Глава II

Полковник Малберри Селлерс, - было это за несколько дней до того, как он написал письмо лорду Россмору, - сидел у себя в "библиотеке", которая одновременно служила ему "гостиной", а также была "картинной галереей" и - в довершение ко всему - "рабочей мастерской". Он называл ее то так, то этак - в зависимости от того, что требовалось в данном случае и при данных обстоятельствах. Сейчас он трудился над какой-то сложной механической игрушкой и, казалось, был всецело поглощен своей работой. Голова его поседела, но во всем прочем он остался таким же молодым, живым, энергичным, мечтательным и предприимчивым, как и в былые дни. Его любящая жена, верная спутница его жизни, сидела рядом, держа на коленях дремлющую кошку; она умиротворенно вязала и думала о чем-то своем. Комната была большая, светлая и производила впечатление уютной, как-то по-домашнему обжитой, хотя обставлена она была скромно и довольно скудно, а безделушки и всякие вещицы, которыми принято украшать парадные покои, не поражали ни количеством, ни ценностью. Зато в ней стояли живые цветы, и в самой атмосфере ее чувствовалось что-то неуловимое, не поддающееся определению, но указывающее на присутствие в доме человека с хорошим вкусом и умелыми руками.

Даже ужасающие цветные олеографии, развешанные по стенам, не удручали взор; они казались неотъемлемой принадлежностью этой комнаты, ее украшением - если угодно, тем, что больше всего привлекало в ней, ибо тот, кому случилось увидеть хоть одну из них, уже не мог оторвать от нее глаз и обречен был страдать до самой смерти, - вы, конечно, видели такие картины. Одни из этих кошмаров изображали пейзажи, другие именовались морем, третьи были, видимо, портретами, а все вместе представляли собой преступление против искусства. На портретах, впрочем, можно было узнать видных американцев, ныне усопших; однако благодаря подписям, сделанным чьей-то смелой рукой, все они фигурировали здесь в качестве "графов Россморов". Самое последнее приобретение вышло из мастерской художника в качестве Эндрью Джексона¹, здесь же оно по мере сил и возможности выполняло роль "Саймона Лезерса, лорда Россмора, нынешнего графа". На одной стене висела старая дешевая карта железных дорог Уорикшира. С некоторых пор она стала именоваться: "Поместья Россморов". На противоположной стене висела другая карта - самое внушительное украшение комнаты и первое, что бросалось гостю в глаза, - хотя бы по причине ее больших размеров. Когда-то она называлась просто "Сибирь", а сейчас перед этим словом стояло "Будущая". Были на ней и другие добавления, внесенные красными чернилами: на обширных просторах края, в местах, где и по сей день нет ни городов, ни жителей, стояло множество кружочков, обозначающих города с большим населением. Один из них, с населением в 1 500 000 человек, назывался "Свободноорловскозалинский"; был тут и более крупный город, расположенный в центре края и обозначенный "Столица", - назывался он "Освобожденоиванович".

¹ (Джексон Эндрью (1767 - 1845) - известный североамериканский политический деятель, президент США (1829 - 1837))

"Замок" - полковник только так именовал свой дом - представлял собой невероятно старое и ветхое двухэтажное строение, правда довольно просторное; некогда оно было покрашено, но уже забыло когда. Стояло оно на самом краю Вашингтона, еще не вполне застроенном, и в свое время, очевидно, было чьей-то загородной виллой. Дом окружал запущенный двор, обнесенный забором, который не мешало бы кое-где подпереть; в заборе имелась калитка, никогда не открывавшаяся. У входной двери висело несколько скромных жестяных дощечек. На самой большой из них значилось: "Полк. Малберри Селлерс, адвокат и посредник по претензиям". Ознакомившись же с остальными, вы узнавали, что полковник является, кроме того, еще и материализатором, гипнотизером, целителем душевных болезней и так далее. Словом, это был человек, который всегда находил для себя дело.

Седовласый негр, в очках и видавших виды белых нитяных перчатках, вошел в комнату, чинно поклонился и объявил:

- Мистер Вашингтон Хокинс, сэр.

- Великий боже! Проси же его, Дэниел, проси.

Полковник и его жена тотчас вскочили на ноги и в следующее мгновение уже радостно пожимали руки дородному мужчине с грустной физиономией, которому, судя по общему виду, можно было дать лет пятьдесят, а судя по волосам - все сто.

- Вашингтон, милый мой мальчик, до чего же я рад тебя видеть! Садись же, садись и располагайся как дома. Ну-с... выглядишь ты совсем молодцом, немножко постарел - самую малость... Но ты бы его признала, встретив на улице, - правда, Полли?

- Ну конечно, Берри! Он ведь точная копия своего покойного батюшки: тот бы именно так и выглядел, доживи он до этих лет. Да откуда же вы к нам заявились? Позвольте, сколько времени прошло с тех пор...

- По-моему, добрых пятнадцать лет, миссис Селлерс.

- Ну и ну, до чего же быстро время идет. Да-а... сколько с той поры воды утекло...

Она вдруг умолкла, губы ее задрожали; мужчины почтительно дожидались, пока она совладает с собой и сможет договорить, но, чувствуя, что из ее усилий ничего не выходит, миссис Селлерс отвернулась и, приложив передник к глазам, тихонько выскользнула из комнаты.

- При виде тебя она вспомнила о детях, бедняжка: они ведь у нас все умерли, кроме младшей. Но прочь печаль - для нее сейчас не время: веселиться так веселиться, плясать так плясать - вот мой девиз, а есть ли основание для веселья и для плясок, нет ли - не важно. Чем чаще будешь себя пересиливать, тем бодрее будешь себя чувствовать, с каждым разом все бодрее, Вашингтон, - этому учит меня опыт, а я немало повидал на своем веку. Ну-с, в каких же краях провел ты все эти годы и откуда прибыл сейчас к нам?

- Думаю, что вы ни за что не догадаетесь, полковник. Из Становища Чероки¹.

¹ (Чероки (Чироки) - племя североамериканских индейцев, по языку принадлежащее к ирокезской группе. После открытия золота на земле Чироки это племя было изгнано войсками США и переселено на Индейскую территорию, (ныне штат Оклахома))

- Господи помилуй!

- Совершенно серьезно.

- Не может быть... Ты в самом деле живешь там?

- Ну да, если можно так выразиться, хотя какая же это жизнь?! Жалкие лачуги, кролики, вареные бобы да лепешки... отчаяние, разбитые надежды, бедность во всех ее обличьях...

- И Луиза тоже с тобой?

- Да, и дети.

- Они и сейчас там?

- Да, у меня не было денег, чтобы привезти их с собой.

- Ага, понятно... Ты приехал... чтобы предъявить претензии правительству. Не волнуйся, пожалуйста, я займусь твоим делом.

- Но у меня нет никаких претензий к правительству.

- Нет? Значит, ты хочешь стать почтмейстером? Вот это правильно. Предоставь все мне. Я устрою.

- Но я и почтмейстером не собираюсь быть; опять не угадали.

- О господи! Вашингтон, да что ты таишься, почему не хочешь сказать мне, в чем дело? Неужели ты меня стесняешься и не доверяешь старому другу? Или, думаешь, я не способен хранить тай...

- Никакой тайны тут нет, просто вы не даете мне ска...

- Вот что, милый друг, я знаю род людской и знаю, что если человек является в Вашингтон - все равно откуда, хоть из рая, не говоря уже о Становище Чероки, - значит, ему что-то нужно. Я знаю также, что, как правило, он этого не получает тогда он остается и пытается добиться чего-то другого - и тоже не получает; такая же участь постигает его следующую попытку, и следующую, и еще следующую. А он предпринимает все новые и новые, пока не опустится на самое дно и не станет таким нищим, что ему стыдно вернуться даже в Становище Чероки. Наконец сердце у него отказывает, добрые люди собирают деньги по подписке и хоронят его. Вот как оно бывает... Нет, ты не перебивай меня, я знаю, о чем говорю. Возьмем к примеру меня: был я счастлив и жил припеваючи на Дальнем Западе, не так ли? Ты-то знаешь, что это так. Я был первым человеком в Хоукае, все с почтением взирали на меня, да я был чуть ли не хозяином, полноправным хозяином города, Вашингтон. И вдруг, изволите ли видеть: поезжай посланником к Сент-Джеймскому двору¹; губернатор и все прочие так настаивали, что я вынужден был согласиться, - ничего нельзя было поделать. И вот прибыл я сюда. На один день позже, Вашингтон. Подумать только, от каких мелочей зависит порою ход мировой истории! Да, сэр, место оказалось занятым. Вот и остался я ни с чем, ничего не поделаешь. Пришлось пойти на уступки и согласиться поехать в Париж. Президент был весьма огорчен и все такое прочее, но это место, понимаешь ли, предназначено не для представителя Запада, - и я снова остался на мели. Делать нечего, пришлось еще поубавить спеси - в жизни каждого рано или поздно наступает такой день, Вашингтон, и в общем-то не так уж это и плохо; пришлось мне еще понизить свои требования и согласиться поехать в Константинополь. Заметь, Вашингтон, - а я говорю чистую правду, - через месяц я уже просил, чтобы меня послали в Китай; еще через месяц я умолял, чтобы меня отправили в Японию; через год я опустился так низко, так бесконечно низко, что со слезами на глазах и замиранием сердца вымаливал самую маленькую должность, какая только есть у правительства Соединенных Штатов: место сортировщика кремней в подвалах военного ведомства. И, клянусь богом, не получил его!

¹ (...Сент-Джеймский двор. - Сент-Джеймс - королевский дворец в Лондоне, служивший до 1809 г. постоянной резиденцией английских королей)

- Место сортировщика кремней?

- Да. Должность эта была учреждена в прошлом веке во время войны за независимость. Кремни для ружей в ту пору посылали в военные форты из столицы. Это и по сей день делается: хотя кремневое оружие давно вышло из употребления, а форты пришли в полную негодность, декрет-то ведь никто не отменял - о нем попросту, понимаешь ли, забыли, - а потому в места, где некогда стоял форт Тайкондирога¹ и прочие, которых сейчас и в помине нет, по-прежнему посылают шесть кварт кремней в год.

¹ (Тайкондирога - деревня в штате Нью-Йорк (США). Место это имело большое стратегическое значение, и в 1755 г. французы основали под Тайкондирогой форт. Во время Семилетней войны под Тайкондирогой происходили значительные сражения. 8 июля 1758 г. французы разбили там англичан; 26 июля 1759 г. англичане захватили форт и разрушили его)

- Вот ведь как странно может получиться, - помолчав немного, задумчиво промолвил Вашингтон, - метить на должность посланника в Англии с двадцатитысячным содержанием в год и не получить даже места сортировщика кремней для ружей с содержанием...

- Три доллара в неделю. Такова жизнь, Вашингтон! Люди стремятся к чему-то, борются - конец один: метил попасть во дворец, а утонул в сточной канаве.

Снова воцарилось молчание; оба задумались. Затем Вашингтон с живейшим сочувствием сказал:

- Итак, вы приехали сюда вопреки своей воле, из чувства патриотического долга, идя навстречу желаниям эгоистичных людей, и что получили в награду? Ничего.

- Ничего? - Полковник даже встал, чтобы лучше выразить всю безграничность своего удивления. - Ничего, Вашингтон? А скажи на милость, быть Постоянным Членом - и притом единственным Постоянным Членом! - Дипломатического Корпуса, аккредитованного при величайшей стране в мире, - это, по-твоему, ничего?

Теперь настала очередь Вашингтона удивляться; Он положительно онемел, однако его широко раскрытые глаза и почтительное восхищение, читавшееся на лице, были выразительнее любых слов. Это подействовало как бальзам на оскорбленное самолюбие полковника, и он с довольным и умиротворенным видом снова опустился в кресло. Затем, нагнувшись к собеседнику, он внушительно произнес:

- А чего же еще, по-твоему, следовало ждать человеку, прославившемуся биографией, не имеющей себе равных в мировой истории, - человеку, пользующемуся, так сказать, постоянной дипломатической неприкосновенностью, ибо пусть на короткое время, но благодаря своим петициям он был связан со всеми дипломатическими постами, какие имеются в распоряжении нашего правительства, начиная с чрезвычайного посла и полномочного министра при Сент-Джеймском дворе и кончая консулом на скалистом островке, в Зондском проливе, так называемом Острове Птичьего Помета, там и жалованье платят пометом, - только островок этот исчез вследствие вулканического извержения за день до того, как добрались до моей фамилии в списке претендентов на этот пост! Естественно, что я мог рассчитывать на нечто равно великое, соответствующее масштабам моей уникальной и славной биографии, - и я это получил. Волею всего нашего общества, по требованию народа, - а это такой могучий рычаг, который опрокидывает все законы и декреты, и приговор его не подлежит обжалованию, - я был назначен Постоянным Членом Дипломатического Корпуса при республиканском правительстве Соединенных Штатов Америки, а в Корпусе этом представлены все многочисленные государства и цивилизации нашего земного шара. Меня тогда до самого дома провожали с факелами.

- Чудесно, полковник, просто чудесно!

- Это самый высокий официальный пост, какой существует на земле.

- Еще бы, и самый значительный.

- Вот именно. Ты только подумай: нахмурюсь - и начинается война; улыбнусь - и сражающиеся народы складывают оружие.

- Это ужасно. Я имею в виду ответственность, конечно.

- Сущие пустяки. Ответственность никогда не была для меня бременем: я привык к ней, давно привык.

- Но работа - работа! Ведь вам, наверно, приходится присутствовать на всех заседаниях?

- Кому, мне? Да разве русский император присутствует на собраниях губернаторов своих провинций? Он сидит дома и изъявляет свою августейшую волю.

Вашингтон с минуту помолчал, затем глубокий вздох вырвался из его груди.

- А я-то так гордился еще час тому назад! Но каким жалким кажется мне мое маленькое назначение сейчас! Я ведь приехал в Вашингтон, полковник, как делегат конгресса от Становища Чероки!

- Дай мне твою руку, мой мальчик! Вот это новость! - вскочив на ноги, с превеликим энтузиазмом воскликнул полковник. - Поздравляю от всего сердца. Мои предсказания сбылись. Я всегда говорил, что в тебе что-то есть. Всегда говорил, что ты рожден для высокой миссии и добьешься своего. Вот спроси у Полли, говорил я это или нет?

Вашингтон был положительно ошеломлен столь бурным проявлением чувств.

- Но, полковник, это же такая малость. Становище Чероки - всего лишь узенькая пустынная, почти безлюдная полоска каменистой земли, затерянная среди бескрайних просторов обширного континента; представлять ее в конгрессе - все равно что представлять бильярдный стол, и притом никому не нужный.

- Тэ-тэ-тэ, это высокая и многообещающая должность, а каким влиянием она позволит тебе здесь пользоваться!

- Ну что вы, полковник! У меня ведь нет даже права голоса.

- Это все ерунда. Зато ты можешь произносить речи.

- Нет, не могу. Населения у нас всего двести...

- Ничего, ничего...

- Но они не имели права выбирать меня: мы ведь даже и не территория - никто не узаконивал нас в качестве таковой, и правительство официально понятия не имеет о нашем существовании.

- Не расстраивайся, пожалуйста, я это улажу. Мигом проведу через правительство, ты и глазом не успеешь моргнуть, как все будет оформлено.

- Правда, полковник? Это очень любезно с вашей стороны. Нет, вы все такой же золотой человек, старый преданный друг! - И слезы благодарности наполнили глаза Вашингтона.

- Можешь считать, что дело сделано, мой мальчик, можешь считать, что сделано! Давай руку. Да если два таких молодца, как мы с тобой, объединят свои усилия, дело у нас живо закипит!