Поездка на "Квакер-сити"

Трудное и опасное путешествие все-таки закончилось для Твена благополучно. Он в Нью-Йорке. Издатели крупнейшего города Соединенных Штатов не встретили его с распростертыми объятиями. Солидная фирма, которой он предложил сборник своих рассказов, отказалась от него: имя "дикого юмориста" из Невады не было достаточно известно в восточных штатах, чтобы стоило идти на риск. В конце концов это Нью-Йорк, а не Запад с его бескультурьем. Один из приятелей Твена решил выпустить книгу на свой страх и риск. Главное место в сборнике занял, конечно, лучший рассказ Твена - о "скачущей лягушке", И все же книга прошла почти незамеченной.

Снова пришлось обратиться к газетной работе и "лекциям". После выступления в Нью-Йорке Марк Твен отправился в родные места. Он узнал там, что Орион по-прежнему не у дел. Мать жила у сестры Памелы, в Сент-Луисе.

Во время пребывания в этом городе Твен увидел интересную рекламу: какая-то фирма решила организовать необычное путешествие. Она зафрахтовала специальный пароход "Квакер-Сити", и на нем отправятся в Средиземное море состоятельные люди, желающие повидать Европу и "святые места". Путешественники пересекут океан без всяких деловых побуждений, просто ради удовольствия. Сообщалось, что на "Квакер-Сити" резервированы каюты для ряда видных лиц - знаменитых священников, известных журналистов. Экскурсантам предстоит увидеть Италию, Грецию, Францию, черноморские города, Палестину и т. д.

Открывалась как будто возможность осуществить давнишнюю мечту о путешествии в далекие края, на долгий срок. Разумеется, денег на поездку у Твена не было - ведь билет стоит свыше тысячи долларов. Но родилась мысль: почему бы какой-нибудь газете не послать его в поездку на пароходе "Квакер-Сити" в качестве специального корреспондента? Пусть только оплатят стоимость билета. Владельцев калифорнийской газеты "Альта" предложение Твена смутило - уж слишком велик расход. Впрочем, журналист Твен не плохо проявил себя во время поездки на Гавайские острова. Спустя несколько дней заведующий нью-йоркским отделением газеты "Альта" получил телеграмму: "Отправьте Марка Твена на экскурсию в святую землю и заплатите за билет".

Теперь писатель жил только ожиданием начала поездки. Время тянулось медленно. Чтобы как-нибудь свести концы с концами, приходилось сочинять корреспонденции для той же "Альты". Это была неприятная работа, и самому Твену статьи его казались глупыми, неинтересными. Ему уже надоело писать обычные репортерские заметки. Он хочет работы, которая доставляла бы подлинную радость. В письмах к родным Твен отзывается о самом себе с презрением. Он успокоится только тогда, когда "Квакер-Сити" выйдет в море.

Знаменитости, о которых говорилось в объявлениях фирмы, организовавшей "экскурсию", в последнюю минуту отказались ехать. Это был, по-видимому, обычный рекламный трюк.

Неожиданно для себя Твен оказался одним из наиболее видных пассажиров. Среди экскурсантов было много священников, отправившихся в путешествие, как они говорили, только для того, чтобы побывать в "святых местах". Твен обнаружил на борту "Квакер-Сити" также людей иного толка: журналистов, предпринимателей.

Составилась веселая мужская компания. Она включала и судового врача. Душой ее был Марк Твен. Как и полагается мужчинам, значительную часть времени приятели проводили в курительной комнате. Когда же корабль "Квакер-Сити" оказывался в каком-нибудь порту, они первыми пускались в длинные путешествия, не боясь трудностей и опасностей. От этой компании веселье шло по всему пароходу.

Но Твен не мог и не собирался только развлекаться. Он обязан был работать. За время путешествия он послал в газету "Альта" более полусотни длинных писем. Кроме того, несколько писем появилось в нью-йоркской газете "Трибюн".

В свое время Твен писал письма из Нью-Йорка, Вашингтона и Филадельфии для газет, издававшихся Орионом Клеменсом. Десяток его писем напечатан в газете "Кресчент". Письма для газет посылал он и во время пребывания в Сан-Франциско, а также на Сандвичевых островах. Этот жанр был ему близок и приятен. Он имел свои несомненные достоинства: ведь автор писем - очерков и путевых заметок юмористического характера - не обязан подробно и точно рассказывать читателю обо всем, что узнал и увидел. Люди, интересующиеся фактами, пусть обращаются к другому источнику. Корреспондент-юморист имеет право в любую минуту перейти от информации, репортажа к вольному рассказу о своих настроениях, чувствах, даже фантазиях. Он вправе рассуждать о том, о сем, пользуясь любым поводом или без всякого повода. Ему предоставляется возможность (собственно говоря, он даже обязан это делать) вставлять в эти письма разнообразнейшие пародии, комические сценки, анекдоты, шутки.

Твен имел немало предшественников в таком жанре. В определенной мере он развивал традиции английских юмористов XVIII века (в частности, Стерна и Гольдсмита), а также раннего Диккенса и некоторых иных современников в Англии. Он опирался и на опыт американских писателей и журналистов, например Ирвинга. Но в США именно Твен довел искусство писем - путевых очерков до уровня большой литературы.

Путешествие оказалось не столь размеренным и спокойным, как обещали его устроители. В Грецию туристов не пустили по случаю карантина. Но группа смельчаков пробралась в Афины незаконным путем. Летняя жара сделала путь из Бейрута в Иерусалим весьма трудным. Путешественники не без оснований опасались страшных заразных болезней, главным образом холеры.

Но все обошлось хорошо.

С жадным любопытством глядел Твен на то, что открывалось перед его глазами в странах Европы, на Азорских островах, на Ближнем Востоке. День за днем он описывал чудеса Старого Света. Рассказал о Гибралтаре, о величии Везувия, об Афинах, Милане, Париже, Смирне, встрече экскурсантов с русским царем в Ялте. Он поведал о многом с добросовестностью хорошего газетчика, умеющего подметить яркие детали и воплотить увиденное в словах точных и выразительных.

Но Марк Твен то и дело намеренно сгущает краски, утрирует, вставляет в ткань повествования комические эпизоды в духе "дикого юмора". Уже в первых письмах читателей рассмешил рассказ о том, как американцы весело пообедали в одном ресторанчике, а затем пришли в ужас, увидев умопомрачительно большой счет. Приятели уже решили, что они разорены, но оказалось, что португальцы (это происходило на Азорских островах) пользуются очень мелкой монетой - рейсами - и что на самом деле счет отнюдь не так велик.

Письма с "Квакер-Сити" писал литератор, гордый своей страной, только что добившейся большой исторической победы. Твен ни на минуту не сомневался тогда в превосходстве буржуазной демократии над феодальными и полуфеодальными порядками, которые еще царили в большинстве стран Европы. И он не упускает случая поиздеваться над пережитками прошлого, дворянством, католической церковью. Ему враждебна атмосфера отсталости, затхлости, господствующая во многих углах Европы и в странах Востока.

Вместе с тем в письмах с "Квакер-Сити" иногда сказывается заносчивость, кичливость самоуверенного американского буржуа. Кое-где Твен весьма насмешливо говорит о рядовых людях Старого Света, зло высмеивая, например, нечистоплотность, порожденную нищетой. Встречаются в книге и отнюдь не передовые суждения о революционной деятельности французского народа. Писатель положительно отзывается о Наполеоне III.

Порою Марк Твен с почтением, а то и восторженно говорит об исторических памятниках и произведениях искусства, с которыми экскурсанты познакомились в Европе и Азии. При этом он забавно пародирует трафаретные описания чудес искусства, которыми грешили иные американские путешественники, высмеивает преувеличенные восторги невежественных людей, сентиментальность, ходульность, всяческие претензии.

Но в ряде писем звучит весьма скептическое отношение к величайшим памятникам мировой культуры. Твен говорит, что он не может разделить всеобщее уважение к классическому искусству. Великие мастера живописи эпохи Возрождения вызывают у него протест, негодование. Писатель оправдывает свою позицию тем, что-де эти художники, изображая аристократов, подхалимничали перед ними. Он, разумеется, проявлял явную узость в понимании искусства, был далек от подлинного историзма.

В некоторых письмах даже слышится издевка над достижениями вековой культуры.

Изображенная Твеном мужская компания с "Квакер-Сити" усвоила весьма развязный тон в обращении с европейским искусством и памятниками европейской истории. Эти шутники не упускали случая поднять на смех гидов в музеях и картинных галереях, всячески демонстрировали свое нежелание преклоняться и перед тем, что заслуживало преклонения. Порою они притворялись "вдохновенными идиотами", вовсе не способными понять значение великих людей прошлого.

Автор писем весело смеется вместе со своими героями. Он позволяет себе выступать с самыми "дикими" шутками и от собственного имени. Никогда он не чувствовал себя таким счастливым, восклицает, например, Марк Твен, как вчера, когда "узнал, что Микеланджело нет в живых".

Во всем этом есть, конечно, немало бездумной клоунады. Путешественники с "Квакер-Сити", и Твен вместе с ними, часто шалят, смеются, не особенно вдаваясь в смысл своих шуток. Но было в их шутках также иное. Воспринимая с пренебрежением европейскую культуру, американские "простаки" зачастую пытались утвердить таким способом (пусть даже они сами того и не осознавали) не только свое равноправие со Старым Светом, но и превосходство над ним.

Перед читателем группа американских "вандалов", которые вообще не очень-то склонны признавать, что они могут чем-либо быть обязанными Европе. Да, Америка была открыта европейцем - Колумбом. Но "простаки" делают вид, что они даже не слышали этого имени. Надеясь хоть чем-нибудь заинтересовать американцев, гид в музее показывает им письмо, написанное (подумайте только!) самим Колумбом. Дальше разыгрывается весьма характерная смешная сцена. Молодые люди созерцают письмо некоторое время, а затем один из них справляется, кто, собственно говоря, его написал. Колумб? Но ведь почерк отвратительный. Ему неважно, кто это писал, в Америке даже четырнадцатилетние дети умеют лучше писать.

А вот бюст Колумба.

"Доктор приставил к глазам лорнет, купленный специально для таких оказий.

- А... как вы назвали этого джентльмена?

- Христофор Коломбо! Великий Христофор Коломбо!

- Христофор Коломбо... Великий Христофор Коломбо. Ну, а чем же он знаменит?

- Открыл Америку! Открыл Америку! Черт побери!

- Открыл Америку? Тут какое-то недоразумение.

Мы только что из Америки и ничего об этом не слышали..."

Дальше мы читаем:

"- А от чего он умер?

- Не знаю. Не могу сказать.

- От оспы, а?

- Я не знаю, господа! Я не знаю, отчего он умер.

- От кори, должно быть?

- Может быть, может быть... Я не знаю... Наверное, он умер от чего-нибудь.

- А родители живы?"

А, это мумия?! Как зовут этого джентльмена? Он француз? Египтянин? Умер три тысячи лет назад? Как вам нравится наглость этого гида - предлагать нам подержанных покойников. Если у вас есть свежий труп, тащите его сюда!

Да, идейная ограниченность позиций американской буржуазной демократии конца 60-х годов наложила на письма Твена из Европы свой отпечаток. Следует упомянуть и о том, что в своих письмах Твен позволял себе довольно неприязненно отзываться о древнейших обитателях Америки - индейцах. Пройдет немного лет, и он смело скажет о своей солидарности с "древним индейцем". Но пока замечания Твена об индейцах окрашены в иные тона.

Все это бесспорно. А все же нельзя забывать, что в письмах сказывается не только заведомо буржуазное начало в мировоззрении Твена тех лет, но и его демократизм.

Писатель далеко не всегда готов солидаризироваться с "простаками". Он высмеивает иных из своих соотечественников, не раз теряет терпение, наблюдая, как непристойно ведут себя состоятельные американцы. Его возмущает провинциализм, тупость немалого числа путешественников с "Квакер-Сити".

Путешествие пришло к концу. Письма Твена принесли ему известность. Если раньше он был юмористом "дальнезападного" масштаба, то теперь его читали десятки тысяч людей во всех концах страны. Популярность Твена в Соединенных Штатах уже была столь велика, что о нем вспомнил как-то его старый знакомый по Неваде - сенатор Стюарт. Что и говорить, этот Твен умеет писать... Стюарт решил, что такого человека неплохо было бы сделать своим секретарем. Работы будет немного. У Твена останется достаточно времени для журналистской деятельности.

Марк Твен, конечно, хорошо знал цену Стюарту, юристу-миллионеру, пожалуй, самому хитрому и ловкому дельцу во всей Неваде. И все же он принял предложение. Теперь, когда поездка на "Квакер-Сити" осталась позади, снова возникла проблема, что делать дальше. Стюарт, во всяком случае, предоставит Твену постоянный доход. Журналист сразу же отправился в Вашингтон и начал знакомиться с условиями службы у Стюарта, ставшего одним из политических заправил столицы США.

Недолго продолжалась секретарская деятельность Марка Твена. Он быстро успел убедиться, что за время пребывания в Вашингтоне Стюарт не стал лучше. Вообще в столице страны царила коррупция, дела решались за стаканом виски. Среди политических деятелей Вашингтона, решил Твен, вовсе нет людей большого государственного ума.

В результате недолгой близости Твена к Стюарту в 1868 году появился его рассказ "Когда я служил секретарем".

Он написан от первого лица. Марк Твен не только рассказчик, но и действующее лицо. Он, конечно, "простак". Вернее, выдает себя за простака. Два месяца Твен занимал "теплое местечко" у сенатора, но был вынужден уйти. Сенатор поручил ему отвечать на письма разных избирателей. Все это жуликоватые или просто нелепые и назойливые люди. Задача секретаря заключалась в том, чтобы "составить ответ половчее", не обидеть избирателей и в то же время избавиться от их притязаний. Но секретарь не похож на сенатора - он честный человек. Герой рассказа буквально следует указаниям своего шефа. Не его вина, если каждый раз он ставит этого лицемера в смешное и трудное положение.

Рассказ заканчивается характерным образцом комического преуменьшения. Сенатор теряет терпение и восклицает, обращаясь к своему секретарю: "Убирайтесь вон! Чтобы вашей ноги здесь больше не было!" "Я принял эти слова, - продолжает Твен, - как скрытый намек на то, что в моих услугах не нуждаются, и подал в отставку. Я никогда больше не пойду служить личным секретарем сенатора. Разве таким людям угодишь? Они невежественны и грубы. Они не умеют ценить чужой труд".

Мир стюартов, чувствует Твен, - это фальшивый и недобрый мир. Но разве нельзя, щелкнув таких господ по носу, повернуться к ним спиной?!

Как раз в это время судьба преподнесла Твену неожиданный подарок. Он получил письмо от некоего Блисса, руководителя издательства в городе Хартфорде штата Коннектикут. В письме было выражено желание получить от мистера Сэмюела Клеменса какую-либо книгу для издания крупным тиражом. Фирма готова предложить весьма выгодные условия. В ходе переговоров выяснилось, что Блисс рассчитывает продавать книгу по подписке при помощи специальных агентов и что ему нужно произведение "с юмористическим уклоном".

Родилась мысль создать книгу для Блисса на основе писем, посланных с "Квакер-Сити".

Твен считал себя трезвым человеком и был убежден, что его трудно обмануть. Загипнотизировав себя этой мыслью, он часто попадался на удочку ловких дельцов. Блисс и другие предприниматели хорошо знали слабости этого фантазера, человека открытого сердца, вспыльчивого и тем легче уязвимого.

С наивным лукавством Сэмюел Клеменс сообщил издателю, что у него есть хорошая газетная работа и что он станет переделывать письма для публикации в виде книги только в том случае, если ему докажут, что это выгодно. Блисс сумел убедить своего корреспондента, что ему будет предоставлена замечательная возможность разбогатеть. Позднее Твен не раз сетовал на издателя за прижимистость.

В январе 1868 года писатель принялся за работу над новой книгой. Многое из писем пришлось выбросить, переделать; немало страниц было написано наново. На пароходе "Квакер-Сити" Твен познакомился с немолодой женой провинциального издателя миссис Фейрбенкс, которая добровольно приняла шефство над талантливым журналистом и частенько советовала ему пригладить, смягчить то одно, то другое место в его письмах, чтобы не вызвать недовольства "респектабельных" читателей. Готовя к изданию книгу, которую он назвал "Простаки за границей", Твен частенько вспоминал советы богобоязненного критика. Свои требования к автору книги стал предъявлять и Блисс.

Некоторые акционеры его издательской фирмы, ознакомившись с материалом, начали опасаться, что эта книга о "святых местах" носит непомерно легкомысленный характер. Они выпустили на своем веку не одну книгу религиозного содержания. Как бы их теперь не обвинили в богохульстве. Но Блисс хорошо понимал, что именно задиристый юмор "Простаков за границей" будет приманкой для читателей. Он заявил акционерам, что в случае их отказа выпустит книгу сам и всю прибыль положит в собственный карман. Это заставило скептиков замолчать,

"Ужасное мошенническое предприятие…"

Посылая письма с "Квакер-Сити", Марк Твен не думал, что они явятся основой большой книги. Уж подавно не приходило ему в голову, что это сочинение выпустит в свет издательство, не раз публиковавшее сочинения религиозного характера.

Воспринятое еще в юности от отца и из прочитанных книг критическое отношение к религии, а также природный здравый смысл, мешающий принимать на веру учения церкви, проявили себя в письмах весьма недвусмысленным образом. Все это дало себя знать - правда, в несколько меньшей мере - и в книге "Простаки за границей".

Сделанная нами оговорка вызвана весьма реальными обстоятельствами. Воспроизведенные недавно первоначальные тексты статей Твена, которые он писал во время путешествия в восточное полушарие, показывают, что некоторые из "богохульных" замечаний Твена-корреспондента в книгу не вошли. Рассказывая о своем пребывании в Италии, Твен, например, охарактеризовал одну церковь, которую ему случилось видеть, как "ужасное мошенническое предприятие", обслуживаемое "штатом из трехсот распухших, жирных бродяг церковного звания". Из "Простаков за границей" это колоритное замечание выпало. В книге только сказано, что во Флорентийском соборе "числится триста священников, благоденствующих и счастливых".

Все же в "Простаках за границей" церковникам досталось довольно крепко. Так, описывая богатства, собранные в католических церквах Европы, Твен с нескрываемым негодованием противопоставляет их народной нищете. Когда американские туристы "прошли сквозь высокие двери" церкви иезуитов, перед ними предстали, "казалось, все сокровища земли". "Громадные колонны, вытесанные каждая из целой мраморной глыбы, сверху донизу покрытые сложными узорами из серпентина; аналои из тех же драгоценных материалов, аналои, с которых живописными складками спадает каменный покров, соперничая в легкости с изделиями ткацкого станка; главный алтарь, сияющий полированной отделкой и оградой из восточного агата, яшмы, серпентина и других дорогих камней, которые мы плохо знаем даже по названиям; и повсюду плиты бесценной ляпис-лазури в таком изобилии, словно у этой церкви были собственные каменоломни. Среди всего этого великолепия золотая и серебряная утварь алтаря кажется дешевой и будничной. Даже полы и потолки там стоят целого княжеского состояния".

Весь тон этого описания говорит о том, что автора не столько радовала красота открывшихся перед ним драгоценных предметов, сколько мучила мысль о том, что все это стало достоянием попов, а не народа. И дальше Твен задает вопросы, ответ на которые для него очевиден. "Какой же смысл, - восклицает этот трезвый и на редкость последовательный американский демократ, - позволять всем этим богатствам лежать без пользы, когда половина населения бьется из последних сил, чтобы хоть как-нибудь прокормиться? Разумно ли держать сотни миллионов франков в бесполезной мишуре церквей по всей Италии, когда правительство, чтобы не погибнуть, душит налогами народ?"

Сообщения о "чудесах", связанных с именами разных святых, вызывают у Твена едкие насмешки. Прочитав в одной книге о том, что в катакомбах св. Калиста "сердце святого Филиппа Нери так воспылало божественной любовью, что разорвало ему грудь", автор "Простаков за границей" смеется совсем не добродушно. Он проявляет интерес к тому, что святой Филипп... "съел за обедом".

Узнав о том, что прах Иоанна Крестителя показывают любопытствующим в двух различных церквах, Марк Твен выступает со следующим ядовитым комментарием: "Нам трудно было заставить себя поверить, что у Иоанна Крестителя было два комплекта праха".

А дальше следует раздраженное замечание о том, что вообще "слишком... много... реликвий". "Нам показывают, - продолжает автор "Простаков за границей", - кусок" истинного креста в любой старой церкви, в которую мы заходим, а также гвозди из него. Я не берусь утверждать точно, но полагаю, что мы видели не меньше бочонка этих гвоздей. А терновый венец? Часть одного хранится в Париже в Сент-Шапель, часть другого - в Соборе Парижской Богоматери. А из костей святого Дионисия, которые мы видели, в случае необходимости можно было бы, по-моему, собрать его скелет в двух экземплярах".

Разбросав по своей книге немало подобных безжалостных выпадов, сатирик пытается кое-где несколько смягчить создавшееся впечатление. Он говорит, что "обязан теперь во имя справедливости" сказать "что-нибудь хорошее" о священниках и церквах. Дальше идет рассказ о "благочестии", проявленном во время эпидемии холеры орденом доминиканцев. А все же встреченный на каком-то пароходике монах - это для Твена просто один из "жирных босоногих плутов".

Даже в Палестине, в этих "святых местах", молодой журналист не может (и не хочет) избавиться от ставших привычными для него скептических интонаций. Евангельские легенды он пересказывает то со скрытой, а то с совершенно откровенной насмешкой. Поведав о том, что Христос проклял Капернаум и две деревни "за то, что после всех великих деяний, совершенных здесь, они не покаялись, и предрек им гибель", Твен добавляет, что, хотя "теперь они лежат в развалинах, на радость паломникам", пророчество здесь "ни при чем". Прославленные путешествия Христа на самом деле были весьма короткими. Он "провел всю свою жизнь, проповедовал свое учение и творил чудеса в пределах среднего американского округа... - без какого-либо пиетета говорит писатель. - Как это утомляет, когда через каждые две-три мили ты вынужден прочитывать новую сотню страниц истории - ибо поистине все знаменитые места в Палестине расположены так близко друг от друга".

С нескрываемой издевкой Твен пишет, что "любой ручеек", журчащий в "святых местах", "нарекают высоким званием" и потом изливают "свою хвалу" на бумаге. "Если бы собрать воедино все стихи и весь вздор, посвященный здешним источникам и окрестным пейзажам, получился бы солидный том - неоценимая растопка для печи".

Что касается автора "Простаков за границей", то для него даже "прославленное море Галилейское" - это просто "мутная лужа".

Едкие антиклерикальные замечания сатирика были направлены главным образом в адрес католической церкви, но он не склонен был приукрашивать и протестантских пасторов - своих соотечественников.

Еще в фельетоне "Важная переписка", напечатанном в год окончания Гражданской войны, пресвитерианские, епископальные, унитарианские и иные священники были изображены расчетливыми дельцами, ловкими спекулянтами. Перечитывая корреспонденции из Палестины, ясно ощущаешь, сколько скрытого презрения и еле сдерживаемого гнева вызывали "их преподобия" у прямого, честного, ненавидящего всякие претензии Сэмюела Клеменса.

Одно из самых смешных мест в "Простаках за границей" - описание несостоявшегося путешествия "паломников" по морю Галилейскому: "С самого младенчества этих людей учили чтить, даже боготворить святые места, которые предстали ныне их счастливым взорам... Стоять здесь, видеть все это своими глазами, плыть по этим священным водам, лобызать благословенную землю, простершуюся вокруг, - они лелеяли эту мечту, а годы уходили один за другим и оставляли неизгладимые следы на их лицах и иней в волосах".

Пародийно-возвышенный тон писателя заставляет нас предвкушать нечто неожиданно-комическое. И это ожидание оправдывается. Паломники шумно выражают готовность заплатить любую сумму за поездку лодкой по "священному морю". Однако, когда владельцы этой посудины требуют "два наполеондора", сияние на лицах "гаснет", и наступает "пауза".

- Слишком дорого, хватит и одного!

Последствия этого возгласа изображены Твеном с той великолепной яростью обличения, которая присуща лучшим его сатирическим произведениям. В каждой фразе здесь живет сарказм.

"Я так никогда и не узнаю, как это случилось, - меня и сейчас бросает в дрожь при одной мысли о том, как легко здесь совершаются чудеса: в мгновение ока "корабль" оказался уже за двадцать шагов от берега и убегал, точно объятый страхом! А восемь несчастных стоят на берегу - подумайте только! Такой удар... такой удар... после столь исступленного восторга!

...И разом в нашем лагере поднялись вопли и скрежет зубовный. Предлагали два наполеондора, даже больше,., умоляя удаляющихся лодочников вернуться. Но те преспокойно уходили прочь и не обращали пи малейшего внимания на паломников, которые всю свою жизнь мечтали о том дне, когда они будут скользить по священным водам галилейским и в шепоте волн слышать божественную повесть; ради этого они одолели тысячи и тысячи миль - и в конце концов решили, что плавание обойдется слишком дорого? Дерзкие магометане! Подумать так о благородных поборниках иной веры!"

Нет, никак нельзя сказать, что Твен отправился в Палестину, чтобы утвердить превосходство протестантизма над воззрениями католиков. Его ясному сознанию была чужда всяческая поповщина. Нечто "мошенническое" он ощущал в любом проявлении религиозного ханжества.