идейные связи Твена с лучшими буржуазно-демократическими традициями периода американской войны за независимость. Известную роль сыграло влияние его отца, воспринявшего некоторые принципы американских просветителей и презиравшего церковь. Твен читал, хотя и но без опаски, "безбожные" произведения Томаса Пейна, участника войны за независимость, пропагандиста революционной борьбы против тирании, сторонника материалистических принципов. Ему были хорошо знакомы знаменитые слова Джефферсона, автора "Декларации Независимости", о праве народа на борьбу против поработителей. Вместе с тем надо напомнить, что, как пи далек был Твен в юности от развертывавшейся тогда в США борьбы против рабства, он, подобно другим крупнейшим писателям Америки прошлого столетия, был многим обязан и той идейной обстановке, которая создалась на его родине в канун и во время войны с плантаторским Югом.

Роман "Позолоченный век" был опубликован в первые месяцы грозного экономического кризиса, который принес большому числу американцев тяжкие бедствия.

В середине 70-х годов писатель пишет очерки "Старые времена па Миссисипи", в которых рассказывает о пережитом в канун Гражданской войны, когда он был лоцманом. Затем появляется повесть о Томе Сойере. В книгах Твена теперь стало больше картин человеческой радости, больше теплого смеха, чем когда-либо раньше. Чем же это объясняется? Одни литературоведы изображают Твена этих лет бездумным развлекателем, другие - активным противником капиталистического строя, который маскировался, боясь гонений. Все это не так.

Сознание, что его личная жизнь сложилась очень счастливо, не покидало Твена несколько лет. А новые книги писателя говорили о том, что, несмотря на собственное благополучие, он остро ощутил, насколько безрадостной стала окружающая действительность. Впрочем, "Старые времена па Миссисипи" и "Приключения Тома Сойера" говорили об этом иным языком, нежели "Позолоченный век".

Пытаясь объяснить, почему он так охотно обратился в своих очерках к прошлому, сам Твен совершенно недвусмысленно (хотя и в несколько шутливой форме) выразил свое весьма критическое отношение к современности. Ныне, сказал он, "у каждого мужчины, у каждой женщины, у каждого ребенка есть хозяин, и все томятся в рабстве. Но в те дни, о которых я нишу, лоцман на Миссисипи рабства не знал". Он был "единственным... абсолютно независимым представителем человеческого рода".

Итак, в прошлом (и, конечно, более или менее идеализированном прошлом) писатель хотел найти то, чего не было в мире, где "все томятся в рабстве". Очерки о лоцманах довоенных лет, об этих особенных людях, с которыми Твен в какой-то мере связывал представление о свободе и независимости, насыщены добрым, душевным юмором, подлинной поэзией. В них есть немало страниц, окрашенных в романтические тона.

Самая радостная книга Твена - это, конечно, "Приключения Тома Сойера" (1876). И при чтении этой повести еще более настойчиво возникает мысль, что писатель обратился к прошлому, отделенному от современности глубочайшим историческим рубежом Гражданской войны, к счастливым годам детства именно потому, что в окружающем его мире взрослых людей он уже видел не очень-то много радостного, светлого.

"Приключения Тома Сойера" настолько цельное и гармоничное произведение, что мы не всегда осознаем его сложность.

Прежде всего это мастерски написанная приключенческая повесть для детей. Исчезновение Тома и его приятелей, их возвращение во время поминальной проповеди, сцена на кладбище, где происходит убийство, слежка мальчиков за индейцем, приключения Тома и Бекки в пещере, гибель Джо - как все это заставляет замирать сердце юного читателя. Действие повести развертывается динамично, интерес читателя не ослабевает ни на минуту.

Но, конечно, не только это определяет обаяние книги. Недаром же читатели, превосходно помнящие сюжет повести, снова и снова, молодея душой, возвращаются к ней.

"Приключения Тома Сойера" - очень веселая книга. Вспомним, как попался Том, когда без спросу отправился купаться, или как Том и Гек выясняли, какую пользу могут принести дохлые кошки. Забавен перечень сокровищ, отданных мальчиками Тому за право красить забор, - тут и осколок бутылочного стекла, и одноглазый котенок, и много другого. Комичны пародии на речь в воскресной школе и на сентиментальную литературу.

Из писем Твена известно, что, работая над повестью, он испытывал неуверенность насчет того, кому она предназначается - детям или взрослым. А окончательно решив, что это книга для детей, несколько притупил ее сатирическое острие. Все же в "Приключениях Тома Сойера" ощущается рука сатирика. Писатель высмеивает воскресную школу, где произносятся елейные речи. Он смело вложил в уста мальчиков дерзкое замечание: "Церковь дрянь по сравнению с цирком". Не приносит радости детям и общеобразовательная школа - с понедельника для них "начиналась новая неделя мучений". Есть в городке ханжи, которым не понять естественных проявлений детской натуры.

Там, где Твен клеймит мещанство, косность, лицемерие, оп выступает как сатирик-реалист. Это бесспорно. Вместе с тем смех в "Приключениях Тома Сойера" часто служит целям реалистического показа жизни и тогда, когда он лишен обличительной окраски. Юмор помогает рисовать быт горожан во всей его конкретности. Юмор же является инструментом для проникновения в самые глубины внутреннего мира детей и взрослых.

В "Приключениях Тома Сойера" меньше гротеска, комических гипербол, чем в любом из предыдущих произведений писателя. Твен раскрывает психологию человека с невиданной у него раньше глубиной. Никогда еще не выходили из-под пера Марка Твена характеры столь живые и яркие.

Писатель подмечает решительно все, что происходит в сердце Тома Сойера. Точны во всех деталях и вместе с тем полны юмора описания чувств и поступков мальчика. Вот он хвастает вырванным зубом, хочет "умыться", не прикасаясь к воде, пытается симулировать болезнь, чтоб не пойти в школу. Смешны и в то же время трогательны мечты обиженного Тома о "мести". Твен но раз показывает - все с новыми оттенками, - как возникает у мальчика сладостное чувство жалости к самому себе.

На страницах книги развертывается подлинная энциклопедия детской жизни. Твен показывает, как труд превращается из тяжелой повинности в радость, если ему хоть в какой-либо мере придан творческий характер. Правдиво и чуть-чуть насмешливо воспроизведены детские суеверия и выдумки Тома, вносящего в реальную жизнь заимствованную из книг романтическую героику. Читатель узнает в "Приключениях Тома Сойера" многие краски своего собственного детства.

А все же повесть пленяет не только одним этим. Известной сцене побелки забора предшествует следующее замечание автора: "Наступило субботнее утро, и все в летном миро дышало свежестью, сияло и кипело жизнью. В каждом сердце звучала музыка, а если это сердце было молодо, то песня рвалась с губ. Радость была на каждом лице..." Эти слова, пожалуй, дают тон всей повести. Перечитывая ее, все яснее видишь, что страна Тома Сойера - своеобразная и чудесная страна. Там царит вечное лето, нет непогоды, нет ни холода, ни снега. Обитатели этой страны, за немногими исключениями, неплохие и по-своему счастливые люди. Сам Твен дальше раскрывает перед читателем секрет обаяния рисуемых картин. Описывая красивую Кардифскую гору, что возвышается над городком, он добавляет, что она находилась как раз на таком расстоянии, чтобы казаться обетованной землей - заманчивой, безмятежной, мечтательной. Страна детства, которую изобразил Твен, ушла в прошлое, и поэтому тоже, можно сказать, находилась как раз на таком расстоянии, чтобы казаться обетованной землей...

Разумеется, поэтичность "Приключений Тома Сойера" объясняется и поэтичностью предмета изображения - детской жизни, и тем, что книга дышит поэзией правды. Совершенно очевидно, однако, что Твен зачастую глядит на детство сквозь призму романтического представления о подлинно радостной, чистой, прекрасной жизни.

Показателен в этом отношении образ Гека. Кое-где в книге он изображен реалистически. Но в большой мере этот бездомный мальчишка с Миссисипи, как будто выброшенный на берег великой рекой, предстает перед нами в "Приключениях Тома Сойера" как полное романтической прелести воплощение мечты о безграничной свободе. Столь увлекательна романтическая стихия книги и такова ее тональность, что читатель видит Гека глазами фантазера Тома и его сверстников. Мы тоже начинаем верить, что можно чувствовать себя весело и радостно только тогда, когда ночуешь в бочке, когда немыт, нечесан и одет в лохмотья. В уста Гека вложены слова, заставляющие вспомнить о романтических героях Купера: "Нет, Том, - восклицает Гек, - не хочу я больше этого богатства, не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в лесу, на реке, и тут, в бочке, - тут я и останусь".

В статье о Поле Бурже Твен заметил мимоходом, что с появлением юмора "все жесткое смягчается, все наше раздражение и досада улетучиваются и приходит чувство солнечной радости". Повесть богата и таким "смягчающим" юмором. Твен не только смеется над пороками или вскрывает с лукавой усмешкой мелкие недостатки хороших людей. Юмор нередко служит средством положительной эмоциональной оценки "том-сойеровского" уголка вселенной. Наконец Твен выражает смехом свою любовь к жизни, полноту своей симпатии к народу и веры в него.

Если остров Джексона, где Том Сойер и его приятели провели несколько счастливых дней, дал им возможность подняться над прозаичностью родного городка, то повесть "Приключения Тома Сойера" явилась для Твена своего рода литературным островом Джексона. Нарастающее недовольство писателя современной действительностью воплощено в самых поэтических сценах книги с не меньшей силой, нежели в откровенно-сатирических.

Своеобразное сочетание в "Приключениях Тома Сойера" романтически-прекрасного и повседневно-реалистического придает этой книге особый аромат. Твен сумел глубоко заглянуть в душу здорового ребенка, сумел овеять детство поэзией и воспроизвести прелесть детства. Уже с появлением этой книги он вошел как равный в круг крупнейших представителей литературы США.

Показав себя мастером тонкого психологического рисунка, Твен не отказался от той юмористики, которая была близка ему в начале творческого пути. В 70-х годах он создает ряд гротескных юморесок - таких, как "Разговор с интервьюером" (1875) и "Режьте билеты" (1878), серию забавных (хотя и не всегда содержательных) пародий. Насколько дороги еще были писателю традиции "дикого" юмора, можно судить по его книге "Пешком по Европе" (1880). Это повествование о новой поездке по странам Европы пересыпано вставными анекдотами, пародиями, комическими нелепицами.

Во второй половине 70-х годов безработица и голод заставили американских пролетариев сделать отчаянные попытки создать профсоюзы. Развернулась стачечная борьба. Буржуазии США, еще недавно претендовавшая на роль носительницы идей прогресса и справедливости, решила выдать негров на расправу куклуксклановцам и начала готовиться к расправе с рабочими. Капиталистическая печать подняла вопль об угрозе коммунизма (события Парижской коммуны еще были живы в памяти и друзей ее и врагов). Газета "Нью-Йорк геральд" прямо предлагала расстреливать "чернь".

И это было сделано. Пока солдаты, посланные правительством, "кормили свинцом" (по совету другой нью-йоркской газеты) бастовавших железнодорожников, девятнадцать пенсильванских шахтеров - борцов за дело рабочего класса - были казнены.

Демагогические выпады реакционной печати против движения масс мешали тогда Твену до конца разобраться в том, что творилось в Америке. Идеи революционной борьбы еще внушали ему ужас. В книге "Пешком по Европе", как и в "Простаках за границей", можно обнаружить обывательские и даже откровенно-враждебные суждения о революционной деятельности французского народа. Но ощущение, что в Америке неладно, так или иначе проникало в творчество писателя.

В рассказе-памфлете "Великая революция в Питкерне" (1879) Твен по-свифтовски рисует "микромир", в котором отражены пороки "большого мира". В Питкерне царили мирные патриархальные нравы, пока крохотный островок не превратился в "империю". Создание армии и флота, возникновение привилегированного класса легло на народ невыносимым бременем. Твен показывает, сколь чужды народу атрибуты современного буржуазного государства. Небезынтересно, что демагогом, создателем "империи", "сомнительным приобретением" для питкернцев изображен американец.

Три года спустя появилась повесть "Принц и нищий" (1832) - эта чудесная сказка, в основе которой лежит преображенный фантазией автора исторический материал, произведение, пронизанное горячей любовью к народу.

Герой книги тоже Том. Но если главный персонаж "Приключений Тома Сойера" почти никогда не унывал, то новому Тому достаточно было увидеть "окружающую его нищету", чтобы он "залился слезами". Перед читателем возникает мир нищеты и бесправия, с одной стороны, и мир бессмысленной роскоши и угнетения, с другой. Контраст этот выражен необычайно выпукло и сильно: ведь бедняк Том и принц, обменявшись платьем, обмениваются и местом в жизни. Тут больше сатиры, чем в книге о Томе Сойере, и Твен чаще прибегает к гротеску, чаще выходит за пределы внешнего правдоподобия, чтобы раскрыть антигуманный характер того, что творится и при дворе и в окружающем мире в целом. Превосходно построенный сюжет позволяет с каждой главой все резче ощущать обличительную сущность повести. Здесь продумана каждая деталь, здесь все "стреляет", все бьет по фальши, по злодеяниям аристократов и богачей.

Твен говорит о средневековой Англии. Но в книге возникают образы жертв собственнических законов, которые заставляют читателя возненавидеть феодальные порядки, а вместо с тем и всякое угнетение слабого сильным. Более того, писатель создает образ представителя низов, который хочет, чтобы жизнь была иной, и, при всей своей неучености, в состоянии управлять государством более гуманно, чем "прирожденные правители".

Положительный герой, возникающий теперь в произведениях Твена, это прежде всего ребенок. Однако душевное благородство обоих Томов - слепок с того высокого, что писатель ощущал в народе.

И нищий и принц - это в основном хорошие люди. Но добрый принц, показывает Твен, уже отчасти испорчен властью. И даже любимец писателя Том Кенти, в котором воплощены лучшие черты народа, после недолгого пребывания на королевском посту неожиданно проявляет отрицательные свойства. "Королевское звание все больше нравилось ему"; - замечает Твен. Том увеличивает количество слуг при дворе и содрогается при мысли о встрече со своими родными, пребывающими в нищете. Так кое-где в повести начинает звучать - правда, еще весьма приглушенно - тема морального упадка рядового человека, трагическая тема, разработке которой писатель в дальнейшем посвятит немало душевных сил.

На рубеже следующего, третьего периода творчества Твена стоит небольшое, но сложное произведение - речь под названием "Плимутский камень и отцы-пилигримы". Писатель произнес ее на банкете Общества Новой Англии в начале 80-х годов.

С самого начала речь звучит оскорбительно для слушателей. Обращаясь к потомкам "отцов-пилигримов", высадившихся в Америке зимой 1620 года и основавших одну из первых колоний, оратор говорит, что собравшиеся джентльмены не обладают выдающимися умственными способностями, выражает сомнение в том, что в зале найдутся люди, избежавшие отсидки в тюрьме, и т. д. Сколь ни странным это покажется, подобные декларации сами по себе не должны были вызвать у слушателей протеста. Они воспринимались не как сатира, а как своеобразный юмор. "Деловым людям", собравшимся на банкете, не были в диковинку выпады такого характера, и они вызывали смех. К тому же Твен закончил свою речь замечанием, что все сказанное было шуткой.

Но действительно ли это так? После острот, в известной мере построенных на комической путанице понятий, Твен противопоставил себя - "грубияна" из штата Миссури - потомкам пилигримов. Эти пилигримы пользуются славой создателей американских идеалов. "Но где же мои предки?" - восклицает оратор. Нет, он духовный наследник не пилигримов, а индейцев, которых уничтожали предки сидящих перед ним джентльменов, он - наследник инаковерующих, коих пилигримы лишали жизни за отказ принадлежать к "ортодоксальной пуританской церкви", "салемских ведьм", то есть ни в чем не повинных женщин, которых руководители пуританских общин сжигали на кострах, негров, коих основатели американских колоний увозили из Африки, превращая в рабов.

Хваленые пилигримы - столпы "сверхчеловеческой нравственности" - на самом деле, говорит Твен, были разбойниками. Оказывается, что кровавые преступления, бесчеловечное обращение с людьми - отнюдь не монополия правителей средневековой Англии. Твен как бы перебрасывает мост от Европы к Америке, а одновременно и от прошлого к тому настоящему, которое представляли собравшиеся на банкете не очень-то симпатичные оратору господа.

Весной 1882 года Твен совершил поездку, которая заставила его особенно глубоко задуматься над прошлым и над современностью. Решив превратить "Старые времена на Миссисипи" в толстую книгу, Твен отправился собирать новый материал о родной реке. Перед ним предстали места, где прошли его детство и юность, места, воспетые в "Приключениях Тома Сойера". И он был потрясен увиденным. Жизнь, почувствовал писатель, стала иной, чем раньше, - серой, прозаичной. На всей второй части "Жизни на Миссисипи" (1883) лежит печать усталости, какого-то уныния, противоречащего бодрым словам о "чудесном путешествии", которое проделал Твен. Как раз в год выхода этой книги юморист, заставлявший смеяться всю Америку, занес на бумагу такие слова: "Человек, который делается пессимистом до сорока восьми лет, знает слишком много; тот, кто оптимист после сорока восьми лет, знает слишком мало". Дело было, конечно, не только в том, что теперь Твен лучше узнал жизнь. Изменилась и сама американская действительность.

В своей статье "Статистика и социология" Ленин говорит, имея в виду Соединенные Штаты, о переходе "от прогрессивного, домонополистического, капитализма 1860 - 1870-х годов к реакционному, монополистическому капитализму (империализму) новейшей эпохи..."¹

¹ (В. И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 270.)

В 80-х годах ощущение, что монополии захватывают в США господство как в экономической, так и в политической сфере, начало проникать в самые различные слои народа. Власть трестов самым непосредственным образом сказывалась на судьбе жестоко эксплуатируемых рабочих, а также разоряемых фермеров, лавочников, ремесленников. Иные буржуазные политики, желая извлечь выгоду для себя из страданий народа, стали рядиться в тогу противников монополий. Так, президент Кливленд в конце 80-х годов счел нужным демагогически выступить с осуждением "трестов, комбинатов, монополий", которые, как он сказал, "железной пятой" уничтожают простых граждан страны и "быстро становятся властителями".

В "Жизни на Миссисипи" Твен упоминает книгу, над которой он урывками работал в течение ряда лет. "Может быть, я кончу ее, - говорит писатель, - еще лет через пять-шесть". Речь идет о романе "Приключения Гекльберри Финна"; он вышел в свет через год-два после "Жизни на Миссисипи". Впечатления, которые вынес Твен из поездки по родным местам, помогли ему быстро довести до конца это величайшее произведение американского реализма XIX столетия.

Как уже отмечалось, творчеству Марка Твена принадлежит выдающееся место в истории развития критического реализма в Америке. "Приключения Гекльберри Финна" - самый зрелый реалистический роман писателя.

На протяжении всей первой половины XIX века в американской литературе господствовал романтизм. Наиболее видны в его представители - Ирвинг, Брайент, Купер, По, Готорп, Мелвилл, Торо - создавали книги, в которых в сложной, опосредствованной форме сказывалось разочарование в буржуазном прогрессе.

Впрочем, уже тогда черты реализма наличествовали в творчестве отдельных писателей, и прежде всего Купера, правдиво показавшего, как уничтожала индейцев буржуазная цивилизация.

Новые явления в литературе США возникли в связи с подъемом антирабовладельческого движения, которое получило большой размах с конца 40-х годов. Пафос аболиционизма придал жизненность и силу произведениям ряда талантливых прозаиков и поэтов, появившихся в середине века. В числе их были столь разные художники слова, как Гарриет Бичер-Стоу, Уолт Уитмеп, Джеймс Лоуэлл и Джон Уитьер. И примечательно, что в творчестве этих, а также и многих других писателей, так или иначе связанных с антирабовладельческой борьбой, реалистическое начало стало выдвигаться на передний план.

Марк Твен и другие писатели, которые создавали в Америке последней трети XIX столетия литературу критического реализма, явились непосредственными преемниками мастеров аболиционистской прозы и поэзии. В известной мере они развивали также антибуржуазные и утопические тенденции американского романтизма.

Твена порой изображают чуть ли не единственным реалистом, появившимся за океаном в 70 - 80-х годах прошлого века. Лучшие книги Турже, до Фореста, Джеймса, Гоуэлса, Хоу, Гарленда и других прозаиков, с волнением присматривавшихся к тому новому, что возникало в США после Гражданской войны, показывают, что это было не так.

Американским писателям-реалистам нелегко было утверждать свое право на Изображение жизни такой, как она есть. Па книжном рынке США в послевоенные десятилетия царили модные беллетристы, видевшие в литературе лишь средство развлечения читателей и пропаганды достоинств буржуазной Америки, идеалов реакционнейших ее представителей. В начало 80-х годов известный писатель Т. Олдрич и видный политический деятель Д. Гей выступили с романами, в которых описывались "зловредные" иностранцы, ведущие в Америке революционную агитацию среди наемных рабочих.

Условности господствовавшего в США буржуазного романа с характерными для него неправдоподобными неожиданностями, узким дидактизмом, налетом сентиментальности и неизбежный "счастливым концом" нередко давали себя знать и в серьезной литературе тех лет. Но по основному направлению своего творчества писатели реалистического склада были антагонистами буржуазных литераторов, апологетически воспринимавших американскую капиталистическую действительность.

Сознательно или неосознанно, они полемизировали своими книгами с широко распространенной в США литературой идиллической, слащавой, лживой по самой своей сути, литературой условных характеров и неестественных обстоятельств. Твен не раз создавал злые пародии, непосредственно направленные против паточно-сладкого чтива, против псевдоромантики, сдобренной мещанской моралью.

Альбион Турже сразу же после победы Севера над Югом смело показал живучесть рабовладельческих традиций в США, порочность мира плантаторов, а отчасти и проникновение коррупции в Северные штаты. Джон де Форест осудил южан в период Гражданской войны, а затем, в 70-х годах, создал роман, обличающий членов законодательной палаты США. Среди писателей, остро ощутивших в послевоенные годы неудовлетворенность рядовых американцев повседневной жизнью, заметное место принадлежит Эдгару Хоу, автору "Истории маленького городка", и Хемлипу Гарленду, поведавшему о судьбе фермеров, которые не видят ничего хорошего в настоящем и без надежды смотрят в будущее. При всей противоречивости и буржуазной ограниченности Уильяма Гоуэлса и особенно Генри Джеймса, и они в 80-х и 90-х годах создали ряд произведений с явно выраженной реалистической окраской.

Среди других американских писателей конца XIX века следует выделить талантливых и правдивых романистов Гарольда Фредерика, Генри Фуллера и Стивена Крейна, дарование которых расцвело лишь в 90-х годах.

Творчество почти всех упомянутых авторов не свободно от натуралистических тенденций; в произведениях Джеймса порою возникают черты декаданса. И все же эти художники слова сыграли свою роль в развитии критического реализма в США.

Величайшим же американским прозаиком-реалистом этих лет, да и всего XIX века, был Марк Твен.

Буржуазная критика обычно рисует Твена литературным варваром, человеком узкого интеллекта, никогда не задумывавшимся над характером собственных произведений. Нет, он вполне осознанно стремился к реалистическому воспроизведению жизни.

Хотя отдельными сторонами своего дарования Твен близок романтикам, он вошел в литературу с вызовом романтизму. С самого начала своей литературной деятельности Твен подчеркивал, что первоочередная задача искусства - показ реальности в самой ясной и конкретной форме.

Высмеивая в рассказе "Как излечиться от дурного настроения" сентиментальные произведения литературы, Твен отметил, что истинно художественная литература должна отличаться "верностью природе, ясностью выражения, правдоподобностью ситуаций, правдоподобностью характеров, плавностью повествования, взаимосвязанностыо событий". Эстетические позиции Твена особенно ясно охарактеризованы в его статье "Литературные пороки Фенимора Купера" (1895). Статья эта отличается некоторой односторонностью. Твен говорит о реализме как о единственно возможном творческом методе, он как будто не замечает того привлекательного, поэтического, жизненно важного, что есть в лучших романах Купера. Вместе с тем в статье сформулированы требования, которым, по мысли Твена, должны удовлетворять реалистические произведения литературы. И эти требования бросают свет на его собственное искусство.

В характерной, особенно для позднего Твена, саркастической манере он говорит, что "персонажи повествования должны быть живыми, за исключением трупов, и... читатель всегда должен иметь возможность разобраться, где перед нами трупы, а где не трупы". Поступки героев произведения не могут выходить за пределы вероятия ("оставьте чудеса в покое"). Персонажи должны говорить так, как "человеческие существа говорили бы в данных обстоятельствах". Нужно писать просто и естественно, изображать явления со всею точностью. Но гуманист и демократ Твен не ограничивается этим. Писатель в его представлении - это не бесстрастный фотограф, а человек, превосходно понимающий разницу между добром и злом, воодушевленный высокими моральными критериями. Твен пишет: "...автор должен заставить читателя проникнуться глубоким интересом к персонажам произведения и к их судьбе... он должен заставить полюбить хороших героев и возненавидеть плохих".

К мысли о связи эстетического с этическим Твен возвращается много раз. "Юмор, - писал он, - не должен сознательно учить, и он не должен сознательно проповедовать, но он должен делать и то и другое..."

Твен высоко ценил реалистические произведения некоторых современных ему американских писателей. Любопытен ставший недавно известным отзыв Твена о книге Эдгара Хоу "История маленького городка". Как раз в год завершения "Приключений Гекльберри Финна" он писал Хоу: "Нарисованные вами картины безрадостной жизни в деревне, а также внутреннего и внешнего облика ее обитателей ярки и - что еще важнее - правдивы. Я это знаю, ибо я все это видел и переживал".

В "Приключениях Гекльберри Финна" взгляды Твена на литературу находят наиболее полное выражение. Этот роман представляет собой новое явление в его творчестве.

Тех читателей, которые надеялись увидеть в книге о Геке нечто аналогичное "Приключениям Тома Сойера", ждало разочарование. В романе меньше неожиданных сюжетных ходов и приключений комического характера.

Собственно говоря, книга начинается в том же ключе, что и повесть о Томе Сойере. Гек покидает дом надоедливой вдовы и залезает в "бочку из-под сахара". Том Сойер по-прежнему верховодит и придумывает всякие забавы. Но вот в четвертой главе на смену лету, царившему в "Приключениях Тома Сойера", пришла зима, выпал снег. И буквально тотчас же в повествование ворвалась какая-то тревожная нота, возник мотив угрозы - на снегу Гек "увидел чьи-то следы". Пятая глава написана уже совсем в другом духе: на смену выдуманным злодеям, на смену ужасам, вызывающим улыбку, ибо они часть аксессуаров детской игры в разбойники, приходят картины, которые поистине ужасны, ибо порождены жизнью.

Появился отец Гека. В мир добрых людей вторгается подлинный негодяй, не условная фигура из приключенческих романов. Он не вызывает ни симпатии, ни даже жалости, хотя бы уже потому, что этот бесправный бродяга - расист и остервенело ненавидит негров. С горьким сарказмом писатель рисует его как типическую фигуру, как характерное явление в жизни Юга.

Так вводит Твен в свой роман тему, которой предназначена в нем важнейшая роль, - тему рабства негров. Ведь в основе сюжетной канвы "Приключений Гекльберри Финна" лежит стремление негра Джима во что бы то ни стало вырваться из рабства. А духовный облик Тока до конца раскрывается как раз па примере его отношения к беглому рабу. Тема невольничества, почти полностью отсутствовавшая в "Приключениях Тома Сойера", теперь становится одной из главных.

Сила антирабовладельческого пафоса романа в большой мере определяется удивительной привлекательностью образа Джима. В книге есть главы, где Джим показан глуповатым негром, который вызывает смех своим нелепым поведением. Однако память читателя с особенной цепкостью удерживает те страницы романа, на которых негр Джим предстает перед нами как человек незаурядный и благородный. В книге Твена не изображены такие ужасы рабства, как в "Хижине дяди Тома", но автор так настоятельно заставляет нас проникнуть в духовный мир негра, что возникает абсолютно достоверный, осязаемый, душевно близкий образ Джима - человека со всем богатством его внутренних сил. А ведь человек не может быть рабом, утверждает Твен логикой этого образа, логикой всей книги.

И все же не только о рабстве чернокожих рассказал Твен в своем лучшем произведения. Хотя действие "Приключений Гекльборри Финна" (как и действие книги о Томе Сойере) развертывается в канун Гражданской войны, в роман настойчиво вторгается действительность послевоенной Америки, окрашивая его важнейшие картины и образы.

В "Приключениях Тома Сойера" но показаны крайняя бедность и запустение, а обездоленность Гека воспринимается даже как нечто внушающее зависть. Но в "Приключениях Гекльберри Финна" очень многое говорит о нищете и упадке, царящих в деревушках долины Миссисипи, многое навевает тоску. В романе запечатлено убожество поселков и одиноких хибарок, стоящих у реки, маленькой захудалой плантации и унылого дома плантатора.

Жители деревушек, куда попадает Гек, не похожи на ближайших соседей тети Полли. В них нет энергии, нет любви к труду. Они опустились, погрязли в лени. Легковерные и историчные, они проявляют холодное безразличие к несчастьям других и могут быть очень жестокими. К тому же они еще и трусы.

Можно утверждать, что в книге воплощены в своеобразной форме раздумья писателя насчет Америки конца века. Твен, в частности, осуждает человека из низов за неспособность постоять за себя. Писателю было тяжко сознавать, что простые люди позволяют своим угнетателям безнаказанно тиранствовать и натравлять одну часть народа на другую.

О том, что, повествуя о приключениях Гека и Джима в канун Гражданской войны, Твен в какой-то мере отражал существенные стороны современности, говорят и образы "короля" и "герцога". Насмешливо изобразив людей, присвоивших себе эти звонкие титулы, законченными негодяями и мошенниками, Твен как бы продолжал ту борьбу с европейской аристократией, с феодализмом, которую он вел в своих прежних книгах. Однако эти образы более ёмки, чем может показаться на первый взгляд. Порою похождения "короля" и "герцога" вызывают веселую улыбку. Но почему же Гек говорит об этих людях с отвращением и ненавистью? Прежде всего потому, что они стяжатели и идут на любую подлость ради наживы. Они пытаются лишить осиротевших девочек наследства, они готовы за несколько десятков долларов закабалить Джима в рабство. В "короле" и "герцоге" живут расчетливость лавочника, неуемная жадность буржуа-накопителя.

Самый значительный образ романа - это, конечно, образ Гека. Его глазами мы глядим на "короля" и "герцога", через его сознание познаем мерзость рабства, он же показывает нам, как живется в городках на Миссисипи. Но этот мальчик не просто зеркало жизни, он и главное действующее лицо. Он маленький правдолюбец и гуманист.

Неужели же это тот самый Гек, который в "Приключениях Тома Сойера" чаще всего являлся лишь оруженосцем главного героя книги? Нет, он иной. Логика развития образа заставила Твена изобразить нового Гека более взрослым, чем ему полагалось быть по первоначальному замыслу. Он думает недетские думы, испытывает недетские чувства. Гек любит природу, и он воспринимает ее совсем не так, как сверстники Тома. Он и действует по-взрослому. В мире несправедливости и зла Гек не может сидеть сложа руки - он помогает Джиму, изобретательно воюет с его недругами, дает отпор "королю" и "герцогу".

Выразительнее всего действенный характер гуманизма Гека проявляется в сценах его борьбы с самим собой, с глубоко укоренившимся отношением к негру как к рабу. В южных штатах рабство негров служило основой всей системы законов, и тот, кто осмеливался оказать помощь беглому рабу, был "преступником", которого суд жестоко карал. Религия тоже освящала рабство и учила, что человек, нарушивший законы рабовладельчества, - это грешник, который будет ввергнут в ад. Наконец, на стороне рабства был неписаный моральный кодекс со всею силой своего воздействия на сознание людей. Гек - южанин и впитал в себя как будто весь комплекс рабовладельческих воззрений и предрассудков. Ему неведомы логические" аргументы против рабства. А все же он не выдает беглого негра и изо всех сил старается вызволить его из рабства. Он идет и против закона, и против религии, и против общепринятой морали. Идет потому, что инстинктивно ощущает превосходство истинной морали, враждебной рабству, над взглядами, которые внушались ему всю жизнь.

Победа гуманности над фальшивыми принципами превосходно показана в знаменитой сцене, где рассказывается о том, как Гек решил было выдать Джима, но потом отказался от своего намерения. Реализм Твена проявляет себя в эхом эпизоде с максимальной силой.

Разумеется, было бы наивно видеть в описании мыслей и чувств Гека, которого мучают сомнения насчет рабства, прямолинейное, зеркально-точное отображение душевных переживаний мальчика. На этом стоит остановиться, ибо здесь сказались характерные особенности творческого метода писателя, находившегося в полном расцвете сил. Эту сцену создал мастер психологического анализа и вместе с тем мастер сарказма, развивавший традиции свифтовской школы. Описывая колебания Гека, автор утрирует его наивность, степень его приверженности к рабовладельческим порядкам, дабы острее представить зло рабства и резче его осудить. Возникает дополнительный план повествования, пропитанный иронией и не лишенный гротескного оттенка. Реалистическая ценность эпизода не снижается, а, напротив, усиливается.

Твен нагнетает иронию, повторяя утверждение, что негр, стремящийся к свободе, - аморальный человек. Писатель развивает эту ложную мысль, внося новые детали, которые доводят ее до полного абсурда. Гек становится как бы аккумулятором и проводником твеновского сарказма. В его тираде, оправдывающей предательство по отношению к Джиму, все поставлено вверх ногами, гнусное названо благородным, а честное постыдным. С блестящим сатирическим эффектом использован, в частности, типичный для Твена юмористический прием извращения метафоры рассказчиком-простаком. Гек говорит, что на небесах следят за его поступками, он упоминает в этой связи и "руку провидения". Но рука сия, вместо того чтобы делать обычное для нее дело - указывать путь и т. д., - закатывает ему "оплеуху", ибо на небе "уже известно, что я украл негра у бедной старушки, которая ничего плохого мне не сделала". Писатель создает впечатление, будто невинным страдальцем, которого нужно оберегать от беды, является не раб Джим, а "бедная старушка" - владелица раба. Богатство иронии, вложенной Твеном буквально в одну-две страницы текста, неисчерпаемо. Гек хочет "исправиться" (то есть предать Джима), он, так ненавидевший молитвы, готов молиться. Но язык у него "не поворачивается", ибо, продолжает иронизировать Твен, Гек "кривит душой": ведь он не до конца еще стал на путь предательства по отношению к негру. "Нельзя врать, когда молишься, - это я понял", - говорит Гек, и эти слова тоже полны насмешки.

Но вот Гек решил написать письмо владелице Джима и предать своего друга. Дальше следуют строки, написанные в совершенно ином ключе. Ирония внезапно исчезает. Снова перед нами мальчик Гек, почти ребенок. Без какой-либо утрировки, с глубокой психологической оправданностью и убедительностью Твен показывает, как в сознании его героя происходит полный передом. Он решает пойти на любые жертвы, но Джима в рабство не возвращать. Гек рвет письмо.

Так переплетается в романе драматическое и комическое. Богатство художественных средств, находящихся в распоряжении писателя, позволяет ему создавать картины, отличающиеся неповторимым своеобразием. А маленький оборвыш все больше привлекает симпатии читателя. Взяв на себя решение важнейшего вопроса - свобода или рабство, Гек действует в соответствии с высокими принципами морали и гуманности. По-своему, в пределах, отпущенных ему возрастом и реальными возможностями, он борется против рабства.

Гек Финн - наиболее значительный образ положительного героя в творчестве Твена. Традиции антирабовладельческой борьбы помогли писателю изобразить в лице Гека и Джима людей труда, богатых душою, благородных, нетерпимых к фальши, готовых на жертвы во имя свободы. Надо добавить, что Твен, как автор "Приключений Гекльберри Финна", не был глух и к звучанию новых голосов, которые стали слышны и США после Гражданской войны. Демократизм заставлял его сочувственно воспринимать стремление рабочих и фермеров защитить себя от нищеты, от обиды. Вот почему ему были так дороги образы беглого Джима и протестующего Гека.

Каков же в новой книге Том Сойер? В заключительной части "Приключений Гекльберри Финна" этот образ скова выдвигается на главное место - именно Том разработал сложный план освобождения Джима из темницы по всем правилам романтической литературы. Тем не менее он теперь теряет былую привлекательность для взрослого читатели. Из круга зрелых людей с их сложной психикой и сложными взаимоотношениями Твен внезапно переносит нас в конце романа в обстановку детской игры на темы приключенческих книг. Писатель создает при этом пародию на произведения романтического склада. Пародийное начало проникает и в образ Тома.

Герой "Приключений Тома Сойера" теперь тускнеет, кое-что в нем даже начинает раздражать. Ведь оказывается, что тогда, когда Том готовил "побег" Джима, подвергая его всевозможным испытаниям и даже мучениям, он превосходно знал, что на самом-то деле негр уже получил вольную. Не удивительно, что шутливые условности перестают веселить.

Роман о Гекльберри Финне - вершина твеновского реализма. Ценность книги в ее гуманистическом пафосе, в воспроизведении повседневного быта самых различных кругов населения США - от плантаторов-южан до бродяг, в жизненности типических образов (это не только Гек, Джим, "король" и "герцог", но также Боге, гробовщик, деревенские жители - лодыри и трусы, женщина в хибарке, старый плантатор и многие, многие другие), в остроте сатиры Твена и блеске его юмора, в изумительном по точности и богатству языке произведения.

В уже упомянутом письме к Хоу Твен хвалит его за то, что он пишет так, "как люди говорят, а лишь немногие в состоянии достигнуть подобного уровня совершенства". Эти слова должны быть отнесены прежде всего к самому Твену. В несравненно большой степени, нежели любой другой американский прозаик XIX века, он владел искусством воспроизведения подлинной речи своих современников.

Марк Твен никогда - во всяком случае с той поры, как он стал сложившимся писателем - не следовал примеру тех американских юмористов, которые нарочито коверкали язык ради комического эффекта. Но он великолепно знал говор выходцев из разных областей страны, людей разного социального положения. В волнующем рассказе Джима о том, как он напрасно наказал свою маленькую дочку, сохранены произношение и интонации, характерные для негров из Миссури.

Как известно, роман о Геке написан от первого лица. И это поставило перед Твеном трудную проблему. Рассказчик - Гек - малограмотен, он говорит на диалекте обитателей северной части долины Миссисипи. Если бы Твен решился на протяжении всей книги воспроизводить речь Гека с полной точностью, то затруднил бы восприятие романа для большинства читателей. Но как же можно изобразить Гека грамотеем?! Художественный такт подсказал! писателю прекрасное решение: книга написана общенародным языком, понятным для всех, но в каждой или почти каждой фразе встречаются характерные для Гека диалектизмы, которые заставляют читателя все время помнить, что перед ним простой мальчик с Миссисипи. Этот мальчик говорит естественно и непринужденно; вместе с тем о" обладает даром выразительной речи, умеет нарисовать портрет, тонко выразить чувства и мысли людей.

"Приключения Гекльберри Финна" далеко не такая веселая книга, как повесть о Томе Сойере. Но и здесь Твен раскрывает перед читателем бесконечное разнообразие форм и видов комического. От добродушно-лукавого юмора, от задиристых шуток он переходит к убийственному сарказму. Писатель вводит в книгу народный юмор. Кое-где он вдруг изображает Гека предельно наивным, смешным простаком, но сейчас же вслед за этим позволяет читателю увидеть, сколько "мрачного юмора", по терминологии автора, накопилось в душе мальчика.

В романе "Приключения Гекльберри Финна" и в других произведениях Твена третьего периода, в которых писатель полнее всего проявляет себя как зрелый реалист и сатирик, есть немало грубоватого комизма. Там, где он органически входит в повествование, сливается с ним, книги Твена не теряют, а выигрывают в художественном отношении. Такой юмор придает его книгам особый, специфически-"твеновский" аромат.

"Приключения Гекльберри Финна" показали, что писатель, в котором многие по-прежнему видели лишь сочинителя "диких" шуток, оказался летописцем жизни американского народа. Примечательно, что роман Твена был встречен многими буржуазными читателями весьма настороженно, а то и враждебно. В письмо к Гаррису, автору сказок "Дядюшки Римуса", Твен назвал "Гека" "моим обиженным ребенком, которого так несправедливо обливают грязью". При жизни Твена его роман изымали из публичных библиотек, например в городах Денвере и Конкорде, под предлогом, что-де эта книга "дрянь" и "пригодна только для трущоб".

Но десятки миллионов детей и взрослых, которые читают и перечитывают этот роман вот уж три четверти века, видят в нем одно из прекраснейших и гуманнейших произведений, когда-либо созданных американскими писателями. Э. Хемингуэй заметил как-то, что от "Приключений Гекльберри Финна" ("нашей лучшей книги", по его словам) пошла вся новая литература США. Роман Твена о Геке Финне - важнейшая веха в развитии американского реализма; это одно из тех произведений мировой литературы, которые могут быть с полным правом названы бессмертными.

После опубликования "Приключений Гекльберри Финна" Твен на протяжении нескольких лет писал сравнительно мало. Его осаждали заботы по издательству, которое он организовал, тревожили неудачи с изобретениями, которые он финансировал. Твен вынужден был выступать "лектором" - чтецом своих произведений, ибо доходов от чисто литературного труда не хватало.

Франц Меринг хорошо сказал о Диккенсе, что, как ни баловали его буржуазные круги, он на всю жизнь сохранил симпатии к пасынкам общества. Твен тоже пользовался вниманием миллионеров, министров, президентов, королей. Но и его нельзя было сделать прислужником капиталистов, и он не закрывал глаза на язвы буржуазного общества.

Твен ощущал обострение социальных противоречий на его родине, имевшее место в 80-х годах и особенно после того, как американская буржуазия осмелилась (в результате событий 1886 года) физически уничтожить - по приговору суда - вожаков движения за восьмичасовой рабочий день. Со все большим сочувствием он воспринимал настроения протеста, которые давали себя знать среди трудящихся. В середине 80-х годов Энгельс писал: "Тенденция капиталистической системы к окончательному разделению общества на два класса - на небольшое число миллионеров, с одной стороны, и на огромную массу наемных рабочих, с другой, - ...нигде не проявляется с большей силой, чем в Америке..."¹. О мире, который резко разделен на верхи и низы, и рассказал Твен в своем очередном романе "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура", (1889).

¹ (К. Маркс и Ф, Энгельс, Сочинения, т. XVI ч. 1, стр. 254.)

В записной книжке Твена есть такая заметка: "Вообразил себя рыцарем в латах, в средние века. Потребности и привычки нашего времени, и вытекающие отсюда неудобства. В латах нет карманов. Не могу почесаться... Латы накаляются на солнце, пропускают воду в дождь, в морозную погоду превращают меня в ледышку". Эти забавные размышления, возможно, послужили одним из поводов для создания книги. Но в конце концов писатель вложил в свой роман неизмеримо большее содержание.

Твена бесила склонность многих американцев создавать ореол вокруг средневековья и, в частности, рыцарства. Недаром так резко обрушивался писатель на то, что он называл "вальтерскоттовской" болезнью. И в "Янки" Твен прежде всего срывает со средневековья ореол поэзии. Он разрабатывает фантастический и сложнейший сюжет, позволяющий столкнуть средневековье и современность, - янки конца XIX столетия по воле автора внезапно перенесен в Англию VI века, во времена мифического короля Артура. Твен насыщает свой роман самыми необычными ситуациями, придумывает остроумнейшие ходы. Книга полна шуток, гротескных образов. И фантастическая форма повествования, и сатирическая его сущность, и тяготение писателя к иронии как средству выявления царящего в обществе зла - все это лишний раз свидетельствует о близости Твену великих традиций Свифта. В своих пометках на полях статьи Теккерея о Свифте Твен хотя и несправедливо обвинял автора "Путешествий Гулливера" в душевной холодности, все же отдавал должное его убийственной иронии и подчеркивал мысль Теккерея о том, что сатирик должен высмеивать "неправду, притворство, обман".

Для Янки - современника Твена - средневековые рыцари прежде всего комичны; они ведут себя точно циркачи или сумасшедшие. Писатель высмеивает и техническую отсталость средневековья по сравнению с Америкой XIX века. Но затем его сатирическая артиллерия начинает бить по более серьезному и лучше защищенному врагу: писатель обрушивается на аристократию, па монархическую власть. Короли, знать, дворянство - все это "подонки и отбросы". Еще злее пишет Твен о церкви. Государственная церковь превращает человека в червя, она служанка аристократии.

И, наконец, в романе возникает то, что является его ядром, - рассказ о народной нищете, народном угнетении. Твен, разумеется, раскрывает свою тему не с логической последовательностью ученого, - он художник, живой, импульсивный. Его взгляд все шире охватывает действительность, а сатира становится более глубокой. В этой книге, где так много комического, возникают страшные картины безысходного человеческого горя.

Чем можно объяснить существование несправедливых и жестоких порядков в королевстве Артура? На многих страницах своего романа Твен отвечает: неразвитостью людей прошлого, отсутствием у них разума. Близкая связь между рассуждениями писателя и традициями просветительской мысли очевидна. Как и просветители, Твен, ненавидя феодализм, считал его прежде всего чем-то противоестественным, противоречащим принципам разума.

Но в романе сказался и опыт современных классовых схваток. Как ни ограниченно попилил писатель-демократ значение пролетарской борьбы, он чувствовал, что народу - "подлинной нации", по его выражению, - мешают жить счастливо не одни только монархи и аристократы. Иногда Твен вводил в роман проблемы буржуазной современности в самой недвусмысленной и очевидной форме. Порою эти проблемы вторгались в книгу как бы стихийно.

Есть в романе непосредственные ссылки па американскую действительность. Говоря о рабстве в стране короля Артура, Твен обращается к судьбам негров в США. Он протестует против протекционистских пошлин, вспоминает о людях, опутанных долгами, мучимых безработицей, - ясно, что здесь речь идет скорее о современной Америке, чем о средневековье. Твен настаивает на праве рабочих объединяться в профсоюзы, добавляя с иронией, что "богачи станут скрежетать зубами, возмущаясь тиранией профессиональных союзов". Он многозначительно говорит о человеке труда: "Да, большой счет предъявит он за все издевательства и унижения, которых натерпелся".

То, что написано о рабочих в "Янки", перекликается самым непосредственным образом с восторженной статьей Твена о рабочем классе и профсоюзах, которую он создал примерно тогда же и которая не была полностью опубликована. Рабочий - член профсоюза, писал Твен, явился и не уйдет. "Ему надлежит осуществить самое справедливое дело, какое когда-либо делал человек, и он его осуществит. Да, он явился, и вопрос теперь не в том, как это было раньше, на протяжении тысячелетий, что нам с ним делать. Впервые в истории мы освобождены от необходимости управлять его делами за него. На этот раз он не прорванная плотина, а прорвавшаяся река".

Не только на тех страницах "Янки", где прямо упоминается Америка, звучит отклик на жизнь соотечественников Твена. Писатель осуждал жестокие законы, направленные на защиту богачей, и многие читатели, естественно, обращались мыслью к США, где суд так недавно и в столь страшной форме проявил свою зависимость от собственнических интересов. В романе нашла дальнейшее развитие тема народовластия, Твен подчеркивает право народа революционным путем изменить форму правления, если она не соответствует его потребностям. Писатель, который не столь давно насмешливо отзывался о бунтовщиках Франции, теперь прославляет французскую буржуазную революцию и революционную борьбу вообще.

Автор "Янки" не мог не чувствовать, что он переменился. Было время, писал Твен Гоуэлсу, когда он называл себя жирондистом, но теперь он санкюлот, Марат. Перемена произошла во мне, добавляет писатель, "в моем понимании фактов". Твен прямо осуждает тех, кто не борется с социальным злом. Он негодующе говорит о готовности угнетенных наброситься "на своих же братьев, защищая общего угнетателя".

"Янки при дворе короля Артура" - противоречивое произведение. Феодальному прошлому и капиталистическому настоящему Твен, как и сотни тысяч его соотечественников, противопоставлял веру в абстрактную демократию. Ему трудно было понять, что на самом деле в Америке есть только буржуазная демократия, которую никак не заставишь служить нуждам всего народа. Вот почему и в "Янки" можно обнаружить страницы, где Америка воспринимается как страна свободы. Янки, так часто выражающий мысли самого автора, враждебен классовым привилегиям, он желает добра народу. Но, строя свои утопические планы, герой романа останавливается на пороге социалистических идей, не решаясь переступить через него. И в этом сказалась ограниченность твеновского демократизма.

В последнем десятилетии века писатель склонен был все более скептически оценивать жизнь в США. В "Американском претенденте" (1892) он кладет на одну чашу весов Англию аристократов, а на другую - Америку, кичащуюся своими демократическими нравами и учреждениями, и американская "демократия оказывается не менее уязвимой, нежели изъеденные молью аристократические порядки Англии. Вместе с героем своей книги, сыном английского лорда, писатель хочет разобраться в существе создавшейся в Америке обстановки. Ему очень трудно, и растерянность Твена дает себя чувствовать и в художественных особенностях повести - это одно из самых неслаженных его произведений. Писатель то пародирует стандартный американский роман с его счастливым концом и условными героями - юным европейским аристократом и очаровательной американской демократкой, то сам следует традициям; он вводит в книгу ряд гротескных персонажей и перемежает эпизоды, в которых реалистически изображена повседневная жизнь, самыми экстравагантными анекдотами.

Твену всегда были чужды те американские литераторы, которые искали противоядия духу стяжательства в кругах европейской аристократии или в мире идеализированного средневековья. Однажды Твен заметил, рассказывает Гоуэлс, что уничтожение феодальной аристократии в Англии было бы "неизмеримым благодеянием для английского народа и для всего мира". И в "Американском претенденте" писатель резко осуждает английских лордов. Но герой его книги обнаруживает, что неравенство существует и там, где нет наследственной аристократии. "В республике, где все свободны и равны, - пишет Твен, - капитал и власть создают все-таки высшее сословие".

Теперь уж Твен осознанно критикует не часть, а целое. Пусть его герой все еще верит, что в Новом Свете народ воспитан на более здоровых "понятиях и принципах", чем в Европе, все же автор "Американского претендента" недвусмысленно говорит: демократия в США потерпела крах. Примечательно, что в этой повести впервые у Твена возникают образы современных американских рабочих.

Почему же родина Твена не стала страною равенства и свободы? Писатель, конечно, не обладал ясным представлением об историческом процессе, не понимал преходящего характера буржуазного уклада. И, ища ответа на волнующий его вопрос, он порою необоснованно обращался к "природе" человека, В "Американском претенденте" встречается мысль, что жестокость сильных столь же неизбежна в человеческом общество, как неизбежно пожирание одного существа другими среди зверей. Твен глубоко заблуждался. Но не с философским спокойствием, а с искренней болью говорил он о том, что творится в буржуазном обществе.

В "Американском претенденте" вновь возникает образ Селлерса, одного из героев "Позолоченного века". Его окружает теперь атмосфера явной фантастики, самого "дикого" юмора. В конце концов, подобно Крокету, Селлерс выходит в космические просторы. Если в забавных рассказах о Крокете повествуется о том, как этот персонаж смело расправлялся с кометой, то Селлерс в конце повести шлет привет земле откуда-то из мирового пространства. По-прежнему Твен и вышучивает Селлерса и восхищается его жизнеспособностью: Селлерс - фарсовый герой, и в его же уста автор вкладывает некоторые из самых задушевных своих мыслей.

Химеры Селлерса включают не только план "материализации" душ покойников, но и намерение купить у русского царя Сибирь, чтобы устроить там республику. Что же побудило Твена вложить в голову его героя подобную идею? Надо полагать, первостепенную роль играло здесь желание выразить свое чувство восторга перед революционными деятелями России. Ведь в тюрьмах и рудниках Сибири, говорит он, томятся самые прекрасные, самые благородные, самые мудрые люди.

Ставшее известным недавно письмо Твена к Степняку-Кравчинскому, относящееся к 1891 году (как раз тогда Твен заканчивал "Американского претендента"), помогает понять конкретные обстоятельства, в которых возникли строки повести, посвященные русским революционерам. Твен прочитал книгу Степняка-Кравчинского "Подпольная Россия" и был глубоко ею взволнован.

Письмо это проливает свет, в частности, на внутреннюю коллизию, которую переживал тогда Твен. Тяжкие раздумья писателя насчет всесилия денег в США, растлевающей роли золота, моральной коррупции богачей, а также и готовности немалого числа американцев из низов безропотно служить своим угнетателям стали порою выливаться в мизантропическую концепцию сущности человека. В письме к Степняку-Кравчинскому Твен говорит о людях со скепсисом и грустью: ведь даже в примерах мученичества "всегда можно подразумевать расчет". Но в деятельности революционеров далекой России оп видит образец подлинного альтруизма.

Рассматриваемый нами третий период творчества Твена приходится на годы, непосредственно предшествовавшие эпохе империализма. Отношение писателя-реалиста к тому, что происходило па его родине, в заключительные десятилетия века стало несравненно более критическим, нежели в прошлом. Вместе с тем углубилась его душевная драма - драма честного демократа в мире, где рушились буржуазно-демократические иллюзии. Одним из свидетельств трагедии, которую переживал Твен, явился кризис положительного героя в его произведениях. Писатель не раз пытался преодолеть этот кризис путем обращения к старым, верным героям - друзьям Тому и Геку. Вот одна из причин возникновения у него ряда новых произведений, в центре которых все те же образы. После "Приключений Гекльберри Финна" были изданы повести "Том Сойер па границей" (1894) и "Том Сойер - сыщик" (1896); до сих пор по опубликованы рукописи ряда рассказов и памфлетов, написанных в разные годы, где снова фигурируют знакомые герои: "Гек Финн и Том Сойер среди индейцев", "Таинственный незнакомец в Ганнибале", "Деревенские жители, 1840 - 1843 гг." и другие.

Из двух известных нам "малых" произведений о Томе и Геке более интересна повесть "Том Сойер за границей". Это в основном буффонада. Твен вырывает своих героев из естественной для них обстановки и отправляет на воздушном шаре и Сахару. И в этой книге есть меткие наблюдения, юмор и сатира. В некоторых главах повести возникает тема, которой суждено будет занять важное место в творчестве Твена последних лет его жизни, - тема порабощения колониальных стран. Но в основном образы Тома и Гека мельчают.

В 1894 году вышла в свет повесть "Вильсон-простофиля", в которой сплетены разные идеи и мотивы. Местом действия книги Твен снова сделал маленький городок на юге США времен его детства. Для того чтобы понять современность, писатель снова и снова пытался разобраться: а какова же была Америка его молодых лет? Порою в его художественных произведениях, записях, дневниках и письмах, где говорится о прошлом, доминирует, так сказать, томсойеровская линия - стремление показать, насколько лучше, добрее были простые обитатели Запада в середине XIX века, чем современные американцы; порою берет верх линия "гекфинновская", и он подчеркивает темное начало в жизни родных деревушек.

В "Вильсоне-простофиле" есть детективная тема, связанная с образом развращенного и преступного "белого негра"; рассказывается о том, как юрист-неудачник Вильсон много лет собирал отпечатки пальцев и как это помогло ему обнаружить виновника изображенного в повести убийства. Но значение этого произведения прежде всего в показе рабовладельческого городка, страшной судьбы негров, тупости обывателей, жестоких провинциальных нравов. Марк Твен развивает также знакомый мотив: богатство и бедность, удача и рабская судьба зависят от внешних факторов, от случайностей.

Афоризмы Вильсона усиливают мрачное начало в книге. Смерть - избавительница от страданий, смерть лучше жизни, человек бесчестен, говорит Вильсон. Подобные же мысли заносит Твен и в свои записные книжки. Писатель, развивавший в ряде своих произведений взгляды просветителей, теперь выступает против важнейшей особенности просветительского мировоззрения - против оптимизма. Афоризмы "Вильсона-простофили" полемически заострены против афоризмов "Простака Ричарда", созданных крупнейшим деятелем американского Просвещения В. Франклином. Твен и раньше посмеивался над сентенциями Франклина, улавливая в них черты буржуазного самодовольства, но в конце XIX века он прямо противопоставил франклиновской вере в счастливое будущее, скепсис, издевку над буржуазными добродетелями. В дни, когда американцы праздновали четырехсотлетие эпохального путешествии Колумба, завершившегося открытием Америки, Твен раздраженно заметил, что было бы неплохо, если бы Колумб проехал мимо Америки, так ее и не открыв.

То обстоятельство, что автор "Вильсона-простофили" выступил со своими пессимистическими афоризмами еще в первой половине 90-х годов, лишний раз показывает всю необоснованность суждений буржуазных литературоведов, которые видят источник отчаяния, охватившего писателя к концу жизни, только в его личных утратах. Когда создавались первые мрачные афоризмы Вильсона, еще были живы жена и дочери Твена, он еще не знал! чувства личного одиночества. Но холодно, неуютно было знаменитому писателю в богатой Америке конца века. С тоской искал он в народе смелых, гордых людей, которых мечтал сделать героями своих произведений.

И тогда-то Твен написал большую и восторженную книгу о Жанне д'Арк (1896). В этой француженке, героине далекого прошлого, Твен нашел душевное благородство и готовность действовать во имя всенародного дела. Разумеется, и американская действительность периода нарастания классовых боев, демонстраций и стачек была богата яркими людьми, героическими народными борцами. Это было время Парсонса и Дебса. Твен сочувствовал рабочим, по ограниченное понимание им смысла пролетарской борьбы в США суживало творческие возможности уже немолодого писателя.

Жанна д'Арк привлекала Твена своей чистотой и верностью избранному пути, она дитя народа. Подчеркивая патриотизм Жанны д'Арк, писатель показывает, что в этом прекрасном характере не было ни тени эгоизма, своекорыстия. Поэтому она и сумела поднять народ на борьбу. Не все части романа одинаково интересны и художественно выразительны. Многое и первых главах книги кажется перепевом читанного. Рисуя образ Жанны д'Арк, Твен порою некритически следует традиционным суждениям историков. Наиболее сильные страницы романа те, которые посвящены изображению трагических переживаний героини, когда она оказалась в руках врагов. Твен обрушивает на мучителей Жанны д'Арк всю силу своего негодования, своего сарказма. Образ орлеанской девы приобретает в заключительной части книги новую глубину.

В эти годы Твен писал необычайно много, однако подавляющая часть созданного им тогда не была опубликована при жизни автора. Произведения Твена последних десяти - пятнадцати лет его жизни в значительной мере остаются неизвестными читателю и по сей день.

Незадолго до испано-американской и англо-бурской войн писатель проделал путешествие вокруг света. Оно было вынужденным. Дело в том, что в середине 90-х годов Твен, имевший собственное издательство, потерпел банкротство. Необходимость покрыть долги заставила его снова обратиться к ремеслу "лектора"-юмориста. Как ни ненавидел писатель это "клоунское", по собственному его определению, занятие, ему пришлось предпринять длительную и тяжелую поездку с "лекциями". В результате появилась новая книга путевых впечатлений - "По экватору" (1897). Как не похоже это произведение на "Простаков", даже на "Пешком по Европе". Его писал человек бесконечно усталый.

Индия, Австралия, другие экзотические страны... Но Твена не радует путешествие. Трудным был и процесс создания книги. То, что видел писатель в колониальных странах, отнюдь его но радовало. Твен многого не понимал, временами ему казалось, что англичане принесли Индии что-то хорошее. Но перед его глазами все время было мучительное положение туземцев; оп видел, что несправедливость каждый день вторгалась в жизнь рядовых людей. И потому даже самым невинным по содержанию главам были предпосланы новые злые афоризмы героя книги "Вильсон-простофиля".

Твен посетил Южную Африку незадолго до событий, предшествовавших захватнической войне англичан против буров. Обстановка была сложная, разобраться в ней было нелегко. Но он уловил главное: Сесиль Роде, возглавлявший борьбу с бурами, и те, кто с ним связан, - захватчики, поработители. Он пишет о Родсе: "Я восхищаюсь им, признаюсь в этом со всей откровенностью, и когда его повесят, я куплю кусок веревки на память!"

Родса не повесили. Силы империализма настойчиво выдвигались на авансцену не только в Англии, но и в США. И именно заокеанская республика, которую многие называли бастионом демократии, развязала первую войну империалистической эпохи. В том самом 1898 году, когда американцы, потопив испанский флот, захватили Кубу и Филиппины, Твен опубликовал рассказ "Репортаж в "Лондонском таймсе", действие которого перенесено в XX век. Он славит величие науки и выражает сочувствие Дрейфусу - жертве французских реакционеров. Этим рассказом Твен как бы заявлял, что не ушел от современности, что его волнует все происходящее на свете, что его место в рядах тех, кому дорога справедливость.

Тогда же был написан один из самых глубоких и художественно-совершенных рассказов Твена - "Человек, который совратил Гедлиберг" (1899). Автор рассказа не мечется в лабиринте противоречивых настроений, он точно знает, что хочет сказать, и уверенно ведет за собой читателя. Твен показывает, что люди бесчестны, хищны и наглы, но не все люди, а богачи, "цвет" городка, "цвет" нации. Ему претит лживое утверждение, будто в Америке господствуют неподкупность и свобода. Нет, в верхах властвуют хищничество и обман. Богачи не прочь бы выглядеть "непогрешимыми" и "неподкупными", но в них нет и грана чести. Таков подлинный моральный облик хозяев Америки в эпоху империализма.

Начался заключительный, четвертый этап творчества писателя, охватывающий последние двенадцать лет его жизни.

В связи с испано-американской войной Ленин указывал, что американский народ, который в XVIII веке дал миру образец революционной борьбы против феодального рабства, "душил Филиппины, под предлогом "освобождения" их"¹. Апологеты империализма пытались представить захватническую войну актом великодушия со стороны США: разве американцы не помогают народным массам Кубы и Филиппин освободиться от испанского владычества?! Эта демагогия на короткое время обманула Твена. Но как только выяснилось, что вашингтонское правительство прибрало Филиппинские острова к рукам и начинает против туземцев кампанию истребления, писателю открылась истина.

¹ (В. И. Ленин, Сочинения, т. 28, стр. 45.)

Тяжело переживая акт вероломства США по отношению к филиппинцам, Твен пытался понять, как все это стало возможным. Он так и не воспринял идей социализма, и банкротство буржуазной демократии начинало представляться ему банкротством человека вообще. Тогда-то он и довел до логического конца свою глубоко ошибочную концепцию природной низости людей. В книге "Что такое человек", написанной в конце века, но появившейся в печати лишь в 1906 году, люди изображены существами, лишенными истинно-человеческих чувств, своего рода машинами. "Я не вижу большой разницы между человеком и часами..." - говорит писатель. Человек - орудие Сатаны, "собрание нечистот", писал Твен в другой своей книге - "Таинственный незнакомец", которая вышла в свет уже после его смерти.

Писатель-демократ был слишком близок, однако, к простому народу, чтобы всецело оставаться на позициях неверия в человека. Не с холодным равнодушием, а с гневом взирает он на мерзости империализма. Твен хочет знать, кто именно повинен в новых фактах бесчеловечности американских войск на Филиппинах, варварских действиях англичан в Южной Африке, зверствах империалистов в Китае. Он выражает ненависть не к человечеству в целом, а к правителям США и других "христианских держав" (по его ироническому выражению), генералам, богачам. Твен выискивает самые ядовитые слова, чтобы нанести своим врагам удар покрепче. В эти годы с новой силой оправдалось замечание сатирика, что смех - это оружие, грозное оружие в борьбе за правду. Сатана говорит в "Таинственном незнакомце", что при всей своей бедности человечество имеет "одно мощное оружие - смех... Против смеха ничто не устоит".

В последние годы жизни Твен создает много статей, рассказов, памфлетов, в которых мужественно выступает против захватчиков, миллионеров, милитаристов. Собственно говоря, пессимистические рассуждения Твена о человеке тоже нередко представляли собой форму критики империализма. Так, и "Таинственном незнакомце" писатель саркастически говоря? о прогрессе как о поступательном движении человечества на пути создания все болюс ужасных средств убийства. В этой повести, действие которой развертывается в средние века, есть прямая перекличка с тем, что творилось в Америке на пороге нового столетия.

Свои мизантропические теории Твен порою преподносит под таким углом, что они теряют всякий смысл, звучат пародийно. В памфлете "В защиту генерала Фанстона" изображен американский генерал, предательски захвативший в плен вождя филиппинских повстанцев Агвинальдо. Писатель презирает этого империалиста, нарушившего все законы человеческой морали. И в своей "защите" Фанстона он исходит из того, что во всем виновата "подлая" человеческая природа. Это "натура" Фанстона "всему виной, а вовсе не Фанстон. Его натуру всегда тянуло к моральному шлаку". Твен здесь явно иронизирует. На самом деле, явствует из его слов, в злодеяниях, осуществленных Фанстоном, виноват он сам, этот американский генерал, а не человек вообще. Писатель полон сочувствия к колониальным народам и откровенно издевается над Фанстоном, чья совесть "испарилась сквозь поры его тела, когда он был еще маленьким". По существу и твеновская теория природной низости человека становится предметом издевки.

Твену-антиимпериалисту во многом были близки позиции тех "последних могикан буржуазной демократии" в США, которые, как отмечает Ленин, называли войну Америки против Испании "преступной", объявляли "обманом шовинистов" поступок по отношению к Агвинальдо, но боялись "признать неразрывную связь империализма с трестами и, следовательно, основами капитализма..."¹

¹ (В. И. Ленин, Сочинения, т. 22, стр. 274)

Вместе с тем, осуждая империализм, Твен выражал чувства и мысли широчайших демократических слоев, народный протест против власти монополистов и поработителей чужих народов.

Антиимпериалистические памфлеты, созданные Твеном на рубеже XIX и XX веков, - великолепные образцы этого жанра. Они жгут и жалят, дышат яростью.

Перед Твеном раскрывались все новые примеры кровожадности и предательства, гнев его нарастал от одного памфлета к другому. Благородному пафосу антиимпериализма обязан писатель некоторыми из самых блестящих своих художественных находок. Ярость писателя-демократа была проводником правды.

Читая памфлет "Человеку, ходящему во тьме", видишь, как чуткая совесть, нетерпимость ко всякому хищничеству и насилию позволили Твену в одном факте обнаружить ключ к целой эпохе. Писатель узнал, что американские миссионеры в Китае после "боксерского восстания" потребовали огромной компенсации за свои "потери" и "убытки". Гнев против вымогателей помог Твену увидеть в их действиях нечто характерное для всей "цивилизации" империализма.

Реакционная печать утверждала, что миссионеры приносят "свет" язычникам, "ходящим во тьме". В памфлете Твена напыщенная и лицемерная фразеология певцов колониальных захватов становится оружием, бьющим по лагерю самих империалистов. Автор воспринимает "привычную святошескую трескотню" буквально. И вот выясняется, что "Факелы Прогресса и Просвещения" пригодны для поджога деревень, что "дары цивилизации" - это просто стеклянные бусы, пулеметы, молитвенники, виски, а "тьма", в которой ходят язычники, в конечном счете недостаточно черна для спокойствия "просветителей",

Сопоставление видимости и сущности всегда было первейшей заботой Твена-сатирика. Но никогда раньше он так открыто не провозглашал, что цель его - сорвать яркие, красивые, заманчивые "обертки", прикрывающие "подлинную суть". А "подлинная суть" современной капиталистической цивилизации - империализм, и за нее обитатели колоний и полуколоний расплачиваются "слезами и кровью, землей и свободой".

Осуждая буржуазную цивилизацию, писатель до конца жизни нередко называл своего ненавистного противника "феодализмом". Даже в его антиимпериалистических памфлетах мелькает мысль, что главное зло - европейский феодализм и что американцы лишь следуют "европейскому плану". Однако, обращаясь к конкретным долам отечественных империалистов, Твен порою улавливал связь между тем, что творили американские войска на Филиппинах, и господством в США "всемогущего доллара". Он угадывал, по чьей вине политические заправилы Америки "разгромили обманутый доверчивый народ" (филиппинцев), ввели пытки, убивали туземных женщин и детей. И он сделал язвительнейшее предложение, чтобы Америка изменила свой флаг: "Пусть даже останется старый флаг, только белые полосы на нем закрасим черным, а вместо звезд изобразим череп и кости".

В годы, когда Америка предстала перед миром как крупнейшая империалистическая держава, писатель создавал также произведения, полные лирического юмора и затейливых шуток. Но общий характер его творчества определяла тогда прежде всего сатира. В памфлете "Соединенные линчующие штаты", написанном в начале XX века, но опубликованном полностью лишь два десятилетия спустя, Твен громит линчевателей и лицемеров. В "Военной молитве"' он заклеймил злодеев, молящих бога помочь им расправиться с ни в чем не повинными людьми. Твен обрушивал свои инвективы на представителей высших классов США и Англии, которые, как он писал, гордятся принадлежностью к числу воров, разбойников, пиратов.

Динамитом своей сатиры писатель взрывал "священные заветы", о которых с замиранием сердца говорила американская печать, говорили священники, буржуазные политики, романисты, воспевавшие "бизнесменов" и "сильных людей". Он высмеивал фальшивый патриотизм фанстоновского типа, "патриотизм" империалистических захватчиков, бичевал "христианские добродетели" убийц и с гордостью признавал себя "изменником".

О том, какая обстановка сложилась тогда в Америке, можно судить по нескольким строкам из письма Верещагина, устроившего за океаном выставку своих картин. "Сегодня, на предложение мое, - писал он жене из США в 1902 году, - водить на выставку, по дешевой цене, детей, я получил ответ, что картины мои способны отвратить молодежь от войны, а это, по словам этих господ, нежелательно..."¹

¹ (В. В. Стасов, Статьи и заметки, М. 1952, Академия художеств СССР, т. I, стр. 136.)

Твен не считался с тем, что казалось желательным или нежелательным подобным господам. Он печатал свои антиимпериалистические статьи в журналах, издавал их в виде брошюр, зачитывал как речи. Когда издательство "Харпер" отказалось опубликовать памфлет Твена "Монолог короля Леопольда", в котором бельгийский король назван "диким зверем" (ведь он "денег ради ежегодно калечит, убивает и обрекает на голодную смерть полмиллиона бедных, беспомощных туземцев Конго"), автор предложил Ассоциации реформ в Конго принять этот памфлет к изданию без какой-либо оплаты. В американские собрания сочинений Твена памфлет не включен и по сей день. Единственный известный нам отрывок из саркастического "Приветствия от XIX века XX веку", в котором говорится, что "христианские державы" обесчещены пиратскими налетами на Китай, Южную Африку и Филиппины и что их "душа полна подлости, карманы полны наживы, рот полон святошеских лицемерных слов", был напечатан в газете, а затем воспроизведен Антиимпериалистической лигой.

Несколько лет подряд Твен диктовал воспоминания о прошлом и заметки о событиях современности, составившие то, что теперь обычно называют его "Автобиографией". Он прерывал рассказ о счастливых днях раннего детства на ферме дяди Кворлза, чтобы излить желчь по поводу нового преступления американских милитаристов, хладнокровно уничтожавших филиппинские племена.

Писатель касался не только сфер внешней политики. С недоброй усмешкой писал Твен об упражнениях мультимиллионера Джона Д. Рокфеллера-младшего по части толковании библии. Он создал убийственный портрет американского сенатора Кларка, пустослова и мошенника, а также людей, подхалимничающих перед Кларком и ему подобными. Если политиканы и капиталисты периода "позолоченного века", подобные Джею Гулду, подорвали, как говорит Твен, "высокие моральные принципы", то в XX веке их последователи - кларки, гугенгеймы и другие - умудрились сгноить всю постройку от крыши до погреба и расшатать ее так, что уже, видимо, никакой ремонт не поможет".

Мысль о том, что создавшееся в Америке положение невозможно исправить при помощи "ремонта", Твен повторяет настойчиво, упорно. Показательны его полные трагизма письма друзьям: священнику Твичелю, Гоуэлсу и другим.

Только тогда, когда увидят свет сотни еще не известных писем и десятки ненапечатанных произведений Твена, в которых он осуждал "свой век, свою страну, человеческую породу" (так пишет консервативный биограф Кеннет Эндрюз, имевший доступ к некоторым его неопубликованным рукописям), только тогда в полной мере раскроются перед миром тайники сознания писателя. Но и те письма, которые уже появились в печати, позволяют получить представление о глубине отчаяния, охватывавшего Твена. Видимо, не зря в своих ответных письмах Твичель испуганно упрашивал его отказаться от "ужасных еретических мыслей", прятать их от всех и уж во всяком случае но обнародовать их в печати.

В одном письме начала века Твен, подводя итоги всем своим раздумьям о смысле буржуазного прогресса, резко осуждает его с этической и социальной точки зрения. "XIX век добился прогресса... гигантского прогресса! - восклицает он. - Но в чем? В создании материальных ценностей. Крупные успехи... которые увеличивают благосостояние многих и делают жизнь более трудной для не меньшего числа людей. Но стало ли на свете больше справедливости? Можно ли это утверждать? Думаю, что нет... Высочайшим идеалом сделались деньги. Жажда денег существовала всегда, но до нашего времени не было... такого безумия, такого сумасшествия. Эта жажда денег привела к загниванию целых наций, она сделала их жестокими, убогими, бездушными, бесчестными, превратила их в угнетателей".

В "Деревенских жителях 1840 - 1843" (это неопубликованное произведение, из которого читателям известны только отдельные отрывки, было написано Твеном, по-видимому, в самом конце его жизни) Твен говорит, что погоня за богатством в Америке, связанная с открытием золота в Калифорнии, породила жестокость и цинизм, столь характерные для современности.

Есть данные, что Твен хотел написать социальную историю США, историю подъема цивилизации в самой сильной, самой богатой капиталистической стране мира. Какова была точка зрения писателя на эту цивилизацию, можно судить по следующим строкам из незаконченной рукописи Твена, приведенным в книге К. Эндрюза "Нук Фарм" (1950): "Это цивилизация, которая уничтожила простоту и спокойствие жизни, заменила удовлетворенность, поэтичность, нежные романтические мечты и видения золотой лихорадкой, убогими идеалами, вульгарными устремлениями и сном, который не освежает; она придумала тысячи ненужных предметов роскоши и превратила их в необходимость; она создала тысячи жадных желаний и не удовлетворила ни одного из них; она свергла бога с его престола и поставила на его место деньги".

Тревога за судьбы его родины порою заставляла Твена с ужасом вглядываться в будущее, которое ожидает Америку монополий. В одной незаконченной работе исторического характера писатель говорит о том, что республика родилась, расцветает, снижается до плутократии и захвачена сапожником, которого наемники-милитаристы и миллионеры делают королем. В своих неопубликованных статьях Твен предвидит диктатуру финансистов и гибель гнилой республики.

Какие сокровища, созданные пером сатирика, еще не увидели света и хранятся за семью замками в сейфах владельцев его рукописей, можно догадываться по рассказу-памфлету "Письмо ангела", который был издан только десяток лет тому назад, хотя Твен написал его, вероятно, еще в прошлом веке. В рассказе идет речь о реальном человеке, родственнике жены Твена, но "Письмо ангела" - это произведение о типическом, об американском капиталисте, каких много. Твен создает образ ханжи и "самого алчного скряги, какой когда-либо жил на земле". С первых же строк рассказа, где, пародируя чиновничье-бюрократический язык, писатель говорит об оценке "небесной канцелярией" молений углепромышленника Эндрью Ленгдона "за последнюю неделю", и до заключительных замечаний "ангела" о "радости", которую вызвали в раю жалкие пожертвования этого скупца, - все в рассказе пронизано сарказмом. Своим сатирическим скальпелем Твен снимает наслоения лжи, лицемерия, фальшивых претензий, и вот перед нами истинное лицо закоренелого дельца, в котором не осталось ничего человеческого.

Этот комический и гневный рассказ, пролежавший под спудом более трети века после смерти писателя, войдет в историю литературы как одна из вершин американской сатиры.

И в последние годы жизни, когда Твен с такой силой, как никогда раньше, ощущал враждебность ему господствующих в США буржуазных устоев, он все же не был только желчным сатириком, злым ипохондриком, - он продолжал любить шутку, был другом и советчиком простого человека.

За три года до смерти писатель напечатал одно из лучших и характернейших своих произведений - "Путешествие капитана Стормфильда в рай" (1907). Над этим рассказом он работал несколько десятилетий, и в нем подведены итоги философским размышлениям целой жизни о религии, справедливости, счастье.

Рассказ создан человеком, который глубоко презирает церковные догмы. В "Путешествии капитана Стормфильда в рай" высмеиваются те представления о рае, на которых воспитывались и воспитываются сотни миллионов христиан. Арфа, венец, пальмовая ветвь, ангельские крылья - все эти аксессуары рая лишены всякого смысла. Райское безделье... но как же можно существовать и радоваться жизни без труда?! Библейские пророки - да это просто зазнавшиеся аристократы...

В рассказе много молодого и задорного юмора. Мчащийся в рай "покойник" капитан Стормфильд напоминает нам одновременно и комету и быстроходный пароход на Миссисипи; он обгоняет попутные пароходы-кометы, дразня их капитанов. Все в рассказе смешно - применение разговорного языка для характеристики небесных явлений, сопоставление необычайного с повседневным бытом, простонародная трезвость в оценке жизни в райских сферах. А сколько мудрости вложено в некоторые комичные "нелепицы".

В "Путешествии капитана Стормфильда в рай" писатель как бы "низводит" небеса на землю. Вместе с тем он иногда делает свой "рай" местом, где осуществляются принципы справедливости. Так, на небесах белые не командуют "цветными" и даже короли трудятся, как всякий смертный.

Автор "Путешествия капитана Стормфильда в рай" создал прелестную фантазию, полную юмора, философскую сказку для взрослых.

В конце жизни к Твену пришла громкая слава. Больше всего его радовали, однако, те знаки признания, которыми награждал его народ. Когда Оксфордский университет присудил писателю почетную ученую степень, его до глубины души тронула овация, которую устроили ему по прибытии в Англию простые рабочие в порту. Это были, писал Твен, "именно те люди, которых я выбрал бы изо всех людей на свете, - сто человек из моего собственного класса; это были сыны труда с запачканными лицами, подлинные создатели империй и цивилизации - грузчики".

За пятьдесят лет, истекших со дня смерти великого писателя, буржуазные литературоведы в США опубликовали сотни исследований, посвященных его жизни и творчеству. Появились содержательные работы, собран большой фактический материал, сделаны интересные наблюдения. Однако даже добросовестные буржуазные историки литературы склонны сужение трактовать значение твеновского творческого наследия.

А сколько ложного, порой заведомо реакционного вносят в "твениану" некоторые американские литературоведы. Один из известнейших буржуазных критиков США, Генри Кенби, писал, что Твен "родился невротиком" и что "невротизм" в конце концов "уничтожил его как художника". В книге "Литература американского народа" (1951) сказано, что главным поводом для исполненных жестокой горечи выступлений Твена была "смерть родных" и что роман "Жанна д'Арк" был создан, дабы "нажиться на моде на исторические романы".

С преданностью учеников писали о Твене самые разные по особенностям своего таланта мастера литературы США. Автор "Приключений Гекльберри Финна" учил и учит американских писателей любви к народу, реализму, умению вызывать веселый смех и создавать положительные образы, сатире, разящей социальное зло, мастерству иронии. Твену обязаны многим из лучшего, что есть в их творчестве, Т. Драйзер, Э. Хемингуэй, С. Льюис, Э. Колдуэлл, А. Мальц, а также десятки других писателей Америки.

Неоценим вклад Твена в язык американской литературы. Простота и естественность, гибкость и богатство твеновского языка поистине изумительны. Писатель сделал достоянием литературы сотни, а то и тысячи специфических американских выражений. Твен никогда не жалел усилий в поисках "единственных", а не "приблизительных" слов, пригодных для выражения каждой отдельной мысли, каждого отдельного понятия.

Твен учит современных художников слова в Америке ко только мастерству. Он учит их и гражданскому мужеству в показе правды, в борьбе со злом. Пусть не всегда Твен решался идти напролом, но все же он посмел напечатать в одном из журналов свой памфлет "В защиту генерала Фапстона", а американские издатели не решаются включить его в собрание сочинений писателя. Он громил реакционеров, поработителей народа, империалистов в десятках фельетонов, рассказов, речей, памфлетов. Да, Твен писал "для себя": "Меня бесконечно поражает, что весь мир не заполнен книгами, которые с презрением высмеивали бы эту жалкую жизнь, бессмысленную вселенную, жестокий и низкий род человеческий, всю эту смехотворную канитель. Странно, ведь миллионы умирают каждый год с этим чувством в душе. Почему я не пишу эту книгу? Потому что я должен содержать семью. Это единственная причина. Может быть, так рассуждали и другие". Но на самом деле Твен создал много книг об "этой жалкой жизни". И тысячу раз прав был Шоу, когда писал, что его произведения станут "для будущего историка Америки" столь же необходимы, как политические трактаты Вольтера для историков Франции.

Раздел о творчестве Твена в "Литературе американского народа" заканчивается несколько кислой ссылкой на то, что "в России Твен пользуется вниманием, совершенно удивительным по своим масштабам, и не меньшей симпатией".

Твен интересовался Россией с давних пор.

Горячо сочувствуя русскому освободительному движению, он приветствовал революцию 1905 года. Как раз тогда Твен создал памфлет "Монолог царя" (еще одно произведение, которое до сих пор не вошло в американские собрания его сочинений), в котором русский царь изображен голым физически и морально. Он стоит перед зеркалом и сам не может понять, что в этом невзрачном, жалком человечке заслуживает преклонения.

Во время поездки Горького в Америку для сбора средств на революционную работу произошла встреча его с Твеном. Сохранилась фотография, на которой изображены Горький и группа американцев во главе с Твеном во время обеда в честь русского писателя-революционера.

Большой любовью к американскому писателю проникнуты заметки Горького о Твене, относящиеся примерно к этому периоду. "У него на круглом черепе - великолепные волосы, - какие-то буйные языки белого, холодного огня, - писал Горький. - Из-под тяжелых, всегда полуопущенных век редко виден умный и острый блеск серых глаз, но, когда они взглянут прямо в твое лицо, чувствуешь, что все морщины на нем измерены и останутся навсегда в памяти этого человека"¹.

¹ (М. Горький, Собрание сочинений в тридцати томах, Гослитиздат, М. 1951, т. 10, стр. 309)

Передовой русский читатель еще в прошлом веке угадал в Твене демократа, критика американской жизни. Первый его роман, "Позолоченный век", был напечатан в журнале "Отечественные записки", который редактировал Салтыков-Щедрин. Многие произведения Твена переводились на русский язык неоднократно. Но никогда интерес к творчеству Твена не был так велик в нашей стране, как в советское время. За последние десятилетия в СССР выпущено много миллионов экземпляров твеновских книг.

Полного собрания сочинений великого американского писателя еще не существует. Можно назвать немало высокохудожественных и социально-значительных произведений Твена, которые и поныне недоступны рядовому читателю в США, ибо они затерялись в старых журналах или были опубликованы в виде памфлетов, которые не перепечатывались.

Но сотни твеновских произведений стали достоянием народа, вошли в сознание простых людей Америки и помогают им отстаивать свои права и свое достоинство.

М. Мендельсон