Глава XVIII

В этом и заключалась великая тайна Тома: от задумал вернуться домой вместе со своими пиратами и присутствовать на собственных похоронах. В субботу вечером добрались они верхом на бревне до миссурийското берега, выбрались на сушу в пяти-шести милях ниже своего городка, переночевали в соседнем лесу, чуть свет пробрались задворками к церкви и окончательно выспались на церковных хорах, среди хаоса поломанных скамеек...

В понедельник утром, за завтраком, и тетя Полли, и Мэри были чрезвычайно добры к Тому и с любовью выполняли все его желания. Разговоров за столом было много - гораздо больше, чем всегда. И тетя Полли, между прочим, сказала:

- Видишь ли, Том, может быть это и забавно - заставить всех мучиться чуть не целую неделю, лишь бы только вам, мальчишкам, было весело, но мне очень грустно, что у тебя такое недоброе сердце и что ты способен причинить мне такие страдания. Если ты мог переплыть реку па бревне, чтобы присутствовать на своих собственных похоронах, ты мог заглянуть и домой, чтобы подать мне какой-нибудь знак, что ты но умер, а просто сбежал.

- Да, это ты мог бы сделать, Том, - оказала Мэри, - и я уверена, ты так и поступил бы, если бы это пришло тебе в голову.

- Правда, Том? - спросила тетя Полли, и по ее лицу было видно, что ей очень хотелось, чтобы это было именно так. - Ну скажи, прислал бы ты нам весточку, если бы это пришло тебе в голову?

- Н…не знаю... Ведь это испортило бы всю нашу игру.

- Ах, Том, а я-то надеялась, что ты хоть настолько любить меня! - сказала тетя Полли с таким огорчением, что Том поневоле смутился. - Мне бы дорого было, если бы ты хоть подумал об этом, не говорю уже - сделал...

- Ну, тетушка, это еще не беда, - вступилась Мэри. - Том ведь такой сумасшедший; он всегда впопыхах, ему некогда думать.

- Тем хуже! А вот Сид подумал бы. Сид пришел бы и сказал, что он жив. Ах, Том, когда-нибудь, оглянувшись назад, ты пожалеешь, что так мало думал обо мне, когда это ничего тебе не стоило... пожалеешь, но будет поздно.

- Ну полно, тетя, ведь вы же знаете, что я вас люблю, - сказал Том.

- Пожалуй, знала бы, если бы твои слова подтверждались поступками.

- Я, право, тетя, очень жалею, что не подумал об этом, - сказал Том, и в голосе его прозвучало раскаяние. - Зато я по крайней мере видел вас во сне - это ведь тоже чего-нибудь стоит.

- Положим, это не много - ведь и кошка иногда видит сны, - но все-таки это лучше, чем ничего. Что же тебе снилось?

- А вот что. В среду вечером я видел во сне, будто сидите возле кровати... вон там, а Сид у ящика для дров, а рядом с ним будто бы Мэри...

- Что же, мы так и сидели. Мы всегда так сидим. Спасибо, что ты хоть чуточку, хоть во сне вспомнил о нас.

- Потом мне снилось, что здесь была мама Джо Гарпера.

- А ведь она и вправду была! Что же тебе снилось еще?

- Много чего! Но теперь уже все перепуталось,

- Ну, попробуй вспомнить! Неужто не можешь?

- Еще мне снилось, что будто бы ветер... да, ветер задул...

- Припомни, Том! Ветер задул... что же он задул?

Том крепко прижал пальцы ко лбу и после минуты тревожного ожидания воскликнул:

- Вспомнил! Вспомнил! Ветер задул свечу.

- Господи помилуй! Дальше, Том, дальше!

- Погодите, дайте припомнить... Ах да! Вы вроде сказали, что вам кажется, будто эта дверь...

- Дальше, Том!

- Погодите, дайте мне подумать минутку, одну минутку! Да, вы сказали, что вам кажется, будто дверь приоткрылась...

- Да ведь я именно так и сказала... Помнишь, Мэри? Ну, дальше?

- Потом... потом... Ну, я не знаю, но мне кажется, будто вы послали Сида, чтобы он... чтобы он...

- Ну? Ну? Куда я послала Сида? Куда? Куда?

- Вы послали его, вы... да, вы послали его... закрыть дверь.

- Боже мой! Никогда не слыхала ничего подобного! Вот и не верь после этого снам! Сейчас же побегу рассказать обо всем Сирини Гарпер. Посмотрим, будет ли она после этого болтать всякий вздор о нелепости суеверий. Рассказывай же, Том, что было дальше!

- Теперь, тетя, у меня все прояснилось! Потом вы сказали, что я не злой, а только... озорник и сорвиголова и что с меня взыскивать - все равно что... как это вы сказали? - с жеребенка, что ли...

- Да-да, я именно так и сказала! Ах ты господи! Ну, что же дальше, Том?

- Потом вы заплакали.

- Верно, верно, заплакала! И не в первый раз. А потом?

- Потом и миссис Гарпер заплакала и стала говорить, что Джо тоже хороший... и как ей жалко, что она отхлестала его за сливки, которые сама же и выплеснула...

- Том, дух божий снизошел на тебя! Это был вещий, пророческий сон! Господи, боже мой! Рассказывай дальше!

- Потом Сид сказал… он сказал...

- Я, кажется, ничего не говорил, - сказал Сид.

- Нет, Сид, ты говорил, - сказала Мэри.

- Замолчите, не мешайте Тому! Ну, Том, что же он сказал?

- Он сказал, что надеется, что на небе мне будет лучше, чем тут, на земле. Но если бы я сам был получше...

- Вы слышите? Это его подлинные слова.

- И вы велели ему замолчать.

- Еще бы! Конечно велела. Нет, здесь несомненно был ангел. Где-нибудь здесь был ангел!

- Потом миссис Гарпер стала говорить про Джо, как он хлопнул пистоном под самым ее носом, а вы ей рассказали про Питера и про "болеутолитель".

- Верно! Верно!

- Потом вы долго рассказывали, что из-за нас обыскали всю реку и что отпевать нас будут в воскресенье, а потом вы с миссис Гарпер стали обниматься и плакать, а потом она ушла...

- Именно, именно так! Это так же верно, как и то, что я сижу сейчас на этом месте! Если бы ты сам все видел своими глазами, ты не мог бы рассказать вернее. А потом что было? Ну, Том!

- Потом вы, кажется, молились за меня, и я видел вас и слышал каждое ваше слово. А потом вы легли спать, и мне стало вас так жалко, что я взял и написал на куске коры: "Мы не умерли, мы только убежали и стали пиратами", и положил кору возле свечки, а вы в это время спали, и лицо у вас во сне было такое доброе-доброе, что я подошел, нагнулся и поцеловал вас прямо в губы.

- Правда, Том, правда? Ну, за это я тебе все прощаю!

И она так сильно сжала мальчика в объятиях, что он почувствовал себя последним негодяем.

- Все это, конечно, прекрасно... хотя это был всего-навсего сон, - заметил Сид про себя, но достаточно громко.

- Молчи, Сид! Человек делает во сне то же самое, что он сделал бы наяву... Вот тебе самое большое яблоко, Том! Я берегла его на тот случай, если ты когда-нибудь вернешься домой. И ступай поскорее в школу... Благодарение господу богу, что он сжалился надо мною и возвратил мне тебя, ибо он милосерден и долготерпелив к тем, кто верует в него и блюдет его заповеди, хотя я и недостойна его благодати... Впрочем, если бы одним лишь достойным он даровал свои милости, мало нашлось бы людей, которые сейчас улыбались бы тут, на земле, и после кончины имели бы право на вечное успокоение в раю. Ну, ступайте же, Сид, Мэри, Том, уходите скорее - некогда мне растабарывать с вами!

Дети отправились в школу, а старушка поспешила к миссис Гарпер рассказать ей про вещий сон Тома и сокрушить таким образом ее неверие в чудеса. Сид не счел нужным высказывать то, что он думал, когда уходил из дому. А думал он вот что:

"Тут что-то не так. Разве можно видеть такой длинный и складный сои - без единой ошибки?"

Каким героем теперь сделался Том! Он не шалил и не прыгал, но шествовал важно, с достоинством, как подобает пирату, сознающему, что на него устремлены все взгляды. И действительно это было так: он старался делать вид, что не замечает ни взглядов толпы, ни ее перешептываний, но и то и другое доставляло ему величайшее наслаждение. Малыши бегали за ним по пятам, гордясь тем, что их видят в одной компании с ним и что он терпит их возле себя, - словно он барабанщик во главе процессии или слон во главе зверинца, входящего в город. Его сверстники делали вид, будто они и не знают, что он убегал из дому, но в глубине души их терзала зависть. Они отдали бы все на свете за его темный загар и за его блестящую известность. Но Том не расстался бы ни с тем, ни с другим даже в том случае, если бы ему предложили взамен целый цирк.

В школе ученики так носились с ним и с Джо Гарпером, и в их взглядах выражалось такое красноречивое восхищение героями, что те невыносимо заважничали. Они начали рассказывать свои похождения жадно внимавшим слушателям, но именно только начали: с такой богатой фантазией, какой обладали они, можно было изобретать без конца все новые и новые подвиги! Когда же они извлекли свои трубки и принялись с самым невозмутимым видом попыхивать ими, они достигли вершины почета.

Том решил, что теперь он может обойтись без Бекки Тэчер. С него довольно славы. Он будет жить ради славы. Теперь, когда он так знаменит, Бекки, пожалуй, и пожелает мириться. Ну и пусть! Она увидит, что он может быть так же холоден и равнодушен, как иные... Но вот и она. Том сделал вид, что не замечает ее. Он отошел в сторону, присоединился к кучке мальчиков и девочек и начал разговаривать с ними. Скоро Том увидел, что Бекки весело бегает взад и вперед с пылающим лицом и прыгающими глазами, притворяясь, будто совершенно поглощена погоней за подругами, и взвизгивая от радости каждый раз, как ей удается поймать одну из них. Но в то же время он заметил, что она норовит поймать тех, кто поближе к нему, а чуть поймает, исподтишка поглядит на него. Это льстило его злобному тщеславию и, вместо того чтобы смягчить его сердце, придавало ему еще больше самодовольства и снеси и заставляло еще сильнее скрывать, что он видит ее. Тогда она перестала гоняться за девочками и начала нерешительно расхаживать неподалеку, время от времени вздыхая и украдкой бросая на Тома печальные взгляды. Вдруг она заметила, что Том чаще всех обращается к Эмми Лоренс. Мучительная тоска охватила ее. Она взволновалась, встревожилась и сделала попытку уйти. Но вместо этого ее непослушные ноги подвели ее вплотную к той группе, где стояли Эмми и Том. Она остановилась совсем близко и с притворной веселостью обратилась к одной из подруг:

- Какая ты гадкая, Мэри Остин! Почему ты не была в воскресной школе?

- Я была. Разве ты не видала меня?

- Нет, вот странно... Где же ты сидела?

- Как всегда, в классе мисс Питере. А я тебя видела.

- В самом деле? Забавно, что я тебя не заметила. Я хотела сказать тебе о пикнике.

- Вот интересно! Кто устраивает?

- Моя мама... для меня.

- Ах, как хорошо! А мне она позволит прийти?

- Ну конечно. Пикник - мой. Кого хочу, того и приглашаю. И тебя приглашу непременно, еще бы!

- Ах, какая ты милая! Когда же это будет?

- Скоро. Может быть, на каникулах.

- Вот весело будет! Ты позовешь всех девочек и мальчиков?

- Да, всех моих друзей... и тех, кто хотел бы со мною дружить.

Она украдкой посмотрела на Тома, но Том в это время рассказывал Эмми Лоренс про страшную бурю на острове и про то, как молния разбила большущий платан "в мелкие щепки" как раз в ту минуту, когда он стоял "в трех шагах".

- А мне можно прийти на пикник? - спросила Греси Миллер.

- Да.

- А мне? - спросила Салли Роджерс.

- Да.

- И мне тоже? - спросила Сузи Гарпер. - И Джо можно?

- Да.

Все задавали один и тот же вопрос и, получив утвердительный ответ, радостно хлопали в ладоши, так что в конце концов напросились на приглашение все, кроме Тома и Эмми.

Но тут Том равнодушно отошел прочь, не прерывая разговора, и увел с собой Эмми, У Бекки дрожали губы, слезы выступили у нее на глазах, но она скрыла свое огорчение под напускной веселостью и продолжала болтать, Однако у нее пропал всякий интерес к пикнику, да и ко всему остальному. Она поспешила отделаться от окружавших ее подруг, ушла в укромное местечко и "выплакалась всласть", как выражаются женщины, а потом сидела там, оскорбленная, мрачная, пока не раздался звонок. Тогда она встала, взор ее засверкал местью, она тряхнула косичками и сказала, что теперь она знает, что делать.

На перемене Том продолжал ухаживать за Эмми Лоренс, упиваясь своим торжеством. Гуляя с нею, он все время старался найти Бекки, чтобы и дальше терзать ее сердце. Наконец он отыскал ее - и все его счастье мгновенно потухло: она сидела на скамейке за школьным домом у задней стены вместе с Альфредом Темплем; оба рассматривали книгу с картинками и были так поглощены этим занятием, что, казалось, не замечали ничего остального. Головами они касались друг друга, В жилах Тома заклокотала жгучая ревность. Он буквально возненавидел себя: как он мог отвергнуть тот путь примирения, который сама Бекки предложила ему! Он называл себя дураком и другими нелестными прозвищами, какие только мог придумать в тот миг. Ему хотелось плакать от злости. Они прошли дальше. Эмми продолжала весело болтать, потому что сердце ее радостно пело, но у Тома словно отнялся язык. Он не слушал ее и, когда она останавливалась в ожидании ответа, бормотал бессвязно "да-да", порой совсем невпопад. При этом он все время лавировал так, чтобы снова и снова проходить мимо задней стены и омрачать свои взоры этим возмутительным зрелищем. Его тянуло туда против воли, И какую ярость вызывало в нем то, что Бекки (так казалось ему) не обращала на него никакого внимания! Но она видела его и чувствовала, что выигрывает сражение, и была рада, что он испытывает те же муки, какие только что испытала она.

Веселая болтовня Эмми стала для него невыносимой. Том намекал ей, что у него есть дела, что ему нужно кое-где побывать, что он и без того опоздал, но напрасно - девочка щебетала, как птица, "Ах, - думал Том, - провались ты сквозь землю! Неужто я никогда от тебя не избавлюсь?" Наконец он объявил, что ему необходимо уйти - и возможно скорее. Эмми простодушно сказала, что после уроков будет ждать его тут же, поблизости, и за это он возненавидел ее.

"И хоть бы кто другой, - говорил он себе, скрежеща зубами, - только бы не этот франтик из Сент-Луиса, воображающий, что он так шикарно одет и что у него такой аристократический вид! Ну, погодя! Я вздул тебя в первый же день, как ты приехал в наш город, и вздую тебя опять. Погоди, мистер, уж я доберусь до тебя! Я хвачу тебя вот этак..." И Том стал делать такие движения, словно он беспощадно избивает врага: махал кулаками, лягался, наносил воздуху удар за ударом. "Вот тебе! Вот тебе! Что, получил? Просишь пощады? Ну ладно! Ступай, и пусть это тебе будет наукой!" Воображаемая драка завершилась полной победой Тома.

Наступило двенадцать часов. Он убежал домой. Ему было совестно видеть, как благодарна и счастлива Эмми, и, кроме того, страдания ревности дошли у него до последних пределов. Бекки снова принялась рассматривать картинки с Альфредом, но время шло, а Том не приходил, чтобы мучиться, и это омрачало ее торжество. Картинки наскучили ей, она стала молчаливой, рассеянной, потом загрустила. Два или три раза она настораживалась, заслышав чьи-то шаги, но надежды ее были напрасны: Том не появлялся. Под конец она почувствовала себя очень несчастной и жалела, что завела свою месть так далеко. Бедняга Альфред, заметив, что ей, неизвестно почему, стало с ним очень скучаю, то и дело твердил: "Вот еще хорошенькая картинка! Смотри!" Девочка наконец потеряла терпение и крикнула: "Ах, отстань от меня! Надоели твои картинки!" Расплакалась, встала и ушла. Альфред бросился за ней, стараясь утешить ее, но она сказала:

- Оставь меня в покое, пожалуйста! Уходи! Я тебя ненавижу!

Мальчик стоял в замешательстве, не понимая, что он ей сделал: ведь она обещала, что всю большую перемену будет смотреть с ним картинки, и вдруг в слезах ушла. Альфред грустно поплелся в опустевшую школу. Он был оскорблен и разгневан. Ему было нетрудно угадать, в чем дело: девочка разговаривала с ним только для того, чтобы подразнить Тома Сойера. При этой мысли его ненависть к Тому, конечно, ничуть не уменьшилась. Ему хотелось придумать какой-нибудь способ так насолить врагу, чтоб самому остаться вне опасности. В это время ему попался на глаза учебник Тома. Вот удобный случай! Он с радостью раскрыл книжку на той странице, где был заданный урок, и залил всю страницу чернилами. Бекки как раз в эту минуту заглянула со двора в окно и увидела, что он делает, но скрылась поскорее, незамеченная. Она побежала домой; ей хотелось разыскать Тома и рассказать ему про книгу. Том обрадуется, будет ей благодарен, и все неприятности кончатся. Но на полдороге она передумала: ей вспомнилось, как обошелся с ней Том, когда она говорила о своем пикнике. Это воспоминание вызвало у нее мучительный стыд и обожгло ее словно огнем. "Так Тому и надо", - решила она. Пусть его высекут за испорченную книгу - ей все равно: она ненавидит его и будет ненавидеть всю жизнь.