Глава XXVI. Мистер Боултон затевает новое дело

¹ (Денег всегда не хватает (тамильск.)^*)

^* (В эпиграфе воспроизведена тамильская поговорка. Тамилы - одна из дравидских народностей Индии)

Со временем слухи о легкомысленном образе жизни и светских развлечениях Руфи дошли до Филадельфии и вызвали немало толков среди ее родственников.

Ханна Шукрафт сказала другой кузине, что, по со мнению, Руфь "ничуть не умнее других", а кузина Гульда добавила, что больше всего в жизни Руфь любит, чтобы все ею восхищались, потому-то она и не носит простой одежды и не ходит на молитвенные собрания. Вместе с другими новостями до Филадельфии дошла молва об обручении Руфи с молодым богачом из Фолкила и придала особую пикантность язвительным шуточкам относительно стремления Руфи стать врачом.

Маргарет Боултон была слишком умна - слухи не удивили и не встревожили ее. Быть может, они даже не лишены были основания: она слишком хорошо знала женскую душу, чтобы считать их неправдоподобными; но она знала также, как целеустремленна Руфь в достижении задуманного, - подобно ручью, который журчит и пенится, петляет и кружит, но все же неуклонно стремится к морю, Руфь настойчиво стремилась к одной цели, не отказывая себе в удовольствии отвечать радостным согласием на дружеские приглашения повеселиться и производя подчас впечатление человека, забывшего обо всем и беззаботно греющегося в лучах солнца.

До приезда в Фолкил Руфь даже не подозревала, что когда-нибудь увлечется внешней стороной жизни, что она способна, например, заинтересоваться той, но временам довольно серьезной, забавой, которая зовется "флиртом", и что она будет испытывать хоть какое-нибудь удовольствие от собственного искусства нравиться и покорять - искусства поистине очаровательного, хотя и не требующего особого интеллекта. Раньше она считала своим долгом сдерживать свой жизнерадостный характер, уходить от всего, что мешало серьезным занятиям. Будучи не слишком искушенной в житейских делах, она подвергала свои поступки лишь суду своей совести и все мирские споры улаживала в тиши собственного судейского зала. Вероятно, ее мать понимала это и видела, что Общество Друзей ничем не сможет помешать Руфи становиться все более самостоятельной и уверенной в своих суждениях. Надо признаться, - хоть сама Руфь никогда бы в этом не призналась, - что по возвращении из Фол-кила медицинская карьера действительно перестала казаться ей столь необходимой, как прежде; вернувшись в Филадельфию после всех одержанных ею побед, упиваясь ощущением свободы и наслаждаясь веселым обществом новых чутких друзей, она с удовольствием предвкушала борьбу, которую поведет против косности и однообразия жизни ее филадельфийских родных и знакомых, и стремилась привнести в нее хоть частицу живости и блеска, которые так украшали ее жизнь в Фолкиле. Она ожидала, что новые друзья будут навещать ее, что у нее будут собеседники, новые книги и журналы, о которых все так много говорят, - одним словом, что она будет жить полной жизнью.

Некоторое время Руфь все еще витала в той атмосфере, которую привезла с собой. Миссис Боултон была очень довольна происшедшей в дочери переменой, ее окрепшим здоровьем, ее интересом к делам семьи. Отец радовался обществу любимой дочери, как ничему другому; ему нравились ее веселые, задорные шутки, ожесточенные споры о только что прочитанной книге или статье. Сам он всю жизнь много читал и благодаря поразительной памяти накопил почти энциклопедический запас знаний. Ничто не могло сравниться для Руфи с удовольствием попытаться поставить отца в тупик, набравшись предварительно разнообразных сведений по какому-нибудь малоизвестному вопросу, но это ей почти никогда не удавалось. Мистер Боултон любил общество, любил, чтобы его дом был полон людей и звенел веселыми голосами молодежи; предложи Руфь какой-нибудь дерзкий план против Общества Друзей, он с удовольствием принял бы его.

Но, как Руфь в очень скором времени убедилась, традиции и заведенный порядок вещей сильнее любой, самой восторженной и бунтарски настроенной девушки. Несмотря на мужественные усилия, оживленную переписку и настойчивое стремление сохранить прежнюю энергию, несмотря на книги и музыку, она видела, что постепенно тиски рутины все крепче сжимают ее; и чем яснее она осознавала всю безнадежность своих попыток, тем сильнее ею вновь овладевала мысль о будущей профессии, которая теперь казалась единственным выходом из положения.

- Если бы ты знала, мама, как жизнь в Фолкиле не похожа на нашу, какие там интересные и веселые люди!

- Дай срок, дитя, - скоро ты лучше узнаешь мир и увидишь, что он почти всюду одинаков. Когда-то и я думала так же, как ты, и меньше всего предполагала, что вступлю в Общество Друзей. Приглядись получше к людям, может быть и ты научишься ценить спокойную жизнь.

- Ты вышла замуж совсем молодой. А я не собираюсь рано замуж, может и вообще никогда не выйду, - проговорила Руфь, с многоопытным видом покачав головой.

- А знаешь ли ты сама, чего хочешь? В твоем возрасте многие этого не знают. Встретила ли ты в Фолкиле кого-нибудь, с кем тебе хотелось бы остаться навсегда?

- Только не навсегда! - засмеялась Руфь. - Мне кажется, мама, я ни одному человеку не смогу сказать "навсегда", пока у меня не будет профессии и я не стану так же независима, как он. Тогда я отдам ему свою любовь не из необходимости, а как свободный Дар.

Новомодная философия Руфи вызвала улыбку у Маргарет Боултон.

- Только полюбив, ты поймешь, Руфь, что любовь не подчиняется ни разуму, пи необходимости. Ты писала, что Филипп Стерлинг приезжал в Фолкил?

- Да, вместе со своим другом Генри Брайерли, Генри очень занятный молодой человек, не такой серьезный, как Филипп, и к тому же любит пофрантить.

- И этому франту ты отдала предпочтение?

- Я никому не отдавала предпочтения, но с Генри Брайерли всегда весело, а с Филиппом далеко не всегда.

- А ты знаешь, что твой отец переписывается с Филиппом?

Руфь удивленно посмотрела на мать, в глазах ее застыл немой вопрос.

- О нет, не о тебе.

- О чем же? - и если в голосе Руфи и прозвучало легкое разочарование, то сама она, вероятно, этого не заметила.

- О каких-то земельных участках. Этот Биглер опять втянул отца в новую спекуляцию.

- Мерзкий человек! Почему отец пускает его в дом? Снова что-нибудь с железной дорогой?

- Да. Отец дал ему деньги, а в залог получил землю, и что бы ни случилось с его деньгами и акциями, на руках у него оказался большой участок необработанной земли.

- А какое отношение к этому имеет Филипп?

- На участке много строевого леса, - не знаю только, можно ли его вывезти, - и еще отец говорит, что там должен быть уголь: это каменноугольный район. Он хочет, чтобы Филипп произвел разведывательные работы.

- Еще одно состояние, припасенное для нас, - сказала Руфь. - Отец припас для нас уже столько состояний, что, боюсь, мы их никогда не найдем.

Тем не менее Руфь заинтересовалась новым проектом отца, возможно именно потому, что к нему имел какое-то отношение Филипп. На следующий день к обеду вместе с мистером Боултоном пришел Биглер, который превозносил практическую сметку мистера Боултона и расхваливал его новый великолепный участок; потом он перевел разговор на тему о железной дороге, которая откроет путь к участку с севера.

Пеннибеккер говорит, что в вашей земле полно он в этом уверен; а если железная дорога свяжет ее с озером Эри, то ей цены не будет.

- Если так, то почему бы вам не взять этот участок себе и не довести дело до конца, мистер Биглер? Я уступлю вам его по три доллара за акр.

- Значит, почти даром, а я не из тех, кто наживается за счет друзей, - ответил Биглер. - Но если вы захотите заложить его и купить акции той дороги, что подходит к участку с севера, я не прочь вступить в долю, конечно ежели Пеннибеккер согласится; но ведь вы знаете Пеннибеккера - он все больше насчет законодательства, земельная собственность его не очень интересует. - И Биглер рассмеялся.

Когда он ушел, Руфь спросила у отца, какое отношение имеет Филипп к его новым планам.

Пока не могу сказать ничего определенного, - ответил мистер Боултон. - Филипп проявил себя способным инженером, из Нью-Йорка о нем поступают самые хорошие отзывы; но эти жулики хотят только использовать его в своих интересах. Я написал ему и предложил взять на себя разведку и съемку на моей земле. Нужно же знать, что она собой представляет. И если он откопает там что-нибудь стоящее, я возьму его в долю. Отчего же не помочь хорошему парню стать на ноги.

Всю жизнь Эли Боултон помогал хорошим парням становиться на ноги - и всегда расплачивался своей спиной, если дело шло неудачно. Если бы подвести итог в его бухгалтерских книгах, то оказалось бы, что расход всегда превышает приход; возможно, однако, что в том мире, где действует совсем другая бухгалтерия, весь расход в его книгах превратится в приход. Ведь если смотреть на книгу с обратной стороны, правая сторона всегда оказывается слева.

Филипп послал Руфи юмористический отчет о событиях, приведших к гибели города Наполеон и планов развития судоходства на реке Колумба, о бегстве Гарри и плачевном положении полковника. Гарри так торопился, что не успел даже попрощаться с мисс Лорой Хокинс, но он, конечно, утешится, как только увидит еще какое-нибудь хорошенькое личико, - последнее замечание было приписано специально для Руфи. А полковник Селлерс сейчас, наверное, уже обдумывает новую, не менее блестящую авантюру.

Что касается железной дороги, то Филипп теперь все понял: дельцам с Уолл-стрит она нужна только для того, чтобы вести биржевые спекуляции, и ему пора с нею распрощаться. Интересно, обрадуется ли Руфь, узнав о его возвращении на Восток? А он возвращается, невзирая на письмо Гарри из Нью-Йорка, советовавшего ему не уезжать, пока он, Гарри, улаживает кое-какие дела, связанные с подрядами, и предупреждавшего, чтобы он не слишком полагался на Селлерса, который склонен гоняться за химерами.

Лето прошло для Руфи без каких-либо происшествий. Она переписывалась с Алисой, обещавшей навестить ее осенью, много читала, искренне старалась проявлять интерес к домашним делам и тем людям, которые бывали у Боултонов; но она стала замечать, что все чаще погружается в свои думы и все больше устает от окружающей ее обстановки. Ей казалось, что скоро все станут похожи на отца и сына из шейкерской общины¹ в Огайо, которые иногда гостили у Боултопов и как две капли воды походили друг на друга не только одеждой, но и манерой держаться. Сын, еще не достигший совершеннолетия, был более отрешен от мирской суеты и более набожен. Своего отца он называл не иначе, как "брат Плам", и держался с таким сознанием собственного достоинства, что Руфь не раз подмывало воткнуть булавку в сиденье его стула. Отец и сын, как и все члены их секты, носили длинные однобортные сюртуки без воротников, застегивавшиеся спереди на крючки. Поскольку на сюртуках не было пуговиц ни спереди, ни сзади, Руфь предложила украсить их, пришив сзади крючок с петлей в том месте, где у сюртуков обычно пришита пуговица.

¹ (Шейкерская община. - Шейкеры (буквально: трясуны) - религиозная секта пуритан-фанатиков, возникла в Англии в 1776 г.; во второй половине XVIII в., спасаясь от гонений, группа шейкеров эмигрировала в Америку, где ими был организован ряд земледельческих колоний. Шейкеры владеют имуществом сообща и соблюдают безбрачие)

Как ни забавна была эта ходячая шейкерская карикатура на квакеров, она страшно угнетала Руфь и еще больше усиливала ощущение давящей духоты.

Ощущение это было совершенно неоправданным. Вряд ли можно было найти дом приятнее, чем дом Боултонов. Выстроенный неподалеку от города, он был одним из тех очаровательных загородных особняков, которые так радуют глаз всякого, кто впервые приезжает в Филадельфию. В этом вполне современном доме было все, что может предоставить его обитателям богатство; стоял он в красиво распланированном парке с чудесными кущами деревьев, тщательно подстриженными лужайками и множеством клумб, усыпанных яркими цветами; при доме были теплицы и оранжереи, где вызревал виноград; фруктовый сад спускался уступами к мелководному ручью, который весело бежал по устилавшей его дно гальке и журчал под сенью деревьев. Вокруг простирались заботливо возделанные поля; там и сям виднелись коттеджи и особняки эпохи революции, все напоминало английский сельский ландшафт, одинаково привлекательный как в убранстве майских цветов, так и в мягких красках позднего октября.

Чтобы чувствовать себя здесь как в раю, недоставало только душевного покоя. Всадник, проезжая мимо по Старой Джермантаунской дороге и увидев на лужайке девушку, качающуюся в гамаке с томиком старинных стихов или новым романом в руках, несомненно позавидовал бы такой идиллии. Но откуда ему знать, что девушка погружена в чтение клинических отчетов и мечтает лишь о том, как бы оказаться далеко, далеко, совсем в иных местах. Вряд ли Руфь почувствовала бы себя более несчастной оттого, что окружающая ее роскошь вдруг превратилась бы в призрачный сон. Впрочем, возможно, ей и в самом деле все кругом казалось призрачным.

- Мне иногда кажется, - сказала она как-то отцу, - что мы живем в карточном домике.

- А ты хотела бы превратить его в больницу?

- Нет. Скажи мне, отец, - продолжала Руфь, которую не так-то легко было сбить с толку, - ты все еще связан с Биглером и его друзьями? Ведь они являются сюда только для того, чтобы вовлечь тебя в какую-нибудь аферу.

Мистер Боултон улыбнулся, как улыбаются мужчины, когда разговаривают с женщинами о "серьезных делах".

- Эти люди по-своему полезны, Руфь. Они не дают миру погрузиться в спячку, и многими своими удачными операциями я обязан им. Почем знать, Руфь, - а вдруг земля, при покупке которой я, надо признаться, слишком поддался уговорам Биглера, когда-нибудь принесет богатство тебе и остальным моим детям?

- Ах, отец, вечно ты все видишь в розовом свете. Мне кажется, ты никогда так легко не разрешил бы мне заниматься медициной, если бы это не казалось тебе интересным экспериментом.

- Ну а ты удовлетворена его результатами?

- Если ты хочешь знать, не раздумала ли я, - нет. Только теперь я начинаю понимать, чего могу достичь в медицине и какая это благородная профессия для женщины. Неужели ты предпочитаешь, чтобы я сидела, как птичка на ветке, и ждала, пока кто-нибудь придет и посадит меня в клетку?

Мистер Боултон был очень доволен, что разговор перешел с его дел на другую тему, - ему не хотелось рассказывать своим домашним о поступке, очень для него характерном, который он совершил как раз в тот день.

У Руфи были все основания чувствовать себя в своем доме, как в карточном домике, хотя никто из ее родных даже не подозревал, какие бедствия грозят им на каждом шагу, как тысячи других американских семей не подозревают о том, что их благополучие и богатство висят на ниточке, которая в любую минуту может оборваться под тяжестью рискованных спекуляций или непредвиденных осложнений.

Мистеру Боултону внезапно потребовалась крупная сумма денег, подлежавшая немедленной выплате, а все его капиталы были в этот момент вложены в добрый десяток дел, и он не мог освободить ни одного доллара. Тщетно обращался он к своим друзьям и знакомым в деловом мире: то был период, когда на бирже царила паника и наличных ни у кого не было.

- Сто тысяч! Да что вы, мистер Боултон! - воскликнул Пламли. - Видит бог, если бы вы попросили только десять, и то я не знал бы, где их взять.

И все же именно в этот день к Боултону явился мистер Смолл (из фирмы "Пеннибеккер, Биглер и Смолл") и поведал ему трогательную историю о том, что затеянной им угольной операции грозит полная катастрофа, если он сегодня же не достанет десять тысяч долларов. Всего десять тысяч - и он снова богат. А без них он - нищий. В сейфе мистера Боултона уже хранились долговые обязательства Смолла на крупную сумму, и все они были помечены грифом "сомнительные"; он не раз ему помогал, и результат был всегда один и тот же. Но мистер Смолл прерывающимся от волнения голосом рассказывал о своей семье, о дочери-школьнице, о жене, - она не подозревает о грозящей им беде, - и нарисовал такую картину бедствий и страданий, что мистер Боултон забыл о своих собственных горестях и посвятил остаток дня тому, чтобы наскрести десять тысяч долларов для наглого попрошайки, который ни разу не сдержал своего слова и не выплатил ни одного долга.

О, кредит! Что это за чудо! На кредите зиждется все современное общество. Кто осмелится сказать, что у нас не наступил золотой век взаимного доверия и неограниченной веры в человеческие обещания? Разве не заслуживает удивления общественный строй, при котором целый народ мгновенно схватывает смысл известного газетного анекдота о некоем прославленном биржевом дельце? Он удачно спекулировал шахтами и земельными участками и как-то воскликнул: "Два года назад у меня не было ни гроша, а сегодня у меня долгов на два миллиона!"